Александра Айдынян
Александра Айдынян

Зима вопросов нашим


По очевидным причинам на показе собралось не так много зрителей. Я слышала, что вы и сами приехали прямо с митинга.

На протяжении десяти лет я регулярно бываю в России (приезжал в 2001, 2004, 2006, в 2008 годах), тот же Black Box BRD несколько раз демонстрировался на российских фестивалях. И всегда с большим интересом я наблюдал за ситуацией в вашей стране. В прошлые мои визиты невозможно было отделаться от витавшего в воздухе настроения общей подавленности. Конечно, что бы ни случилось, одни люди всегда поддаются давлению извне, а другие, несмотря ни на что, стоят на своем, защищая свои позиции. Но когда таких людей трое, тридцать или триста, давление эффективно, а тридцать тысяч уже так просто не разогнать.

Андрес Вейль. Фото Александра Низовского

Сегодня мне удалось поговорить с двадцатью людьми, восемнадцать из них сочувственно отнеслись к митингующим, но только трое собирались идти на митинг. Много лет я спрашивал себя, сколько еще Россия будет идентифицировать себя с Путиным. Страх потерять отца был очень силен. Все боялись, что станет еще хуже. «А что хуже?» — спрашивал я себя. Конечно, любопытно знать, что за всем этим последует.

Какое-то время Вы учились на психолога, это как-то повлияло на вас?

Безусловно, это влияет на меня, но важно, чтобы психология не превратилась в единственный инструмент объяснения реальности. Происходящее вокруг стоит рассматривать в различных контекстах. Психология может быть полезна, когда речь идет об отдельном человеке, но нельзя забывать, что исторический контекст и социальное окружение играют огромную роль. Частная жизнь — это часть политики, а политика — часть частной жизни. Для Гудрун Энслин, например, сняться обнаженной было политическим жестом.

Кто, если не мы, 2011. Реж. Андрес Вейль


Интересно, что вы употребили фразу, которую в 60-х ввели в обиход американки. Не жалеете, что вы застали 60-е совсем маленьким ребенком?

Да, меня в 60-е интересовала исключительно песочница. Но если бы я был взрослым, то хотел бы оказаться во Франции. Меня увлекает тот невероятный студенческий подъем, особенно начало этого движения, когда они выступали, объединившись с профсоюзами. Де Голль был на волосок от того, чтобы уйти в этот момент.

В фильме «Кто, если не мы» вы используете материалы теленовостей ФРГ 60-70-х годов. А вы помните разговоры взрослых, общее настроение того времени?

О, я был радиоребенком, в моей семье не было телевизора. Вообще я открыл для себя кино и телеизображение довольно поздно. Когда я работал над фильмом, мне было интересно получить в телекартинке своеобразный концентрат времени. Другой этап работы состоял в том, что я разложил на полу у себя дома двадцать тысяч фотографий того времени и спросил себя: что говорят эти фото и о чем они умалчивают? Какая фотография говорит больше остальных? Из всех этих снимков я выбрал один, на котором Курт Кизингер, который занял пост федерального канцлера в 1966 г. (до этого он занимал пост в министерстве пропаганды Третьего рейха, что не помешало его дальнейшей политической карьере), почтительно склоняется перед диктатором Франко во время их официальной встречи. Эта фотография помогла мне понять глубину ненависти, живущей в сердцах людей, видевших, что Третий рейх никуда не исчез, и страной управляют те же люди.

Кто, если не мы, 2011. Реж. Андрес Вейль


В «Кто, если не мы» Гудрун Энслин произносит фразу: «Нужно что-то делать». Мы в России часто говорим примерно то же. Довольно страшно слышать свои слова из уст террористки.

Как я уже сказал, в определенной степени Третий рейх в 60-е все еще продолжал свое существовать. Поэтому Гудрун говорит: я не смогу жить с тем, что, существуя при новом фашизме, я ничего не предприняла. Необходимо что-то делать. Если бы демонстрации конца 60-х обернулись пустыми словами, за которыми ничего не стоит, в парламенте были бы приняты законы, разрешающие применять военную силу для разгона демонстрантов. И если бы эти законы были приняты, у нас была бы диктатура.

Ощущение рецидива складывалось из трех факторов. Во-первых, Испания, Греция, Португалия управлялись фашистам. Италия колебалась. Во-вторых, бывшие члены НСДАП продолжали занимать высокие политические должности в послевоенной Германии. В-третьих, картины Вьетнамской войны заставляли думать о самом масштабном акте геноцида после «окончательного решения еврейского вопроса». «Мы это видим и ничего не делаем», — рассуждает Гудрун. — «История как обычно повторяется, но в этот раз мы этого не допустим ее повторения».

Кто, если не мы, 2011. Реж. Андрес Вейль


Вы объясняли зрителям, что своеобразие фильма Black Box BRD в том, что он рассказывает историю жертвы и преступника. И упомянули, что на премьере собрались люди, относящиеся к обоим лагерям. Поясните, как это произошло.

На премьере были зрители трех категорий. К первой относились коллеги убитого Альфреда Херрхаузена, представители Deutsche Bank, во вторую входили сотрудники криминальной полиции, а третью составляли друзья Ганца (Вольфганга Грамса), члена террористической группировки RAF. У меня не было задачи посадить их за стол переговоров или сделать так, чтобы они пожали друг другу руки. Важно уже то, что эти люди собрались в одном месте. Когда во время просмотра кто-то хохотал, другой кто-то чувствовал себя задетым.

Black Box BRD, 2001. Реж. Андрес Вейль


Black Box BRD, 2001. Реж. Андрес Вейль


Простите, что я опять про психологию, но, вообще, насколько можно доверять воспоминаниям?

Я могу приблизиться к правде, только если вижу ее во всей ее противоречивости. Когда я разговариваю с человеком, я думаю о том, почему он говорит об одном, а о другом молчит. Что значит его речь, и о чем говорит его безмолвие, хочет ли он предстать в определенном свете, продать мне какую-то версию, обмануть меня или себя. Каждое высказывание проходит многоуровневый анализ. Но это не означает, что в результате анализа я узнаю правду и транслирую ее в своих фильмах. Обычно после фильма число вопросов лишь увеличивается. В этом я вижу смысл своей работы: вдохновить людей на вопросы. Я могу возвращаться к вопросам, которые кому-то кажутся давно решенными. Для меня-то истории, в которые я погружаюсь, чрезвычайно актуальны, непосредственно связаны с текущим моментом.

Андрес Вейль. Фото Александра Низовского


Мне кажется, что сам принцип выбора историй, то, что вы погружаетесь все глубже в прошлое, (Black Box BRD 2001 года относится к третьей воле RAF, а «Кто, если не мы» 2011 года — к первой), сам по себе является психологическим.

Не буду этого отрицать. Но не стоит слишком увлекаться психологией, нелепо было бы объяснять нацизм тяжелым детством Гитлера. Люди, которые это делают, забывают о том, что и Версальский договор, антисемитизм существовали задолго до прихода нацистов к власти.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить