Поддержать «Сеанс»
Вячеслав Дурненков
Вячеслав Дурненков

Памяти Вадима Леванова


25 декабря в возрасте 44 лет от нас ушёл драматург и киносценарист Вадим Леванов. Вадим тяжело болел, старался, карабкался, ему помогало очень много людей, но… Это большая потеря.

В эпоху «всеобщей узкой специализации» выражение «незаменимых не бывает» теряет смысл. Был бы Вадим просто драматургом, автором нескольких десятков пьес, рассказов, режиссёром своих и чужих текстов — всё равно на душе было бы горько и тяжело. Но его случай особый.

Вадим Леванов. Фото Михаила Угарова

Закончив Литинститут, он вернулся домой в Тольятти, индустриальную слободу, где культура застыла на рубеже запуска первого конвейера автозавода. Всех это устраивало, молодёжь привычно рвалась в Москву, на концертах играла гармонь, вокруг суицидальных шестнадцатиэтажек ветер по спирали гонял пластиковые пакеты. По сути, оно и сейчас так. Но не совсем.

Вадим мечтал создать театр современной пьесы. Для этого, как известно, необходимы единомышленники, друзья, те, кто способны фанатично держаться за твою идею. А здесь? Пустое пространство, как у Брука. Может, Тольятти тем и хорош, что можно взяться за любую форму и стать первым?

Вадик и стал нашим Колумбом. У него была фантастическая способность притягивать и располагать к себе людей. Спокойный, вдумчивый, способный решить любой конфликт, выслушать все стороны. Как думаете, много таких людей в театре? Единицы.

Потом появился театральный центр «Голосова-20», и началась реальная жизнь. Образовался небольшой круг авторов: Юра Клавдиев, мы с братом, Кира Малинина, Оля и Даша Савины. На волне азарта (начало нулевых) наш небольшой кружок назвали «тольяттинским феноменом». Но феноменом был именно Вадим. Театр делали сами — красили стены и клеили полы. Делали декорации и костюмы, разумеется, сами же и играли. В шестнадцатиэтажках сразу же появился какой-то смысл. Оказалось, что мы — «новая городская культура»; в центре стали появляться музыканты, художники и просто красивые девчонки (что всегда признак правильного места). В центре всего этого, как Будда с фляжкой коньяка, восседал Вадик. Амбиции росли. Фестиваль «Майские чтения» из посиделок московско-самарских поэтов как-то незаметно перерос в серьёзный театральный проект. Приезжали интересные люди. Фестиваль стал настоящим городским праздником, параллельно издавался одноименный альманах, в котором тоже печаталось всё самое передовое и нервное. Всё это совпало с появлением «Новой Драмой», куда мы с энтузиазмом и без лишних вопросов вылились как из ковша. Дружили и дружим до сих пор.

У Вадика была настоящая позиция непротивления злу насилием. Наверное, только сейчас я понимаю её подлинную эффективность. Входя в различные советы и жюри, он всегда проявлял принципиальность в отношении текстов, его критику принимали всегда — не припомню, чтобы она хоть раз была необъективной. И никто так не переживал за наши неудачи, как он; боюсь, что на это не были способны даже самые близкие.

Ставить его начали только в последние годы. Он по-детски радовался афишам, громким именам театров, поездкам за границу. И я очень рад, что у него всё это было: хоть немного, но было. Потому что гложет вина: всё, что он мог сделать для себя, он делал для нас.

Постепенно фестиваль (из-за разногласий с финансовым партнёром) сошёл на нет. Часть ребят уехала. Появившийся было в шестнадцатиэтажках смысл спрятался, как таракан. Но на стагнацию Вадим, как говорится, клал с прибором. Выездные «Новые чтения», налаживание отношений с Казанью, идея нового альманаха, конференции в Самаре и так далее вплоть до чтений на «квартирниках». «Пустое пространство» существует только на Луне, все остальные обживаются, везде можно начать игру.

Девять дней. Центр Мейерхольда, 2 января 2012 года

Он прекрасно понимал новые тексты и в отличие от многих сверстников отделял зёрна от плевел. Мог часами защищать дебютный текст какой-нибудь девочки из Воркуты. Перед его лечебными поездками мы много говорили о развитии современной пьесы. Куда она пойдёт? Вадик говорил: представьте широкую реку типа Амазонки, посередине которой стоит огромная скала; почти все авторы налетают на неё, разбивают лодки и оставляют граффити — «здесь нельзя жить». Вокруг скалы два протока: один, левый, может благополучно вынести за скалу, на ровное течение; другой, справа — это тот, которым надо заниматься. Но вместе с театром. Вместе. Не презирая его и не гнобя. А с пониманием его слабых мест, великодушно извиняя все эти прорехи в портьерах. Правый проток — это путь максимального приложения усилий. На мой вопрос — какая между ними разница и почему не проплыть слева? «Любовь всё победит?» Вадим уверенно отвечал: эта разница огромна. Вот об этом я сейчас всё время и думаю. И ещё о том, что я не могу позвонить своему лучшему другу. Его отношение к людям носило всё-таки отчасти профессиональный характер — он в некотором роде был обязан понимать их. Но это вторично… Человеком он был всё-таки в первую очередь.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить