Об одной тенденции в документальном кино
Самовыдвиженка. Реж. Юлия Киселева, 2015
Можно с большим основанием сказать, что новое российское документальное кино стало формой политического и социального высказывания. Сам дух «Артдокфестов» последних двух лет недвусмысленно взывает к сомнению и критике. В атмосфере идейного кризиса и общественной апатии, он выражает стремление к подлинности и смелую амбицию «увидеть вещи такими, какие они на самом деле». Это можно только приветствовать, и в нашем текущем положении любой честный разговор о самих себе по-настоящему важен. Однако, не содержится ли в самом подходе некая ошибка, результатом которой становится деполитизация самого языка кино?
Большинство фильмов здесь построено на следовании режиссера за сознательно избранным «другим». Этим «другим» может быть кто угодно — политик, музыкант, рабочий. Его социальная поверхность в принципе не так уж важна. Важна любовь автора дока к нему «как к человеку». Это естественное, природное, его «на самом деле» — первично по отношению к его саморепрезентации, присутствию и действию в обществе.
Режиссер «гуманизируется», исчезая как субъект, имеющий собственную социальную роль. Условность этой роли, ее место в идеологической структуре растворяются в любви к своему персонажу. Такая чистая, созерцательная любовь содержит добрую иронию и бескорыстную попытку понять свой объект лучше и глубже, чем он способен понять себя сам. Результатом этой счастливой любви режиссера к персонажу становится иллюзия де-идеологизации и одного, и другого. Один из политика (рабочего, музыканта) превращается «просто в человека» (которого мы должны оценивать «по-человечески»), а второй — из сознательного участника производства образов в пассивного влюбленного, с отсутствующей собственной волей, бредущего с камерой за своим героем.
Такая мнимая де-идеологизация оказывается способной загнать зрителя в одну из самых коварных идеологических ловушек. Вот как это может сработать: например, я убежден в том, что Путин дурной политик. Но Путин — человек оказывается совсем другим. «Настоящий» Путин играет с собакой, говорит с птицами. Он трогательный и уязвимый. Я, при помощи кино, вдруг вижу его таким, каким никто не привык его видеть. Так как его политическая роль — всего лишь скорлупа, за которой он скрывает доброе сердце, то и я буду, после просмотра фильма, терпимее относиться к его политике, так как пойму скрытую за ней личную драму.
Главным противником документального кино оказывается условность и видимость, легкую победу над которыми оно ошибочно принимает за «расколдовывание мира», снятие с него оболочки и выявления его действительных отношений. Однако результатом может стать как раз мистификация самого кино.
Я думаю, что стратегия должна быть ровно обратной: нужно принимать видимое за реальное и относиться к нему со всей серьезностью. Кино следует раскрывать собственную идеологическую тайну, как можно ярче высвечивая фигуру автора, субъекта с камерой. У этого субъекта должны быть свои взгляды, меры терпимости и вражды.
Недвусмысленное соприкосновение социальных и политических оболочек рушит невидимую иерархию, уравнивая персонажа и режиссера. И режиссер, освободившийся от ложного очарования «подлинности», сможет смело признать персонажем также и самого себя. Как и подобает интересному персонажу, он должен быть самодостаточен, высок и заметен. И он должен относиться к рабочему как рабочему, а к политику как к политику. Ведь только в этой скорлупе социального мы и можем проявлять себя как люди, и в нашем мире сегодня нет ничего более подлинного.
