Умер Александр Трошин
Он был гораздо больше, чем просто хорошим киноведом — или даже очень хорошим киноведом: лучшим в России специалистом по венгерскому кино. Он был не только прекрасным педагогом (среди его учеников по ВГИКу и РГГУ можно назвать с десяток имён не просто профессиональных исследователей, но людей, определяющих лицо современной кинематографической науки). И дело даже не в том, что он был замечательным издателем, двадцать лет (как раз в этом году юбилей) выпускавшим один из самых серьёзных кино-журналов в мире «Киноведческие записки», готовившим издания Эйзенштейн-центра: собрания сочинений Эйзенштейна и Вертова, сборники Леонида Козлова, Наума Клеймана, Льва Аннинского, монографии Владимира Забродина. Всего этого уже достаточно. Но дело не только в этом.
Александр Трошин был неотъемлемой частью кинематографического пейзажа. И с его уходом этот пейзаж изменится — причём изменится необратимо. Он никогда не стремился быть «властителем дум» и пророком, в отличие многим своим коллегам — он был для этого слишком умён и ироничен. Но в том-то и дело, что молва вокруг пророков отшумит и замолкает навеки. А в случае Александра Трошина именно сейчас, когда его нет, понимаешь, что присутствие его было невероятно ощутимо. Личностно, человечески ощутимо — даже для тех, кто общался с ним сугубо профессионально.
В ноябре он узнал о своей болезни. И не только не опустил руки, но, наоборот, бросился в работу с головой. Он не спасался, нет. Он действительно жил этой профессией — буквально, в прямом смысле слова. И до последних дней продолжал жить привычно. Потому что всё это было важно — для него и для кинематографа: поддерживать выпуск текущих номеров «Записок», готовить номера юбилейные и, не дай Бог, ни о чём не забыть. Семьдесят лет Науму Клейману, шестьдесят лет Госфильмофонду, «Протазановская конференция», очередной том Вертова, привлечение новых авторов, курирование раздачи «Слонов» (премия гильдии киноведов и кинокритиков), работа над собственной книгой, наконец — именно, наконец, потому что времени не хватало и столько было других обязанностей и забот.
Совсем недавно он ездил в свой любимый Будапешт, был там весел, деятелен, счастлив, и его венгерские друзья не верили, что болезнь настолько серьёзна. Потому что человек, поражённый смертельной болезнью, не ведёт себя так, как вёл себя Трошин. А он был всё таким же живым и страстным. Да, да, при всей его корректности, педантичности и замкнутости, он относился к профессии страстно. И этой своей страстью заражал учеников, коллег, родных. Отсюда и шёл огромный трошинский авторитет — от страшной преданности своему делу. Преданности, благодаря которой он жил увлекательной и полноценной жизнью до последней минуты. И это вселяло уверенность и оптимизм в тех, кто соприкасался с ним. И будет вселять.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Mostbet giris: Asan ve suretli qeydiyyat
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве