«Я дышал воздухом его сказок…»
Глава из книги «Сергей Параджанов. Коллаж на фоне автопортрета», в которой Тонино и Лора Гуэрра делятся воспоминаниями о кинорежиссере. Интервью записал Гарегин Карапетян.
Тонино: С Параджановым меня связывает одна встреча. Одна не по количеству, а в целом. Но каждое общение с ним я воспринимал как очередное знакомство. Оно касалось его волшебного присутствия, которое ощущал всегда и везде, где бы ни находился, — дома, в Италии. Москве, Тбилиси… Я дышал воздухом его сказок…
Например, приходишь к Сержику на Котэ Месхи… Не ожидая ничего особенного. А он вдруг тащит из дома: «Пойдем на похороны булыжников!» Естественно, Параджанов не мог усидеть дома, когда выравнивали асфальтом родную улицу, мощенную булыжниками. А как он рассказывал об этих камнях-стариках! Мы там стояли, словно на похоронах дорогого человека. В следующий раз он повел меня в ателье в старом Тбилиси, где на болванках шили известные кепки-«аэродромы»…
Лора: Нас захотел познакомить с Параджановым и повел к нему домой Эльдар Шенгелая. Туда мы приехали с Рустамом Хамдамовым, позже пришла Софико Чиаурели, другие известные грузинские кинематографисты.
Что делал Сережа в ожидании Тонино? Во дворе, под ореховым деревом, рядом с фонтаном, рассадил всех кукол, сделанных им собственноручно. Деревянные перила лестниц изумительно раскрасил в белый и красный цвета, развесил свои ковры, вместо тарелок на домашнем столе разложил листья инжира. Там же неповторимым натюрмортом выложил экзотические салаты. Вместо скатерти сверкало зеркало. Все стоя дожидались нас, чуть припоздавших. Мы взбирались на горку, рассматривая балконы, откуда слева и справа гроздьями свешивались соседи, предвкушая очередной спектакль Параджанова. После той встречи Тонино каждое утро в восемь часов приходил только к Сержику. На студии «Грузия-фильм» возникли обиды, ревность коллег…
Гуэрра — по сути первый иностранец, гостивший у Параджанова. Потом у него бывали Франсуаза Саган, Марчелло Мастроянни, Аллен Гинзберг… Знаете, как Сержик любил приветствовать Гуэрру? Кричал своим характерным голоском: «Та-ни-на! — Шта-ни-на!» (Смеется.) Какие потом возникли взаимные симпатии!
Одно его присутствие словно говорило: всё, что мы видим, — это мало
Каким образом вам стало известно об отсидке Параджанова в украинских лагерях, ведь силовые ведомства Киева почти неделю скрывали от его родных и коллег по студии имени Довженко даже факт ареста?
Тонино: Подобные новости поступали к нам из уст всезнающих литературных секретарей, переходивших от одного именитого человека к другому. Меня, видимо, информировал странный русско-албанско-итальянский человек — Анджело де Дженти, в 1975 году сопровождавший нас с Антониони в дни Московского кинофестиваля. Этот парень постоянно ездил в Россию.
Лора: Мне кажется, он работал агентом КГБ… Позвольте рассказать малоизвестную историю. Приехав в Москву, Тонино и Антониони первым делом спросили меня и «прикомандированного» переводчика: «Как передать деньги для нужд арестованного на Украине Параджанова?» Все (и я с ними) пошли на прием к Ермашу, тогдашнему председателю Госкино СССР. Антониони и Гуэрра сразу заявили о намерении помочь установить в отсеке лагеря, где сидел Параджанов, холодильник, телевизор… На что Ермаш ответил: «Мы не можем этого сделать — в наших тюрьмах условия заключения для всех одинаковы».
Вы обещали рассказать о встречах с президентом Грузии Эдуардом Шеварднадзе по поводу судьбы арестованного тогда Параджанова.
Тонино: Напомню: в 1981 году Сержик сидел в тбилисской тюрьме. А я находился в Ликани (Западная Грузия), в элитном санатории. Вдруг разнесся слух — для прохождения курса особых процедур сюда приезжает Шеварднадзе, в то время первый секретарь ЦК Компартии Грузии. Мне было любопытно узнать, как он лечится, ибо Шеварднадзе ежегодно проводил здесь часть отпуска. И я выяснил: боржомской водой ему вычищают шлаки. Спустя пару дней по моей просьбе я прошел ту же процедуру. Тогда же я встретился с Шеварднадзе. Он был исключительно вежлив, внимателен. Но замечу: еще до знакомства произошел заочный обмен нашими своеобразными рецензиями. По просьбе Шеварднадзе нам показали документальный фильм о Виггорио Селла (уникальный итальянский фотограф-исследователь), подготовленный Резо Табукашвили, нашим другом. В свою очередь Шеварднадзе увидел «Амаркорд» — ленту Феллини, снятую по моему сценарию.
Сержик почти всё — и в жизни, и на экране — делал с мало кому понятной иронией
Наш разговор я начал тем, что восхитился искусством Параджанова. Затем объяснил, почему в Советском Союзе недооценивают его творчество. Я сказал Шеварднадзе: «Сержик — по сути единственный режиссер в мире, кому удалось передать на экране непрозрачный, мерцающий воздух сказки-мечты. Из любого пейзажа он делал натюрморты, киноживопись. Все его персонажи выглядят преувеличенно (глаза, усы, брови), словно герои Чаплина 20-х годов. Но это не протест против дней сегодняшних или всей нашей жизни. Это мощная воля Параджанова, заставляющего людей переселиться в иной мир, присущий только ему самому. Мир, переполненный легендами и народными фантазиями».
Параджанов находился за решеткой, пока шло следствие по его «делу».
Поэтому я рассказал первому секретарю ЦК республиканской компартии, каковы масштабы огромного интереса в Европе, в частности во Франции и Италии, к «темным» главам жизни Параджанова. Туг же сообщил Шеварднадзе, что я посол общественных комитетов за освобождение Сержика.
Лора: В разговоре с Шеварднадзе (Тонино тогда не хотел говорить об этом) я в ходе перевода от себя сообщила: накануне приезда в Грузию Гуэрра в моем присутствии беседовал по данному поводу с президентом Франции Миттераном. Причем, загодя узнав о предстоящей встрече, парижские журналисты звонили нам еще в Италию.
Обо всем этом наверняка известили местных чекистов: нас, ехавших сначала в Зугдиди, к нашей подруге, а затем направлявшихся в Тбилиси, на полпути притормозила милиция: «Ваша виза только до Батуми». Лишь после встречи с Шеварднадзе в Ликани нам разрешили-таки добраться до грузинской столицы.
…Можно, напомню фразу Тонино, которая, на мой взгляд, оказалась, как говорится, судьбоносной? Он не любит об этом упоминать, но Гуэрра сказал Шеварднадзе следующее, глядя ему в глаза: «Зачем вам, грузинам, вашими руками исполнять грязные намерения Москвы?»
Как отреагировал высокопоставленный собеседник?
Тонино: Он доброжелательно вслушивался в мои слова. У него очень умные глаза, отражавшие пристальное внимание и искреннее стремление понять меня. И я понял: Шеварднадзе уже решил, что он будет делать, вернувшись в Тбилиси.
Лора: На следующий день Параджанова освободили. Поскольку Тонино напирал на то, что у Сержика нет ни работы, ни квартиры, после освобождения ему предложили снять вместе с Додо Абашидзе «Легенду о Сурамской крепости». Картину закончили в 1984 году. Тогда же мы (Тонино после операции) вторично приехали в Ликани, где услышали: новый фильм не нравится местным властям. Их мнение — лента не о Грузии…
Тонино: Узнав о нашем очередном приезде, Шеварднадзе позвонил и попросил посмотреть «Легенду…». Его интересовала моя точка зрения о фильме. Уже в Тбилиси мы пошли с Сержиком на просмотр в небольшой зал (если не ошибаюсь, городского Дома кино), заполненный, судя по всему, чиновниками республиканского Госкино. Я и Лора сидели в первом ряду, Параджанов — на галерке…
Для меня естественно, что Параджанов так ничего и не снял о лагерной теме
Лора: Мы единственные, кто после каждой части картины изо всех сил хлопали. Еще не включили свет в зале, когда Тонино, сильно похудевший после операции, вскочил и, выкинув руку вверх (повторяя почему-то известный жест Муссолини), закричал: «Капо лаворе! — Это шедевр!»
Тонино: Мне кажется, Параджанов очень растрогался (Тонино внезапно замолк и отвернулся к окну, незаметно смахнув слезу. «И так почти каждый раз, когда вспоминаем о Сержике», — почти шепотом призналась Лора): в углу его глаз я увидел слезы…
А реакция остальных зрителей?
Лора: Гробовое молчание.
Тонино: Мы просьбу Шеварднадзе выполнили, передав через его дочь наше мнение по поводу «Легенды…». Судя по всему, именно после этого фильм быстро разошелся по всему миру. Сержик почти всё — и в жизни, и на экране — делал с мало кому понятной иронией (вновь тягостная пауза — голос почти «поплыл»), я и сейчас никого не стану обвинять в том, что не сразу поняли феномен «Легенды…». Может, скептики оказались менее профессиональными или не рискнули тогда высказаться против единого мнения «верхов». И у меня бывало такое, когда не мог своевременно оценить то, что позже люди назвали шедевром.
Жизнь Параджанова в «зоне» должна была воплотиться в четырех задуманных им фильмах: «Ничего не смогу снять, прежде чем не сниму обо всем, что пережил». Но получилась одна картина Ильенко по сценарию, надиктованному Параджановым. И меня спрашивают: почему я ничего не написал о своем плене в Германии?
Лора: Тонино провел год в лагере.
Тонино: Об этой главе своей жизни я написал лишь одно стихотворение — «Бабочка». Прочесть?
Счастлив, и действительно, доволен я был много раз в жизни.
Но более всего, когда освободили в Германии,
Когда я стал смотреть на бабочку без желания ее съесть.
Для меня естественно, что Параджанов так ничего и не снял о лагерной теме. Боль, которую испытываешь, переживаешь за решеткой, не удалишь — она покидает тебя сама. Когда Сержик рассказывал о жизни в лагерях, он вспоминал драматические истории (больше всего любовные) исключительных персонажей.
…Однажды Параджанов предложил мне выбрать любой из четырех сценариев и снять по нему фильм за границей. Я отказался, сказав, что это рассказ об иной планете.
…Сергей наполнял мир ирреальностью. Одно его присутствие словно говорило: всё, что мы видим, — это мало. Надо додумывать и идти дальше по тропе своих воспоминаний и фантазий.
Меня покинул Параджанов. И это очень большая боль.
«Сеанс» выражает благодарность Корине Давидовне Церетели за предоставленное право публикации.
