Михаил Трофименков
Михаил Трофименков

Только у нас


Линия жизни. Реж. Павел Лунгин, 1996

Фильму, как и ребенку, надо дать правильное имя. Павлу Лунгину хватило мудрости догадаться об этой элементарной магической процедуре. Кому нужна одноцветная «Жизнь в красном»? Ложное имя — принудительная однотонная раскраска того, что переливается всеми цветами. Другое дело — «Линия жизни». У каждого своя, непредсказуемая и предопределенная.

Оговоримся сразу же, «Линию жизни» я не воспринимаю как российский фильм. Дело не в процентах, вложенных с той и другой стороны денег. Дело в режиссерском взгляде, в позиции Лунгина, который отказался от двусмысленной роли толмача-полпреда русской жизни на Западе, став нормальным европейским режиссером. Оговорка важна, поскольку в данном случае «жизнь» — синоним «России».

Фильм Лунгина стал переломным не только для его собственного творчества. Он переломен — от восьмидесятых к девяностым — в отношении к «жизни» в трех ее ипостасях: прошлое, настоящее, будущее. Восьмидесятые наивно верили, что существует и доступна некая «правда истории» — достаточно открыть архивы. Девяностые, отчаявшись, предпочитают относиться к русскому прошлому как к воплощенной в жизнь утопии, как ко времени самых невероятных и реализовавшихся экспериментов. Восьмидесятые твердо знали, каким будет ближайшее будущее. Убийственный пессимизм — от Лопушанского до Кабакова — уравновешивался этим знанием. Девяностые не уверены ни в чем, кроме одного — все будет хорошо. Да уже хорошо. Дольше всего сопротивлялось настоящее. Художники посчитали себя вправе утверждать «Так жить нельзя». А как «так»? «Так» — это что: интеллигент-саксофонист плюс народ-таксист? Или папа-еврей плюс сын-фашист? От накопления слагаемых сумма не то чтобы не меняется, а просто не возникает.

В «Линии жизни» Лунгин одним-из первых режиссеров (если не самым первым) категорически отказывается от презентации неких истин о России. Здесь есть все, что мелькает на газетных полосах: мафиозные аферы, киллеры, иностранный капитал, бордели Стамбула. Но вся эта дрянь ни— сколько не омрачает радужные переливы многоцветной жизни. Поскольку жизнь — живая. Вряд ли после просмотра «Линии жизни» французские музыканты и бизнесмены откажутся от деловой поездки в Москву из опасения, что их одурманят на дискотеке, увезут в Каракумы и закопают по горло в песок. А после «Такси-блюза» или «Луна-парка» отказались бы, и отказывались. Насилия, кстати, в фильме поболее, чем в двух предшествующих, но насилия качественно иного. Ушли в прошлое смачные удары в темных закоулках и хряск топора о мясницкую колоду под истерический «Варяг». Правда, здесь выдавливают глаза и насаживают на крюк, играют в футбол головой, но как-то радостно и элегантно научился снимать насилие Павел Лунгин — не так, как снимают в России. Ну кому придет в голову печалиться о Змее Горыныче, которому с особой жестокостью и цинизмом отрубают при отягчающих обстоятельствах одну голову за другой? Ведь Лунгин снял просто-напросто легкую и удачную сказку. А где еще может происходить действие современной сказки, как не в России. Только у нас еще живет такой любвеобильный и мудрый людоед. Только у нас дочка-людоедка, подмосковная Царевна Лягушка преображается от поцелуя французского принца в звезду Мулен-Руж. Только у нас…

Непонятно одно: как «Линия жизни» функционирует и не становится хуже при провальной игре двух главных героев. Дочка крестного отца — лимита лимитой, и ее idée fixe спеть в Мулен-Руж «Жизнь в розовом цвете» наводит на мысль, что последние тридцать лет она провела в состоянии анабиоза. Как-то не актуально, извините за неуместное выражение. Перез точно так же не понимает, где он очутился и что делает, как и его герой. Посему переигрывает, берет глоткой, впадает в истерику и мечется.

Нашим актерам есть, чем гордиться — ни одному из них Перез не годится в подметки. Ни Армену Джигарханяну, чье приглашение на роль монстра-палача казалось мне до просмотра фильма вкусовым просчетом ~ слишком много монстров он переиграл от «Тегерана-43» до «Места встречи». Ни азартному Дмитрию Певцову, оттягивающемуся в роли наследного принца при Калашникове и радиотелефоне. Ни Александру Балуеву, который превращает третьестепенную роль убийцы на побегушках в самоценный актерский перформанс. Но даже их суммарные усилия не объясняют парадокса удачного и цельного фильма при отсутствии главного — актерского — звена. Такая уж у Лунгина линия жизни.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить