Время остановилось
Если говорить о «великих неизвестных» современного кино, то первое место в этом славном ряду по праву занимает режиссёр Александр Рехвиашвили — именно потому, что из всяких рядов он выбивался всегда и в самых неожиданных обстоятельствах. Вот автора крайне авангардных и явно оппозиционных лент вызывают на ковёр в Госкино — на этого скромного, замкнутого интеллигента топает ногами и осыпает его нецензурной бранью глава ведомства — сам Филипп Тимофеевич Ермаш, одно имя которого наводило ужас на кинематографических новаторов. Что вызвало высочайший гнев? Дерзкие эксперименты режиссёра? Острый подтекст его нового произведения? Нет: оказывается, Госкино в кои-то веки сподобилось представить его сюрреалистическую по поэтике и весьма двусмысленную по социальному содержанию ленту «Ступень» в конкурс… Каннского кинофестиваля — а режиссёр взбунтовался и отозвал свой фильм: фестивали, мол, — суетное и недостойное дело, и вообще — вредны для молодёжи. Тут остаётся только рот раскрыть от изумления и — восхититься точностью и отвагой организаторов «Кинофорума», которые дали любителям кино редчайшую возможность воочию встретиться с этим действительно уникальным художником и посмотреть его фильмы — да ещё в кинотеатре и на плёнке, а только так и нужно смотреть эти удивительные произведения.
В спирали настоящего
«Время остановилось» — рефрен творчества Александра Рехвиашвили, и оттого кажется, что он снимает один и тот же фильм. В фильме этом — сочится влага с потолков жилищ и заброшенных канцелярий, немолчно шумят листвой таинственные леса, готовые поглотить упрямых правдоискателей, простираются равнины, по которым явно из ниоткуда в никуда, но тем не менее невероятно целеустремлённо, ходят странные путники… В фильме этом — задумчивые и непреклонные юноши вступают в странные томительно-платонические отношения с неожиданно вплывающими в кадр загадочными большеглазыми красавицами, подосланные убийцы — суетливы и сами чем-то перепуганы, а рок олицетворяет вальяжный и молчаливый начальник канцелярии… Пусть логово его похоже на захламлённую клетушку — именно отсюда простирается некая таинственная власть над этими равнинами, горами, притихшими селениями…
Само появление очередного «фильма Рехвиашвили» словно говорило, что тех перемен, к которым призывал Виктор Цой, как-то не предвидится.
Магический мир этого тягучего завораживающего фильма создан из обыденных предметов, словно живущих своей тайной жизнью, — примуса, зонтика, стоптанных ботинок, кружевных накидок, кактусов в горшочках… Пусть один фильм называется «Грузинская хроника XIX века» (1979), а другой, «Путь домой» (1982), рассказывает о философе века восемнадцатого — реалии и предметы словно забрели сюда из разных эпох, да так и увязли в этих неспешных кадрах, словно попав в зачарованный сон. Рядом здесь — арба и лимузин, кинжал горца и картина Магритта, крестьянские бурки и край холста Модильяни, торчащий из-за чиновничьего шкафа… Гротеск, недосмотр реквизитора? Нет, естественное сосуществование материй, словно ведущих меж собой непонятную непосвящённому беседу. Негромкие голоса разных эпох сливаются в единый мягкий аккорд, а режиссёр словно не препятствует этому — какая разница, если время остановилось и, по сути, воспроизводит один и тот же смысловой архетип?..
В годы застоя метафизические притчи Рехвиашвили воспринимались как прямое политическое высказывание. Непроницаемые чиновники из «Грузинской хроники…» аплодировали и носили «номенклатурные» костюмы, а наёмные убийцы напоминали современных террористов с буйными шевелюрами… А кто мог поверить, что действие фильма «Путь домой», где агенты незримой тайной канцелярии охотятся за запрещёнными книгами, действительно происходит в Южной Грузии, томящейся под гнётом Оттоманской империи?.. Самоотверженный идеалист сражался здесь не столько с социальной несправедливостью, сколько с некой незримой, но физиологически ощутимой вязкой, обволакивающей, усмиряющей живые порывы субстанцией… Она остаётся непобеждённой, а герой исчезает, то ли уничтоженный ею, то ли — вырвавшийся, без следа растворившийся в ином, органичном мире и ставший частью воздуха или немолчно шумящего листвой леса, окружающего мёртвые города…
Встреча с Александром Рехвиашвили
Смотря ленты Рехвиашвили, обычно вспоминают Кафку. Поразительно: как забрела в кинематограф Грузии, считавшийся солнечным заповедным краем беззаботных и хлебосольных чудаков, тень сумеречного сюрреалиста из Праги? Она отчётливо проскальзывает в кадрах «Моей бабушки», «Пловца», «Путешествия молодого композитора», «Голубых гор…», того же «Покаяния»… Фильмы Рехвиашвили — лишь предельное выражение загадочной тенденции.
Насильно остановленное время — запертая кровь истории.
Его лента «Ступень» (1986) говорила как бы о современности. Но тема трудоустройства молодого специалиста здесь — такая же обманка, как и былое название-мистификация «Грузинская хроника XIX века». На фоне картин эпохи перестройки, в которых молодёжь громогласно и яростно требовала «перемен» — лента Рехвиашвили выглядела белой вороной. Какие уж перемены в этих оплетаемых цепким плющом загадочных комнатах с подтекающими потолками, куда то и дело вплывает красавица в белом кружевном платье, чтобы поласкать узкой ладонью разлапистый лист словно вырастающего прямо из пола растения, не спуская влажных глаз с печального задумчивого юноши… Сюда заявляются странные пришельцы: один всё таскает ему из подвала шампиньоны в корыте, другой — всё хвалится написанной картиной, а управдом услужливо приводит на постой маленького ослика…
Само появление очередного «фильма Рехвиашвили» словно говорило, что тех перемен, к которым призывал Виктор Цой, как-то не предвидится. В финале герой, пренебрегая выгодным распределением, налегке отправляется работать в заброшенную деревню — словом, искать «счастья трудных дорог». Но перед нами — не пьеса Розова, а фильм Рехвиашвили. Здесь герой бежит вовсе не от городского комфорта — а от навязчивой, грозящей его засосать галлюцинации. Кромка далёких гор — так же поглощает его одинокую фигурку, как некогда — тёмный лес растворял в себе другого идеалиста, героя «Грузинской хроники…».
Время — остановилось? Но за стенами кинозалов оно неслось с такой скоростью, что внесло смятение и в герметичный мир Рехвиашвили. Насильно остановленное время — запертая кровь истории. Никто лучше Рехвиашвили не выразил у нас саму материю исторического безвременья. Но каким бы стабильным ни казался мир с остановленным временем, он обречён на неминуемую гибель, и гул подземных толчков, которые разнесут его в клочья, уже слышен в фильме со знаменательным и двусмысленным названием «Приближение» (1990). Мир Рехвиашвили здесь словно дал трещину — в него вошли новые, тревожные мотивы: постепенно пустеющий школьный класс с порхающими листами превратившихся в сор учебников, молодёжь, одержимая упражнениями с оружием… Фильм Рехвиашвили впервые хочется назвать размашисто и однозначно, без всякой метафизики, на манер знаменитого холста Дали — «Предчувствие гражданской войны».
Вместе с безвременьем — распался мир Рехвиашвили, и режиссёру осталось лишь уйти с руин его. Он и ушёл… Документальный фильм «В треугольном круге» (1993) снят о жизни еврейской общины в маленьком местечке в Западной Грузии и «просто» рассказывает о заботах и мудрости людей, воспринимающих себя как часть Вечности. Та же концепция — и в фильме «Последние» (2006), рисующем быт заброшенных грузинских селений Геби и Чиора. Иной мастер социального кино посетовал бы на то, что «плохое», мол, государство не обустраивает жизнь достойных, населяющих эти словно бы забытые всем миром места, людей — не проводит дорог к этим селеньям, не обеспечивает их жителей телевизорами, мобильной связью и привозным ширпотребом. Но для Рехвиашвили всех этих суетных материй просто не существует: в мире его последних фильмов быт деревенских жителей во всей своей суровой средневековой простоте, с каждодневными трудами и исконными обрядами — как раз норма и идеал существования. Словно вслед за своим излюбленным героем, сам Рехвиашвили впервые и словно бы без остатка растворился здесь в стихии природы…
