Виктор Гинзбург: «Я хотел быть первооткрывателем»
На «Артдокфесте» в Москве и Санкт-Петербурге скоро покажут «Нескучный сад» Виктора Гинзбурга — документальный фильм, который почти 30 лет считался утерянным. Режиссер экранизаций Пелевина «Generation П» и «Ампир V» рассказал Гордею Петрику о своей юности в Америке, знакомстве со Стасом Наминым и Андрее Вознесенском на фейсконтроле «Студии 54».
Расскажи об эмиграции из России. С чем она была связана?
Моя мама решила покинуть СССР в 1974 году. У меня был выбор: уехать с ней или остаться в Москве с отцом. Сначала мы оказались в Кливленде, Огайо, где провели меньше года, я там ходил в такой классический high school. После Москвы одноэтажная Америка казалась абсолютной дырой. И все же это был полезный опыт, потому что я сразу познал глубинку страны, там я первым в семье начал зарабатывать бабки. Я был newspaper delivery. Каждое утро просыпался, забирал охапку The Plain Dealer, главную газету Кливленда, на велосипеде ехал по улице и закидывал газеты. Потом мы переехали в Нью-Йорк. У меня был переходный возраст, я постоянно был в конфликте с отчимом. Поэтому довольно быстро съехал, стал жить независимо. Работал в «Макдональдсе», чтобы оплачивать квартиру. Нью-Йорк многому тебя учит, жесткий город с множеством искушений, микс прекрасного и ужасного. Нью-Йорк того времени — это лучший Нью-Йорк. Это время, когда на Манхэттене жило 40 тысяч художников.
А что ужасного там было?
Crime, уличное насилие. Поздно вечером возвращаться домой было совсем небезопасно. Жесткий город, хотя все зависело от района.
Неужели можно взять и полететь в Москву? Это казалось невероятным в 1990 году.
А «Студия 54»?
«Студия 54» началась, когда я уже учился в институте. Это был примерно 1978 год. Я тогда снял квартиру, а моим соседом оказался известный performance artist Ричард Галло. Энди Уорхол его очень любил, а Роберт Уилсон просто выпускал на сцену в любом спектакле, в любое время. Уорхол сказал о нем: «Он более гламурный, чем Марлен Дитрих». Ричи ввел меня в мир «Студии 54», в гламур и разврат. Это было удивительно и «Студия 54» была чем-то невероятным, там я видел всех — от того же Уорхола до Майкла Джексона. А я был студентом и параллельно работал поваром. Помню, как-то раз притащил из ресторана кучу лимонов и выложил прямо на полу «Студии 54». Этот лимонный перфоманс выглядел эффектно, все были в полном восторге. Однажды я привел туда Андрея Вознесенского! Он был близким другом моей мамы. И вот он приехал в Нью-Йорк, и мама говорит: «Андрей мечтает попасть в „Студию 54“, он за этим приехал в NY, надо его туда провести». А там был жесточайший фейс-контроль! И все-таки мы приходим в «Студию 54», в дверях стоит Стив Рубелл и был такой фэйсер еще, Марк. Толпа у клуба кричит: «Марк! Марк!» А он, как сторожевой пес, злобно на всех смотрит, выбирает кого впустить. Подъезжают лимузины, в них шейхи. Выходят водители со стопками бабок — и их посылают на ***. И тут я, значит, появляюсь с Вознесенским в совковом прикиде и мамой. Марк меня узнает, подзывает, типа я вхож. Говорю: «Марк, я не один». Он посмотрел на нас: «Нет, только ты проходишь, а этих не надо». И тут Вознесенский достает книжку своей поэзии. Там на развороте фотография, на ней он Джоном Кеннеди. Я показываю фото Марку: «Смотри, что за человек!» Он посмотрел и говорит: «Ну окей, проходите…»
Я чисто ассоциативно сейчас вспоминаю об Аллене Гинзберге. Ты его случайно не знал?
Мы ходили с ним вместе на забастовку! Я даже не помню, как я там очутился, какая-то квартира в Виллидж, там был Аллен Гинзберг и вся его тусовка, мы пошли на демонстрацию против джентрификации, там собрались сотни хиппи, старые битники. Я впервые увидел отряды полицейских, готовых нас смести и, помню, здорово испугался. Да, NY тогда был столицей мира! Творческое сердце планеты, это было уникально. Потом все переместилось в Лондон, Берлин…
Артдокфест-2021 — Что смотреть?
Где ты учился в Нью-Йорке?
Сначала я пошел в New School of Social Research, такой экспериментальный колледж, где можно было поступить на курс, который объединял последний класс американской школы и первый курс колледжа, это сэкономило мне год жизни, который я после потратил на путешествие по Европе. А когда вернулся, поступил в School of Visual Arts, в то время это была самая авангардная кинокафедра. Там преподавали разные профессионалы, не профессора. Эми Таубин, Джоан Брэдерман. Приезжали читать лекции радикальные личности. Например, Майкл Сноу, поразительный человек. У него был фильм «Длина волны», где камера в течение часа медленно идет сквозь комнату и наезжает на картинку волны. Стэн Брэкидж приезжал. То есть, это были авангардные классики, контрапункт NY.
Я узнал, что в любой момент съемок с неба может политься вода или полететь кирпичи.
Кеннета Энгера не было?
Не было, хотя я его обожаю. Мы изучали его, конечно. Удивительно, что когда мы жили некоторое время в Италии, перевалочном пункте эмиграции, у друзей моей мамы была квартира в Тиволи, средневековом городке на холме. На самой верхушке холма находится вилла д’Эсте, где был снят «Восход Люцифера». Она была построена римским императором для своей любовницы. Мы там жили месяцев шесть, я практически стал итальянцем, связался с местной шпаной. Там я выкурил первую сигарету, потерял девственность. А в следующий раз увидел эту виллу уже на экране, в институте.
В этом институте был элемент клевый, анти-академический. Первая работа, за которую мне заплатили, — реклама джинсов. По сценарию действие разворачивалось в школьном кафе, и я, естественно, решил ее снять в кафе своего института со всеми своими друзьями. Это был мой первый профессиональный опыт: с трех этажей шли электрические кабели, свет, массовка, танцоры. Все готово, освещено, входит клиент с рекламным агентом, я стою рядом с камерой, улыбаюсь, все же отрепетировано. В этот момент активизируется противопожарная система и все заливается водой. Это был очень важный опыт, потому что я узнал, что в любой момент съемок с неба может политься вода или полететь кирпичи.
Мое дело было успеть это снять.
А с чего ты решил приехать в Москву на рубеже восьмидесятых-девяностых? Что ты увидел в перестройке издалека?
Это было стечение обстоятельств. В 1989-90-м я уже был в обойме, наснимал много клипов для американского MTV. И меня пригласили в Polygram Records, забрать очередной заказ. Я пришел к мьюзик-директору, и она мне предложила опять поснимать каких-то очередных идиотов из LA. Смотрю, у нее лежит кассета, на ней написано Gorky Park и говорю: «Вот что мне интересно». Она говорит: «Уже отдали другому режиссеру». Я говорю: «Нет-нет, ты не понимаешь, I’m Russian». А у меня нет никакого акцента, и она говорит: «I’m Russian too!» Стандартная американская **** [брехня]: «My grandmother from Berdichev». Объясняю, что реально родился в Москве. А Gorky Park уже гремели, были звездами, на американском MTV они были в ротации, это был их третий клип. И она говорит: «Ну подожди, сейчас придет их менеджер Стас Намин, поговори с ним, может, что-нибудь поменяется». И я через 15 минут общаюсь со Стасом, которого видел по телевизору, потому что уже существовал Moscow Rock Festival. Он смотрит мой ролик, говорит, типа о чем речь, конечно, тебе нужно снимать нам клип, ты же русский. И я снимаю клип для группы Gorky Park. Он есть в интернете. Там был приличный бюджет, снял я его в Бруклине, и это был мой первый контакт с Союзом. Кстати, именно Коля Носков, солист Gorky Park, впоследствии научил меня слову «совок», о котором я понятия не имел, не было у меня контакта с русскими, кроме поколения моей мамы. Я жил в Манхэттене и не знал советскую диаспору. Ребята из Gorky Park говорили мне: «Приезжай, посмотри, че у нас там творится!» А я думал: «Как?!» Эмигранты же считались предателями родины. Неужели можно взять и полететь в Москву? Это казалось невероятным в 1990 году. У меня был дикий график, съемки, и я буквально на неделю прилетел в Москву. Заселился в гостиницу «Россия» размером с Пентагон, там коридоры уходили в горизонт, и я помню, в номере скреблась мышка. Прихожу к одной из бабушек, которые там работали и смотрели на тебя с дикой ненавистью, и говорю: «У меня в номере мышка». А она говорит: «Ну и что?» Такие у меня первые воспоминания о России.
Что тебя потрясло в Москве?
Вся жизнь тогда была сконцентрирована в Зеленом театре Стаса Намина, это был остров свободы посреди Советского Союза, потому что рок-н-ролл и альтернативная культура — все вращалось там. И я познакомился с кучей народа, там были все рок-группы того времени: от Гарика Сукачёва до «Морального кодекса». Была своя музыкальная студия, где все записывались. Понимаешь, Стас был не человек, а явление природы. Он был одним из продюсеров, очень помог со съемкой «Нескучного сада». Вот, например, такая история: ночные съемки, мы собрались, расставили свет, много света, все это было, конечно, сделано нелегально, и тут появляются какие-то депутаты, требуют немедленно остановить съемки. «Что это за безобразие происходит!? У вас нет разрешений, какие-то полуголые девки, прекращайте немедленно!». С ними еще и менты стоят. А у нас уже съемка в разгаре, сто человек, краны. Полный ****. Я говорю: зовите срочно Стаса. Он приезжает, ему то же самое высказывают, как по шпаргалке. Стас внимательно выслушал, и говорит им очень спокойно: «Пошли вон». Это было совершенно поразительное явление. Они просто онемели, и я даже не помню как, но вскоре они исчезли.
А мне было важно откопать какую-то соль земли.
Кстати, каким образом почти все герои фильма оказались одновременно именно в Нескучном саду? Понятно, что они собрались там не волей случая. И это центральная сцена фильма.
Я очень хотел снимать ритуалы Кати Рыжиковой и группы «Север». Она придумала некое действо, и встал вопрос, где это снимать. Мы решили снять в Нескучном саду, рядом со сталинским памятником и фонтанами. Дальше слух прошел по Москве, что будет сниматься некое действие, и каким-то весьма органичным образом туда пришли все — почти весь московский андеграунд. Но некоторых героинь я нашел сам и привел к Кате, ей нужны были девушки для ритуала. Я пытался все сюжетно объединить. Частично это удалось — как мне кажется, этого было достаточно для структуры фильма. До утра снимали в реальном времени. Это одна съемочная ночь, совершенно не постановочная, перформанс. Я лишь обрамлял контекстом ритуалы Кати мистические, языческие. Мое дело было успеть это снять. Когда я учился в институте, моим кумиром был Дзига Вертов. Меня завораживала его концепция фильма без сценария, концепция киноглаза, который расшифровывает реальность. И тут я столкнулся с этим как режиссер.
Квас не кола
Как проходил отбор героев? С одной стороны, здесь много очевидных лиц из русского андеграунда вроде Петлюры, с другой, стриптизерши, работники порножурналов, байкер Хирург, «Коррозия металла»… А многих очевидных людей нет: Курехина, Летова или, скажем, Юхананова, Виноградова.
Понимаешь, мне было важно снимать тех, кто не был раскручен. В тех, кого ты перечислил, было уже много пафоса, ощущения собственной значимости. А мне было важно откопать какую-то соль земли. Безусловно, я хотел быть первооткрывателем.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»