Тео Ангелопулос: «Я всё ещё уверен, что пусть истории извилист»
СЕАНС – 62
Я принадлежу к поколению людей, которые верили, что перемены возможны. Что можно найти новые пути. Мы верили, что можно не только мечтать о новом мире, но и воплощать свои мечты в реальность. У нас ничего не получилось. Мы все несем в душе отпечаток разочарования и провала. Но я все еще уверен, что путь Истории извилист — иногда бывает лучше, иногда хуже. Сейчас хуже, но потом обязательно случится подъем.
Мы говорим о создании единой Европы, но сегодня создается еще больше границ — они так незаметны, что скоро окажутся около моего дома. Государством стану я. Границы всегда вызывали у меня странные ассоциации, которые бродили в голове и нуждались в воплощении. Мрачная, неисследованная территория. Концепция границы предполагает не только географический аспект — скорее, она связана с ограничением бытия. Граница между жизнью и смертью, границы любви, границы языка. Сужение границ сужает коммуникацию, подчеркивает различия, усиливает противоречия, принуждает к войне, обозначает положение вне, изгнание.
Деревня — мир в миниатюре. У старых греческих деревень есть душа, в них есть жизнь, полная работы, игры и праздника. Конечно, сейчас деревни обезлюдели, но началось все не сегодня, а во время Второй мировой войны и последовавшей за ней гражданской, которая полностью разрушала реальность и концепцию греческой деревни. Эти две катастрофы полностью изменили наш образ жизни.
Я не разделяю мнения Фукуямы о том, что история закончилась.
Я из тех, кто никогда не уверен, даже когда фильм завершен. Я всегда, без остановки, продолжаю искать, искать и искать. Мне кажется, что кинематограф — это форма исследования. Так было всегда. Мне кажется, меньше всего сомнений у меня было на съемках фильмов, которые в итоге оказались для меня самым большим разочарованием. Я думаю, чем более ты самоуверен в начале, тем вероятнее ты сам себя предашь позднее.
Я никогда не использую дополнительный свет на натуре. Всегда выбираю пасмурную погоду, потому что серые облака дают равномерный свет.
Отправная точка для меня — образ, встреча, путешествие или старая история, которая неожиданно напоминает о себе и требует превращения в образ. Сцена свадьбы в «Прерванном шаге аиста», снятая на границе двух стран, проходящей по реке, — когда жених оказывается на одной стороне, а невеста на другой — появилась из воспоминания о том, что я когда-то увидел в Гарлеме: два черных подростка читали рэп на абсолютно пустой улице.
Я снова почувствовал связь с Историей, когда, уже в шестидесятых, во время уличной демонстрации полицейский разбил мне очки.
Образы рождаются в путешествиях. Мне не нужно вести заметок. Они рождаются со своими очертаниями, со своими цветами, с собственным стилем. Тысячи фотографий служат страховкой для памяти. Но не надо думать, что к съемкам уже все готово. В процессе многое рождается заново, с учетом новых обстоятельств. Актеры, неожиданности — приятные и неприятные, внезапные озарения. А до того — и у предтечи фильма были свои предтечи. Очень давно. Идея фильма появляется неизвестно откуда. Неизвестно откуда? И да и нет.
Я остался в Греции. Я вернулся в Грецию. Я был в Париже, собирался работать ассистентом у Алена Рене, передо мной простирался открытый горизонт. Но я не мог остаться в Париже. Помню, как История — с большой буквы «И» — впервые вошла в мою жизнь: в декабре 1944-го на улицах Афин левые сражались с правыми, мой отец был арестован. Его увезли куда-то на окраину, где должны были расстрелять. Я девятилетним мальчиком вместе с мамой бродил по полям, чтобы среди сотен мертвых тел найти отца. Позднее я снова почувствовал связь с Историей, когда, уже в шестидесятых, во время уличной демонстрации полицейский разбил мне очки. Я должен был вернуться в Грецию, чтобы понять — почему.
Я пишу очень короткими предложениями. Все знают, что я снимаю длинные планы, но мои ближайшие товарищи знают, что пишу я коротко, почти как Хемингуэй. Любая моя проза — короткие рассказы. Я не делаю технических сценариев. Мои сценарии можно публиковать как готовые литературные произведения. Так я работаю сейчас. Раньше я и вовсе не писал. У моего фильма «Комедианты» не было сценария. Были только заметки, в которых заключалось самое главное. Во время съемок этого фильма много вещей возникало «по случаю».
Когда работаешь с цифровой техникой, всегда есть ощущение, что происходит процесс обработки данных — и все. Это нечто совершенно противоположное глубоко материальной природе пленки. Иногда, когда фильм проявляется, я захожу в лабораторию просто для того, чтобы вдохнуть его запах.
Иногда фильм надо воспринимать кожей, а не головой — это магический процесс, и он невозможен, если кино лишено поэзии.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»