Поддержать «Сеанс»
Алексей Медведев
Алексей Медведев

Знак вопроса


Мне всегда казалось, что фамилии великих режиссёров достались им не просто так — в том, как они звучат, перекатываются на языке, есть какой-то дополнительный смысл. В «о» Антониони зияет его нестерпимое, но какое-то ужасно элегантное отчаяние. В груде согласных Бергмана слышится его непререкаемая, неудобная честность. Длинная и не слишком легко ложащаяся на слух фамилия «Тарковский» как бы проседает под собственной тяжестью, сворачивается в знак вопроса. Собственно, огромный знак вопроса — это лучшее описание его нынешнего статуса в отечественной культуре.

Андрей Тарковский на съёмках фильма Жертвоприношение (1986)

С одной стороны, признанный классик, «человек, который увидел ангела» и прочее. С другой, почти забытый современным поколением российских кинематографистов и интеллектуалов художник, который кажется им едва ли не старомодным, напыщенным, помпезным, провинциальным. Собственно, ещё в советское время модно было пенять Тарковскому на то, что в образе средневекового иконописца он своевольно изобразил метания художника-модерниста, а в «Зеркале» перегнул с самовыражением, создав фильм о себе, но не о времени. В итоге, на наших глазах фигура Тарковского из сферы актуального искусства уверенно сползала в какую-то духовно-патриотическую трясину, и мало кто смог или захотел этому помешать.

Отсюда и этот гигантский знак вопроса: почитаемый всем миром гений, оставшийся у себя на родине без школы, без последователей, без учеников и единомышленников. В наличии только толпа «эпигонов», которые, впрочем, к моменту окончания ВГИКа быстро понимают, что кадр, в котором пять минут капает из крана вода, хорош только для курсовой работы и в профессиональной карьере не пригодится.

Тарковский, конечно, российский автор par exellence, то, что называется, auteur, запоздалый, беззаконный и прекрасный цветок советского модернизма. При желании его можно обвинить и в высокопарности, и даже во вкусовой неряшливости (лично я до сих пор перематываю Смоктуновского на смертном одре и парочку диалогов из «Сталкера»). Но при этом совершенно непонятно, как можно было упустить из виду, что Тарковский — это совсем не только «самовыражение» и «духовность» (хотя и это тоже). Это — целый сад ветвящихся тропок, целый каталог способов, с помощью которых авторское начало стремится выжить во враждебном ему мире. Это невероятно увлекательный и до сих пор не законченный эксперимент по реаппроприации жанра так называемым «высоким искусством». Это целый каталог новаций в монтаже и сюжетосложении. Это, наконец, неожиданно проявившееся в «Рублёве» качество кинематографа, плотность киноматерии, которые, казалось, были доступны лишь первому поколению великих.

Наверное, поэтому с таким сочувственным недоумением смотрят на нас западные коллеги, когда мы пытаемся объяснить, что мы Тарковского как-то не очень.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить