Сукино кино, или Пятый человек
СЕАНС – 32
Давным-давно, пытаясь объяснить — не столько читателям, сколько самому себе — чудо итальянского жанрового кино 1960–70-х, я сочинил конспирологический сценарий. Дескать, собрались на вилле в римском пригороде несколько авторитетов и поделили между собой главные жанры, и без них бурно цветшие, но не то, чтобы позорные, а способные доставить удовольствие лишь мазохистам, любителям кэмпа («так плохо, что уже хорошо»). То есть, по большому счету, позорные. Поделили и сделали из них конфетку. Серджо Леоне, вскочивший в «последний вагон» жанра «спагетти-вестерн», возвысил его до эпической рефлексии об истории ХХ века. Дарио Ардженто превратил бульварный giallo в оперу ужасов. Тинто Брасс, как глумливый, но блестящий пианист из сомнительного бара, способный переиграть на свой манер любую классику, переложил на порноязык излюбленные мотивы главных интеллектуалов: от Антониони до Кавани. Дамиано Дамиани создал архетип политического триллера, актуальный до сих пор для любой коррумпированной «демократии».
Но был там еще кто-то. Пятый человек.
Мексиканские полицаи кичатся меткостью, выбивая револьверными пулями сигареты изо рта коллег.
В гениальном триллере Кэрола Рида «Третий человек» (1949) герой, примчавшийся в несчастную, разрушенную, оккупированную Вену расследовать гибель своего друга, все время натыкался на упоминания о некоем «третьем человеке», присутствовавшем на месте то ли несчастного случая, то ли преступления, а затем, как сквозь землю провалившегося. «Третьим человеком» был друг-мерзавец, инсценировавший свою гибель, как бы не существующий, но тошнотворно реальный двойник самого себя.
«Пятый человек» итальянского кинозаговора — Гуалтьеро Якопетти, двойник самого себя, вернее, пасквильный двойник не состоявшегося «документального жанра» итальянского кино. Хотя, в кавычках надо писать только слово «документальный». А слово «жанр» — без.
Звонкое когда-то было имя. В 1962 43-летний Якопетти дебютировал в режиссуре «Собачьим миром». Затем снял «Женщину в мире» (1963), «Собачий мир-2» (1963), «Прощай, Африка» (1966), «Прощай, дядя Том» (1971), «Щенячий мир» (1975). Больше о нем ничего не знаю, да это и не нужно: фильмы говорят сами за себя.
«Собачьи миры» и «Дядя Том» проще всего зачислить по ведомству антибуржуазного, нигилистического кино. А что: в «Кулаках в карманах» (1965) Марко Белоккио герой кладет ноги на гроб матери, в «Sweet Movie» (1974) Душана Маковеева голландские коммунары обливают шоколадом голую бабу, а — встык — монтируется эксгумация разложившихся трупов польских офицеров в Катыни. А у Якопетти мексиканские полицаи кичатся меткостью, выбивая револьверными пулями сигареты изо рта коллег, а нажравшиеся немецкие бюргерши задирают юбки в заплеванной пивнушке. Но даже советские официозные критики, публиковавшиеся в памятных сборниках «Мифы и реальность», делали оговорку, когда заходила речь о генетической связи фильмов Якопетти с великим бунтом. Дескать, Якопетти — это коммерческая эксплуатация бунтарских настроений.
О чем бы он ни говорил, сбивается на жратву. Очень «большую жратву».
Ведь что такое идеальный, политический, документальный фильм эпохи великого бунта. Ладно. Оставим за пределами разговора такие радикальные финты, как «Письмо к Джейн» (1972) Годара. Возьмем нечто, почти традиционное: «Анатомию завтрака» (1978) Люка Мулле. Режиссер и его жена последовательно читают этикетки на всех продуктах, которые входят в их ежедневный рацион, и обнаруживают, что, несмотря на лейблы французских производителей, все они происходят из стран «третьего мира». А затем идут вспять по «пищевой цепочке», с наигранной наивностью открывая для себя, что их завтрак — результат безбожной эксплуатации африканских, южноамериканских и прочих «проклятьем заклеймленных».
Левая документалистика 1960-х — кино всматривания. В крайнем случае, кино стриптиза, как новелла Годара в альманахе «Далеко от Вьетнама» (1967), где режиссер признается в своем бессилии понять, принять чью-то сторону, что-то изменить в этом, собачьем мире.
Якопетти не всматривается: душит, гонит, грузит, долбит. Не раздевается, а раздевает. Загоняет, если уж речь зашла о еде, два пальца в зрительское горло.
Если уж речь зашла о еде…
Еда — психоаналитическая фиксация Якопетти. О чем бы он ни говорил, сбивается на жратву. Очень «большую жратву». Гавайские аборигены некрасиво забивают свиней, чтобы раз в год нажраться мяса и сдохнуть от заворота кишок. Мексиканцы заворачивают в лепешки живых муравьев и жуков. Французы зверски засыпают в горло гусям корм через воронку, чтобы обеспечить себя циррозной фуа-гра.
Нет, чтобы восславить Господа за то, что он создал почти бесконечное множество существ и растений, пригодных для пищи, способных прокормить человека, где бы он ни жил. Нет, Якопетти обличает человека, как такового, за то, что он живет, ест, спит, валяет дурака. И антибуржуазность или антиимпериализм тут ни при чем, даже если Якопетти включает в «Собачий мир-2» жуткие кадры самосожжения буддистов в Сайгоне 1963, где психопат-диктатор Нго Динь Дьем ввел католицизм, как государственную религию и снес с лица земли все пагоды. В том числе и за это его вскоре ликвидировали, проколов для верности штыками, купленные ЦРУ соратники. А тот же самый кадр самосожжения вошел в гениальный фильм Ингмара Бергмана «Персона» (1966). Почувствуйте, кстати, разницу.
Это такой Леви-Стросс или Ролан Барт для бедных.
Впрочем, хотя монтировал Якопетти безобразно, то есть, вообще, не монтировал, а клеил один за другим сюжеты, как бы свидетельствующие о деградации цивилизации, некую сверхидею в «Собачьем мире» можно разглядеть. Это такой Леви-Стросс или Ролан Барт для бедных: можно только восхититься проворливостью итальянского режиссера, при помощи лома и какой-то матери адаптирующего на свой лад самые свежие философские идеи. Вернее, одну идею: никакого прогресса в истории нет. Современные европейцы и американцы — те же дикари, воспроизводящие на новом витке цивилизационной спирали те же ритуалы (варварские) и суеверия (дикие), что и племена, по-прежнему живущие в каменном веке.
Ну, да. Кто бы спорил. Но, когда эту, бесспорную истину сообщает Якопетти, его речь интонирована точно так же, как речь буржуазки из пролога фильма Серджо Леоне «За пригоршню динамита/Однажды была революция/Пригнись, мудак!» (1971). Похотливо разглядывая подсевшего в дилижанс пеона, она, захлебываясь, вещает: «Это же животные! Вы только представьте, как они живут: вся семья в одной комнате, спариваются при детях, не знают, кто чей отец. Это же животные!».
«Это же животные» — вот мораль Якопетти, несколько отличающаяся от морали Леви-Стросса и Барта. И предполагающая, что единственный человек на планете Земля — сам режиссер.
Беда в том, что для буржуазки Леоне дело закончилось смачным изнасилованием, совершенным тем самым «животным», которое, как выяснилось, не только прекрасно знало и своего отца, и своих детей, но и сколотило из них банду, потрошащую дилижансы.
«Прощай, дядя Том» — фильм, если не задуманный, то декларированный, как обличение рабовладельческого прошлого Америки. Современная съемочная группа как бы оказывается в каком-то из южных штатов середины XIX века, где наблюдает все, тщательно реконструированные ужасы рабства. Как то: кастрация негра, обвиненного в изнасиловании; изнасилование рабыни; негритянские — мужские и женские — бордели; сутенер-карлик; садистка, мадам Лемори, этакая луизианская Салтычиха, умучивающая вусмерть черных жеребцов.
Порой это даже забавная, истово театральная порнография, порой — почти что пародия на Феллини: «танцуют все» в борделе. Но, ради бога, при чем тут «черные пантеры», убийство Мартина Лютера Кинга и прочая, прочая, прочая. Неловкость возникает вовсе не из-за того, что 13-летняя наложница умоляет гостя своих хозяев, которого угощают ее телом, выпороть ее. Порнуха как порнуха. А из-за того, что в политический фантик эта порнография завернута торопливо и без энтузиазма.
Был, например, такой режиссер Рино Ди Сильвестро, вошедший в историю фильмов «Перевод в специальную секцию СС» (1976) о секс-концлагере, где эсэсманы измывались над красотками. Одна, помнится, казнила страшной смертью коменданта, спрятав, идя на свидание с ним, бритвенное лезвие во влагалище. Ди Сильвестро в тысячу раз честнее Якопетти: все по делу, люди получают за свои деньги то, что хотели. И никаких тебе «черных пантер».
Дело Якопетти живет и побеждает. Он везде и всегда, в каждом доме, где есть телевизор.
Является ли «Собачий мир» документальным фильмом? Не сочтите этот вопрос за признак задумчивого слабоумия автора. Это — цитата. Недавно прокуратура Адмиралтейского района запросила у меня экспертное заключение по поводу «Триумфа воли» Лени Рифеншталь, DVD с которым, очевидно, был изъят у кого-то на обыске. Первый из четырех вопросов, на которые я, как эксперт, отвечал, гласил: «Является ли данный фильм документальным?». Так вот: является ли «Собачий мир»…
Нет!!!
Безусловно, нет. Дело даже не в том, что от значительной части эпизодов, вошедших в мир, за версту разит инсценировкой. А в том, что Якопетти уводит то, что Андре Базен называл навязыванием документальному материалу «структуры авторской речи», за грань абсурда. Вот доходят в жалких хосписах старики то ли в Гонконге, то ли в Макао. А вот в уличном ресторане уписывают за обе щеки лапшу толстоморденькие китайцы. Закадровый голос торжествующе обличает: «В 500 метрах от умирающих стариков их родственники обжираются в ожидании их смерти». Какие, на хрен, «родственники»? В каких, мать вашу, «500 метрах»? Требую предъявить свидетельства о вступлении в правах наследования и выверенные замеры расстояния от хосписа до ресторана.
Вот на атолле Бикини черепахи, жертвы радиации, ослепнув, ползут не к воде, а вглубь острова. Но мы-то видим лишь то, что черепахи ползут, а куда — бог весть.
Да ладно, такие примеры нечистоплотности Якопетти можно приводить и приводить. Но достаточно лишь упомянуть титр, которым открываются его «Собачьи миры»: дескать, то, что вы увидите, правда, но такая жестокая, что лучше убрать от экрана детей и животных. Это же ноу-хау наглых ремесленников типа Руджеро Деодато, в 1970-х годах клепавшего всякие там «Каннибальские холокосты», выдавая свои кровавые инсценировки за подлинные документальные съемки, сделанные в джунглях Амазонии, где каннибалы лакомятся женскими сосками. Естественно, Деодато никто не верил. И сам он себе не верил. Но именно эти его пируэты, как ни смешно, породили до сих пор нещадно эксплуатируемый миф о существовнии snuff-movies, то есть подпольных порно с натуральными пытками, изнасилованиями и убийствами. Так что настоящим отцом snuff’а должен считаться Якопетти.
Казалось бы: плюнуть и растереть, отправить на свалку истории. Ну, был такой Якопетти, останется строчкой в энциклопедии кино, и кто о нем сейчас помнит? Не помнит-то почти никто, но дело Якопетти живет и побеждает. Он везде и всегда, в каждом доме, где есть телевизор.
Конечно, он был не бунтарем, а циником и вуайером. Но, помимо того, он был еще и первым обличителем политической корректности.
Во-первых, «Собачьи миры» безусловно стали прообразом для незабвенных советских телепередач: «Их нравы», «В мире бизнеса» и прочих «Городов желтого дьявола». Произошло это, сознательно или бессознательно, но органично. Ведь монтаж Якопетти — это монтаж банальной телепередачи, составленной из разрозненных новелл. Забавно, что и пафос Якопетти зачастую столь же мракобесен, как и пафос какого-нибудь Юрия Жукова. Советские контрпропагандисты, разоблачая «кризис безобразия», ярче всего выразившийся в абстрактном искусстве, повторяли десятки лет байки о картинах, нарисованных обезьянами и проданных за дикие деньги. Якопетти изголяется над замечательным живописцем Ивом Клейном, писавшим свои картины телами обнаженных натурщиц, которые он покрывал своей любимой синей краской. Вот, дескать, кризис безобразия.
Спасибо товарищу Якопетти. Благодаря ему, можно теперь увидеть, как странно работал Ив Клейн. Но ведь и разоблачительным книгам и статьям советских Геббельсов мы благодарны за то, что они доносили до нас хоть толику информации о том, что происходит в «большом мире».
О’кей, те советские телепередачи остались в далеком прошлом. Но эстафету перехватили вполне респектабельные каналы, вроде Discovery, ныне демонстрирующие то, что и в страшном сне не привиделось бы их создателям. Вот Якопетти показывает некое тихоокеанское племя, где у каждого нет то рук, то ног: акулы, знаете ли. По сравнению с сюжетом Discovery о серферах, хранящих верность любимому виду спорта, несмотря на отсутствие конечностей, сюжет Якопетти невероятно целомудрен.
Впрочем, авторы этих, современных сюжетов, конечно, несравненно большие сволочи, чем безмозглый итальянский ремесленник Якопетти. Конечно, он был не бунтарем, а циником и вуайером. Но, помимо того, он был еще и первым обличителем политической корректности. Ее тогда еще не существовало. Якопетти обличал ее сермяжно, интуитивно. Конечно, не саму политкорректность, как элементарные правила общественной гигиены, а ее эксцессы. Эксцессов тогда не было тем более. Но Якопетти, как человек-эксцесс, уже бунтовал против них. Пожалуй, это единственное, что можно сказать в его оправдание.
Читайте также
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Голос Ирины Рубановой
-
Киномеханик — К 80-летию Анатолия Загулина
-
Евгений Бауэр — Атлантида русской культуры
-
Уроки радости и боли Динары Асановой — О выставке в Доме культуры «ГЭС-2»
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...