Сука-любовь
Рай: Любовь. Реж Ульрих Зайдль, 2012
Когда иранскому режиссеру Джафару Панахи запретили работать, он снял фильм под названием «Это не фильм». В случае с Ульрихом Зайдлем запрет иной: кажется, что ему противопоказан очередной рассказ об аде человеческих отношений. Поэтому свою новую картину он со свойственным ему патологическим чувством юмора назвал «Рай: Любовь». Но корабли давно уже плавают не так, как их называют, и как Панахи, так и Зайдлю заглавие нужно лишь для того, чтобы доказать ровно обратное. Комбинация слова «рай» и рядом стоящей фамилии австрийского радикалиста заранее обещает, что в этом раю будет жарко как в преисподней. Стоит ли говорить о том, что с «любовью» все обстоит примерно так же?
Малопривлекательная и стеснительная (возраст и внешность по европейским меркам обязывают) австрийка Тереза приезжает в Кению в качестве секс-туристки, жаждущей познать прелести любви и утонуть в объятьях чернокожего красавца. Аборигены давно раскусили сложности женской психологии, согласно которой просто платить деньги за секс оскорбительно, и выдумали для дам сложную схему с ухаживаниями и имитацией реальных отношений, всегда заканчивающихся просьбой помочь материально больному племяннику, умирающему дяде или двоюродной тете… Сменив двух партнеров и окончательно распрощавшись с надеждой встретить бескорыстного любовника, Тереза превращается из жертвы манипуляций в безжалостную эксплуататоршу мужского тела.
«Рай: Любовь» — первая часть из задуманной трилогии, где у каждой из трех героинь будет свой «рай». Можно было бы сказать, что секс-туризм — пикантная тема, если бы Зайдль когда-нибудь брался за другие. Работая все время «по ту сторону» — по ту сторону документального и игрового, по ту сторону добра и зла — режиссер, как настоящий патопсихолог, каждый раз исследует изъяны и слабые стороны людей. Из пазлов повседневности, как их ни мешай, у него всегда складывается картина ужаса человеческого существования, и выбор темы здесь не так принципиален. Но отнюдь не этим любопытен «Рай». В конце концов, Лоран Канте уже снял фильм «На юг» с аналогичным сюжетом, так что Зайдля тут не назовешь первооткрывателем. Хотя в отличие от Канте, выбравшего в качестве исполнительницы главной роли эстетку Шарлотту Рэмплинг с красивым грациозным телом, наблюдать за которым одно удовольствие, Зайдль отправляет на юга корпулентную немолодую даму. Однако утверждать, что режиссер снимает табу с плоти, не вписывающейся в стандартные каноны красоты, будет тоже не совсем верным: маргинальная культура давно этим занимается. Зайдль просто доводит это разоблачение до предела: мало кто из художников отважился дойти до такой степени беззастенчивости, до радикальной десексуализации.
Атакуя зрителя визуально (крупными планами гениталий) и вербально (обсуждениями физиологических особенностей партнеров), Зайдль окончательно десакрализирует тело и секс. Режиссер овеществляет человеческую плоть, превращает ее в простой предмет торга, как выставленные на рынке фрукты. Тереза предлагает любовнику пощупать сначала одну свою грудь, потом — другую, словно продавщица за прилавком, призывающая покупателя постучать по арбузам, чтобы проверить их на спелость. И тем не менее многочисленные кадры с ню в конце концов позволяют зрителю абстрагироваться от того культурного контекста, который формирует в человеке представление о теле как о чем-то постыдном и желанном. Тело — это просто тело. Как тело животного. В нем нет ничего запретного, ничего смешного, ничего возбуждающего. Зайдль уравнивает в правах красивое и обрюзгшее тело: он в равной степени лишает эротизма и то и другое.
Рай: Любовь. Реж Ульрих Зайдль, 2012
Сказав однажды, что жалость — не самая удачная предпосылка для режиссера, Зайдль в этом фильме вроде бы изменяет своим принципам, попеременно вызывая сочувствие то к одной, то к другой стороне. Терезу искренне жаль, когда первый бойфренд разбивает ее хрупкое сердце и начинает выманивать деньги. Как жаль и аборигена-стриптизера, над которым в финале фильма издевается компания подвыпивших европеек. Но режиссер вызывает чувство жалости у зрителя лишь для того, чтобы затем эффектнее его уничтожить, сказав тем самым: потерпевших здесь быть не может. Каждый получает то, к чему стремился: чернокожие парни не только заручаются материальной поддержкой «сахарных мамочек», но и повышают свой статус, сравнявшись с белыми мачо; европейки же, списанные со счетов в своих странах, чувствуют себя хотя бы на время востребованными. Обратную сторону этой темы Зайдль уже прорабатывал в «Последних мужчинах». Там он исследовал австрийцев, привыкших к своему маскулинному деспотизму, но уже не способных порабощать белых женщин из-за всеобщей эмансипации. И потому они вынуждены были заказывать себе жен из Филиппин, для которых арийская внешность и белая кожа — уже достаточный повод, чтобы дать согласие на замужество. Герои «Рая» — добровольные участники такого же обмена, а значит, претензий ни у кого ни к кому быть не может. Разве что у человека к самому себе. Но нравственные терзания не для персонажей Зайдля. Как заметила Зара Абдуллаева, человек у Зайдля, в отличие от героя Камю, — это человек не бунтующий, поддающийся собственным и общим для всех слабостям и обстоятельствам. Никто из этих людей не восстанет против системы, никто не проявит мужества, чтобы сломать устои или хотя бы задаться вопросом об их правомерности.
Не избегая в своем фильме и действительно смешных, комедийных моментов, Зайдль остается безжалостен к человеческому роду. В его фильме «Животная любовь» звучит фраза: «Животные более нравственны, чем мы, люди». Полное отсутствие нравственности, помноженное на фальшивые сантименты, становится предметом саркастического высмеивания и в этой картине. Если бы люди ограничивались простым стремлением к соитию, было бы еще полбеды. Но они превращают секс в арену для борьбы разных классов, рас, полов… Человек — это не только машина желания, но и машина порабощения, унижения, эксплуатации. И чтобы запустить эту машину полным ходом, достаточно мизерного повода.
Для «Рая», как мало для какого другого фильма, важно присутствие в кинозале случайной публики, которая от картины с таким названием совершенно законно ждет обещанных рая и любви. Каждая новая сцена с обнаженным телом героини вызывает у этих юных субтильных зрителей (чаще — зрительниц) взрыв истерического смеха. Конечно же, они покинут зал, гогоча, через полчаса после начала сеанса (как это произошло на показе в рамках ММКФ), но, прежде чем уйти, успеют продемонстрировать во всю мощь фашизм красоты и молодости, явленный в пренебрежительном и издевательском отношении ко всему, что отличается от их собственных представлений. Отчасти эти люди — носители тех самых эстетических воззрений и идеологий, из-за которых существует секс-туризм для женщин постбальзаковского возраста. Зайдлю удалось сделать так, что разоблачение человеческого нутра происходит не только в самом фильме, но и в реакции, которую он вызывает. Видимо, не зря австрийского режиссера считают представителем «идиосинкразического реализма». После «Рая» в очередной раз сложно избавиться от ощущения, что идиосинкразию в Зайдле вызывают не какие-то отдельные раздражители, а человек как таковой. И поэтому он, не покладая рук, доказывает снова и снова, что не только любовь, но и человек — это нечто довольно кровавое.
Материалы по теме:
Дистанция взгляда
О чем был Каннский фестиваль?
Читайте также
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино
-
Между блогингом и буллингом — Саша Кармаева о фильме «Хуже всех»
-
Школа: «Теснота» Кантемира Балагова — Области тесноты
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой