«Борьба»: Немой певец
Чем старше я становлюсь, тем меньше я понимаю, что значит жить в реальном мире.
Страсть Декарта к математическим моделям загнала человеческую мысль в колесо картезианского концепта — и, как ни пытается белка-мысль вырваться оттуда на волю, подпорки «объект» и «субъект», «реальность» и «сознание» услужливо подкатываются под беличьи лапы.
Белка бежит изо всех сил. Колесо крутится. Белка уверена, что истина уже совсем близко.
● ● ●
«1547 ответов на вопрос, кем был Шукальски, будут правильными — и ни один из них не будет полным».
Иренеуш Добровольски,
автор фильма «Схватка: жизнь и утраченное искусство Шукальского»
Из автобиографии знаменитого голливудского сценариста Бена Хекта:
«Шукальски заговорил мягко, наполовину прикрыв глаза: „Я очень любил отца — больше, чем кого бы то ни было в мире… Его насмерть сбил автомобиль. Я прогнал толпу и поднял тело отца. Я долго тащил его до городского морга. Я сказал им: „Это мой отец“. Я попросил их — и они разрешили. Мне отдали тело отца, и я вскрыл его. Ты спросил меня, где я изучал анатомию. Мой отец научил меня“».
Дионизы Шукальски[1] погиб, когда скульптору Станиславу Шукальскому было 20. К тому времени Шукальски-сын уже 3 года отучился в Чикагском институте искусств и 4 года — в Краковской Академии искусств. Его рассказ не мог быть правдой — даже если предположить, что в городском морге Чикаго нашелся безумец, который разрешил парнишке с улицы вскрыть тело отца.
Бен Хект — друг чикагской юности Шукальского — без сомнения, об этом знал. Точно так же, как режиссер фильма о Шукальском Ирек Добровольски. Но ни один из них не пытается уличить Шукальского во лжи.
● ● ●
«Бывают же гениальные люди. Я сам одного нашел».
Гленн Брэй,
известный коллекционер поп-арта и поп-сюрреализма
История этого фильма началась 51 год назад с корешка в голливудском книжном магазине. Коричневый корешок с золотой змееподобной подписью случайно заметил двадцатилетний Гленн Брэй, коллекционер комиксов и лоуброу арта. Это была первая монография Станислава Шукальского The Work of Szukalski, изданная в 1923 году: 200 страниц рисунков, фотографий скульптур, архитектурных проектов.
Шукальский в начале 1920-х годов
Брэй не мог оторваться от книги несколько дней. Он принес книгу к своим друзьям. Роберт Уильямс — к тому моменту уже легенда художественного поп-андеграунда — был потрясен не меньше Брэя: «Скульпторы 19 века были так знамениты, их так почитали — Родена и так далее… Да они и рядом с ним (Шукальским) не лежали! Они и яичка его не стоили. Это было невероятно».
Невероятно — и абсолютно непонятно: как могло случиться, что художник подобного калибра не вписан в историю изобразительного искусства? Почему о нем никто не знает?
● ● ●
«Мы были его единственным кругом общения.
Ирония состоит в том, что я и мои друзья
из андеграунда, низший класс искусства,
оказались связаны с этим джентльменом,
который был наравне с титанами».
Роберт Уильямс,
художник, карикатурист, один из основателей поп-андеграунда,
издатель журнала Juxtapoz Art & Culture Magazine
Несколько лет спустя в другом книжном магазине Брэй увидел на стене постер — Коперник, изображенный знакомой уже рукой. Гленн понятия не имел, кто такой Коперник, но манера и характерная витиеватая подпись сомнений в авторстве не оставляли. Хозяйка книжного буднично сообщила: постер привез мужчина, живущий по соседству.
Гленн был уверен, что Шукальски давно умер где-то в далекой Польше. Обнаружить его номер в телефонной книге Лос-Анджелеса было все равно, что обнаружить номер Пикассо или Дали.
«Коперник» Шукальского
Коперник привел Брэя к Шукальскому. Коперник же передал посмертное «прощай»: окровавленную открытку с польским астрономом Брэй обнаружил на полу — там, куда рухнул, разбив стеклянную дверь, подкошенный инсультом Шукальски. «Мистер Брэй» и «мистер Шукальски» — так они обращались друг к другу в первые годы дружбы.
За 13 лет этой дружбы Брэй издал 2 книги Шукальского. И записал 200 часов видео.
«Корыто, полное жемчужин» и «Внимание! Праязык» разошлись мгновенно. Шукальски стал невероятно популярен среди молодых американских — и не только американских — художников. Джордж Ди Каприо, Роберт Крамб, Рик Гриффин, Джим Вудринг, Хозе Исмаэль Фернандес, Карен Мортилларо, Адам Джонс, Гейб Барталос, Джеймс Кейгел, Эрнст Фукс — в фильме звучит целый хор восторженных голосов:
— «Корыто, полное жемчужин» я показывал каждому встречному. Даже людям в очереди в супермаркете. Я был убежден, что это очень важно.
— А как он мучает человеческое тело! Невероятно — он сжимает, растягивает, а выходит правильно. Передает задуманную им эмоцию. Как я прожил столько лет, ни разу не увидев этих работ?!
— Математика пространства и света, искажение физики и геометрии и все эти вольности, такие элегантные, такие бессмысленные в реальности, но полные смысла в искусстве.
— Шукальски — это Микеланджело XX века. А может быть, и будущих веков.
Однако Брэй был разочарован: «Я надеялся, что все это попадет в музей. А в музее скажут: „Где же он пропадал?!“. Этого не случилось».
Однажды Джиму Вудрингу удалось организовать встречу Шукальского с директором музея Нортона Саймона. Но когда директор музея подал Шукальскому руку, тот не протянул руки в ответ. Он указал на стены и сказал: «Вижу, у вас тут фекальная мазня Матисса и Пикассо». На этом встреча закончилась. А когда Вудринг спросил: «Что это было, Стась? Зачем ты так?» — гордо ответил, что не собирается лебезить перед дутыми знатоками с дурным вкусом.
Роберт Уильямс высказался весьма категорично: «Худшим врагом Шукальского был Стась».
Но Брэй не сдался. Он решил записывать разговоры с Шукальским на видео: «Я знал, что делаю это не для себя. Может, кто-то в музее это увидит и скажет: „Ого! Надо переписать все учебники истории!“. Я знал, что кто-то где-то найдет эти записи, увидит, о чем они — и что-то с ними сделает. Я знал это».
● ● ●
«Если мы не соединим Шукальского из Америки
и Шукальского из Польши —
а это, в общем-то, разные люди
— у нас будет лишь половина человека».
Петр Рипсон,
известный польский куратор и историк искусства, директор Национального Музея в Варшаве
Сухонький седой старичок говорит без умолку: о своей предвоенной всемирной славе, об отце, о чикагской юности, о йети, о начале всех цивилизаций — большом пальце человеческой руки. И о своих работах. Старик помнит каждую в деталях — все 174 скульптуры, которые он потерял в одночасье. В 1939 году. Во время первой бомбардировки Варшавы.
Он приехал в Америку в возрасте 9 лет — не зная ни единого слова по-английски и с твердым намерением стать скульптором. В 12 он уже был замечен преподавателями Чикагского института искусств. В 15 — по рекомендации знаменитого польского скульптора Антония Попеля[2] отправляется в Краков и, несмотря на юный возраст, после первого же экзамена зачисляется в Академию Искусств. В 17 — заявляет, что академическое образование убивает талант и индивидуальность, ссорится с профессором и чуть не вылетает из Академии. В 18 он выставляется наравне со знаменитыми Виткевичем и Малчевским — и возвращается в Чикаго, не закончив курса.
В 19 он спускает с лестницы критика, посмевшего ткнуть тростью в его работу. В 20 голодает, становится героем хвалебной статьи в Vanity Fair и громит собственную выставку в галерее Чикагского института искусств — в ответ на просьбу снять наиболее политизированные антибританские работы.
В 24 года получает приглашение от Рабиндраната Тагора — создать в Индии Институт Изобразительных искусств. Британское посольство не дает ему визы, памятуя о выставке.
В 30 он приезжает в Польшу и начинает творить польский языческий миф. И вот об этом сухонький старичок никогда не рассказывал своим молодым американским друзьям.
● ● ●
«В те дни он был модернистом.
Я бы даже сказал — космополитом.
В Польше он облачался в наряд вождя
странного националистического племени.
Богемного молодого художника из Чикаго
он прятал куда-то глубоко».
Петр Рипсон
В начале 20-х на выставку Шукальского в Кракове приходит 20 тысяч человек. Шукальски говорит о том, что в польских академиях преподают «офранцуженное» искусство, что католицизм лишил поляков индивидуальности — и корни следует искать в дохристианской этнике. Правда, его дохристианская «польская этника» почему-то насыщена символикой доколумбовых цивилизаций Америки, но противоречия между его словом и его искусством не видит даже он сам.
Новой, «вернувшейся к истокам», Польше полагается новый герб — и Шукальски, превратив крылья в лезвия обоюдоострого топора, стилизует польского орла в сильный графический образ — ТопОрел[3].
К концу 20-х Шукальски и его «племя» («Рогатые сердца») начинают выпускать газету-листовку «Крак». Абстрактные призывы к истокам сменяются весьма конкретными: «Академики — вон из искусства, коммунисты — вон с планеты, старики — вон из общественной жизни, евреи — вон из Польши, попы — вон из политики!». Из ТопОрла неожиданно вылупляется Топор-Крест, которым помечаются лавки этнических поляков, куда полагается ходить другим этнически правильным полякам.
Шукальский на выставке работ «племени Рогатых сердец» в Кракове
Я не знаю, что такое «объективный мир» в отрыве от человеческой личности. Я знаю только, что когда я смотрю этот фильм, мне очень хочется придумать объяснение, оправдать, защитить — исходя из своего времени и своих собственных представлений о добре и зле.
Сказать, что вся Европа тогда сошла с ума. Что многие люди, внесшие серьезный вклад в культуру человечества, хоть на время, да оказались под мороком «нового тоталитарного романтизма». Что вышло всего 12 выпусков «Крака». Что Шукальски уехал в Америку и оттуда руководил «Рогатыми сердцами», напирая, в основном, на форму одежды и прически «соплеменников». Что, вернувшись по приглашению польского правительства в 1935 году — со всеми своими работами, всерьез и, как казалось, навсегда, — он был занят исключительно заказами правительства, Шахтером и Болеславом Храбрым. Под которым и оказался погребен во время первой бомбардировки Варшавы.
Выставка работ «племени Рогатых сердец», на переднем плане — ТопОрел
Мне хочется напомнить, что этот человек потерял все и едва живым вернулся в США. Что он трудно жил и перестал быть скульптором. И что, наконец, его «этническая Польша» подозрительно похожа на мифическую прародину человечества, которую он сочинял оставшиеся 40 с лишним лет своей жизни.
А еще я знаю, что сухонький седой старичок с пронзительными голубыми глазами, умерший в Калифорнии весной 1987 года, в моих объяснениях и оправданиях совершенно не нуждается.
Иренеушу Добровольскому удается этого искушения избежать. Это вообще фирменный почерк Добровольского: никаких толкований и уточнений, никакой декларативной режиссерской позиции, никаких украшательств типа набивших оскомину «реконструкций», отсутствие текста «от автора». Простота и скупость изобразительных средств. Только синхроны и фотовидеодокументы. Самый известный (до «Схватки»), отмеченный фестивальными наградами фильм Добровольского «Портретист» (2005) — это монолог фотографа-узника из Освенцима.
Добровольский окончил театроведческий факультет Высшей театральной школы в Варшаве и факультет кинорежиссуры Киевского государственного театрального института. В 2002 году вместе с женой, продюсером Анной Добровольской, создал производственную компанию «Группа фильмова Реконтрплан». На его счету — единственный (и крайне неудачный, на мой взгляд) игровой фильм о Варшавском восстании «Августовское небо. 63 дня славы» (2013) и 11 документальных фильмов. В большинстве своем это портреты людей культуры — одержимых, иногда непризнанных, со странной судьбой.
Неудивительно, что имя Добровольского прозвучало почти сразу, как только Гленн Брэй, друг и душеприказчик Шукальского, и Джордж Ди Каприо, друживший со скульптором 13 лет, поняли: для съемок фильма им нужен именно польский режиссер.
Польский режиссер раскопал польскую историю Станислава Шукальского — Стаха из Варты, как называли его в «Рогатом Сердце».
Вместо послесловия
«Когда мы начинали снимать этот фильм, никто даже не представлял, что происходило что-то подобное. Мы все были ошарашены. Разочарованы. Особенно те, кто знал его долгое время. Он был не тем, кем мы его себе представляли. Мы потеряли друга, которого никогда и не было».
Джордж Ди Каприо
«Я никогда не слышал от него ни одного антисемитского слова. Никогда. Вообще-то было даже наоборот. В 60-х он сделал работу „Спираль“. На ней из грязи выходят следы. Они очень медленно растут. Возникают разные предметы. Появляются города. Так все идет и идет по кругу — и становится человеком. Это шанс на обновление».
Гленн Брэй
«Что такое Шукальски? Те несколько строк в газете, которую никто и не читал в 1930-е? Или Шукальски — это вся жизнь Шукальского?».
Тимоти Снайдер, профессор истории, Йельский университет
* Niemy śpiewak — название автобиографической книги Станислава Шукальского.
[1] Отец Станислава Шукальского, Дионизы, прожил бурную жизнь. Спасаясь от преследования царской полиции (Дионизы был социалистом), бежал в Бразилию. Через три года вернулся в Польшу, но долго на месте не усидел — в 1894 году (через год после рождения Станислава) отбыл в Южную Африку. Принимал участие в англо-бурской войне на стороне буров. После поражения буров снова вернулся в Польшу. В 1903 году эмигрировал в США, в Чикаго, куда к нему вскоре приехала семья.
[2] Антоний Попель находился в то время в США — работал над памятником Тадеушу Костюшке, установленном в Вашингтоне несколько месяцев спустя
[3] ТопОрел постигла печальная судьба — он стал символом, но отнюдь не польского государства, а польских крайне правых и польских футбольных фанатов. Был запрещен ФИФА в 2008 году.
