Венеция-2015: «Большой всплеск», тихий всхлип
Большой всплеск. Реж. Лука Гуаданьино, 2015
На маленький южный итальянский остров, где после операции на связках отдыхает рок-звезда (Тильда Суинтон), без предупреждения приезжает ее прежний друг — гиперактивный невыносимый харизматический придурок, сыграть которого может только Рэйф Файнс. Теперь их четверо вокруг бассейна: она, бывший с дочерью-подростком (Дакота Джонсон) и нынешний (Маттиас Шонартс, он сейчас везде) — преданный, любящий, выдающий таблетки по часам. В небольшом отдалении, над выжженным кустарником время от времени поднимаются черные лица: островок, как и вся Европа, переживает наплыв нелегальных мигрантов из Африки. Персонажей четыре, а цивилизации три: простодушные туристы, местные — себе на уме — и темная опасная масса, без приглашения, как и герой Файнса, высадившаяся на берегу. Местная горничная напевает партизанскую песню «Белла, чао», шеф полиции озабочен автографом звезды и своей сиестой — итальянскому миру здесь достается сильнее всего, возможно, от этого и свист в венецианском зале.
Если предыдущий полнометражный фильм Гуаданьино — «Я это любовь» — интерьерами миланских вилл напоминал о Висконти, то этот вписывается в традицию упоительных картин об англосаксах, не видящих тайного зла под ярким солнцем Средиземноморья. «Большой всплеск» отсылает и к «Ускользающей красоте» Бертолуччи, и к «Талантливому мистеру Рипли» Мингеллы (Ален Делон, игравший в первом «Бассейне», как известно, снимался и в вольной экранизации того же романа Патриции Хайсмит — у Рене Клемана в Plein soleil; преемственность, возможно, не намеренная, но очевидная: солнце припекает одинаково сильно).
По сравнению с картиной Дере «Большой всплеск» холодноват, хотя бы потому, что игравшая там Роми Шнайдер была слишком очевидно влюблена в своего партнера даже после разрыва, и это создавало где-то в глубине экрана дополнительное пространство боли. (Шнайдер — тридцать один, Делону — тридцать четыре; Суинтон и Файнс на двадцать лет старше и бесконечно демонстрируют свои нестареющие тела — сексуальная карьера в XXI веке продолжается вдвое дольше.)
Но кажется, Гуаданьино и не интересует традиционный психологизм: ни унижение, ни вожделение, ни дуновение инцеста, ни поединок самцов не являются основной темой этой картины. Главной героине после операции запрещено говорить, и для Суинтон фильм становится почти немым, обостряя восприятие звуков (как нестерпимо громко звонит телефон у мертвого) и превращая ее общение с миром в изощренную пантомиму. Это кино о коммуникации и намеренных помехах в коммуникации: говорят одно, подразумевают другое, читают подтекст, прячут чувства, скрывают мысли. Режиссер ищет и находит кинематографический, пластический эквивалент потайным диалогам, происходящим в обход речи: невысказанное раздражение обозначает себя разбитым стаканом, экстатический танец Файнса кажется затянутым, только если не слышать, о чем он говорит. Возможно, зрителям не достанет мелодраматизма, но Гуаданьино творит свое кино изобретательно и уверенно; подобная пластическая насыщенность экрана теперь встречается крайне редко.
История четверых о накаляющих пространство токах уже была рассказана в кино, и не раз, но почему бы не снять на подобный сюжет кино о неслышном крике?
