Невозможные миры: Эрик Картман и The White Man’s Burden
South Park
Для начала признаюсь: я не очень люблю сериал «Южный парк». Отдаю ему, конечно, должное, однако в сравнении с шедеврами, например, Гроунига, да что там, хотя бы Джаджа он мне кажется этаким подающим надежды подростком рядом со взрослыми людьми. Со всеми положенными возрасту прелестями. С одной стороны — наивность, которая иногда радует, а иногда раздражает. Первые открытия — любовь, книги, алкоголь и прочее. С другой — отчаянное осознание того, что ты немного, что ли, глуповат для этого мира. Ну и прыщи.
Кстати, вдруг меня читают какие-нибудь подростки. Так вот, подростки: осознание глуповатости собственной с годами не пройдет. Просто перестанет беспокоить.
Исповедь окончена, теперь к главному. Хотя начать придется издалека. Давным-давно Редьярд Киплинг, хороший поэт, и, как (небезосновательно) писали в предисловиях к советским изданиям его произведений, певец английского колониализма, сочинил стихотворение «Бремя белых». Обобщая опыт нескольких столетий взаимодействия европейцев с прочим человечеством, Киплинг красиво ныл: вот, будьте готовы к тому, чтобы жизнь потратить на обучение, лечение и просвещение этих неприятных типов, которые потом вас же и обвинят во всех смертных грехах. Угнетатели, скажут, кровососы. Это, конечно, очень вольный перевод, но прочие русские переводы еще хуже.
South Park
Да, обобщая опыт. Столетиями европейцы жили в глубокой уверенности, что окружены сплошь дикарями. Что только европейские ценности — это настоящие ценности. Главная из которых — как раз превосходство европейцев над прочими (тут не без логического круга, ну, да что делать). Дикари, разумеется, сидят и ждут, как бы им европейскими ценностями проникнуться, хотя сами не всегда это понимают: так дикари же. Для приобщения дикарей к европейским ценностям хороши все средства, вплоть до геноцида. Ну, а платой за приобщение, почетной и достаточной, является позиция слуги по отношению к белому. Плюс всякие там богатства территорий, по недомыслию Господа заселенных дикарями. Сначала пряности, которые пахнут приятно, потом нефть, которая, между нами говоря, пованивает.
Это, так сказать, экспортный вариант. Но и внутри, дома у белого человека дикарей хватало. Во-первых, конечно, бедные. Но бедные — когда они белые — это дно, но еще не дно дна. Дно дна — это разнообразные чужие. Цыгане разные, евреи всякие, негры там, куда довезли для облагораживающего рабского труда негров. Инородцы, иноверцы, извращенцы, больные, сумасшедшие. Сложноразделимый ком непонятных людей, которых можно в силу их инаковости топтать, унижать, высмеивать, при необходимости — жечь или вешать. При первой же возможности — обирать.
Нет, конечно, еще были философия, поиск свободы, Локк, Кант, разнообразные искусства, литература, поэзия, и прочие приятные занятия взрослых людей. Но это мы оставим за скобками. Мы, в конце концов, не о «Симпсонах».
Шли годы, белый человек нес с положенной гордостью свое бремя, и вдруг выяснилось, что бремя это для него тяжеловато. Во-первых, дикари кое-чему выучились. Некоторые закончили университеты зачем-то, и сочинили обидные для белого человека книги. Самая знаменитая, наверное, из таких книг — «Ориентализм» Эдварда Саида. Самая знаменитая, но не единственная. Но книги — это полбеды. Беда в том, что многие дикари без всяких университетов выучились неплохо обращаться с автоматическим оружием, и вот это уже создало (и продолжает создавать) белому человеку реальные проблемы.
И дома тоже все вышло не слава богу. Привычка с бедными и прочими, еще худшими отбросами обходиться так, как это описано выше, завела в ХХ веке белого человека в такие дебри, в которых, как выяснилось, находиться совсем уже неуютно. Пару раз поубивав друг друга массово, белые люди задумались, и сбросили — не без мучений, не без протестов, это самое бремя белых.
Белые люди стали еще и пушистыми. Возлюбили, как самих себя, и даже сильнее разнообразные меньшинства. Начали раздавать права и подбирать слова. А тем, кто со словами, по старой привычке, не церемонился, принялись создавать проблемы. Памятуя о первой половине двадцатого века, времени ярком, но, в целом, неприятном.
Примерно это и называют политкорректностью.
И вот как раз в эпоху расцвета политкорректности мы попадаем в городок Южный Парк, штат Колорадо, где разворачивается действие одноименного сериала. Дети, компьютеры, девочки, пародии на игры и фильмы, умирающий и вновь воскресающий герой, — все, в общем, что со времен древнейших религий гарантирует сериалам успех.
И еще — Эрик Картман. Толстый мальчик в красной курточке, ненавидимый едва ли не всеми и ненавидящий уж точно всех в городе. Поросеночек, как ласково называет его мать, кстати, проститутка, воспитывающая сына в одиночку. Ну, то есть, как, конечно, воспитывающая. Балующая.
Итак, Эрик ненавидит всех. Особенно евреев. И рыжих. Рыжих евреев — вдвойне. У Эрика как раз есть друг-враг, главный антагонист, Кайл Брофловски, и вот он по странному стечению обстоятельств — рыжий еврей. Негров Эрик ненавидит тоже. И хиппи. И бедных (еще один друг Эрика — Кенни МакКормик, умирающий и возрождающийся, подобно Осирису, скажем, чтобы чувства верующих не задеть, — из бедной семьи). Ну, и так далее. Придумайте любую социальную группу из числа тех, представителей которых правила политкорректности запрещают задевать, и убедитесь, что серия о ненависти Картмана к представителям этой группы в «Южном парке» уже была. А если вдруг нет, то непременно будет, и скоро.
Эрик ненавидит всех, Эрик не стесняется в словах, в старинных, ныне почти или совсем запретных, и при этом каждый раз искренне удивляется, что его тоже не любят. Он-то убежден, что им восхищаются все.
Вы уже поняли, наверное, что Эрик — памятник. Старым добрым временам, когда смуглый бой мчался ублажать белого господина по первому зову, с рейдов смотрели на экзотические города, населенные покоренными дикарями, крупнокалиберные орудия броненосцев, и никто не сомневался, что это и есть правильный, единственно возможный и белому Господу угодный мировой порядок.
Эрик — в числе последних, упорных героев — несет бремя белых, воспетое Редьярдом Киплингом. И поэтому Эрик довольно мерзок. И довольно смешон, поскольку времена переменились, броненосцы давно переплавили, а Юг проиграл гражданскую войну.
Но Эрик еще и чертовски симпатичен. И дело тут не только в том, что он толст. Всякому ведь известно, что мы, толстяки, куда привлекательнее людей худых, изможденных, то есть наверняка больных. Просто, сбрасывая ненужное свое бремя, белый человек, кажется, немного потерял свободу, про которую Локк, Кант, и прочие, выше не упомянутые. Свободу говорить и мыслить все — включая явные гадости. Право жить в мире, в котором за слова не карают. Эрик — еще и хранитель этой свободы.
Ведь вместе со свободой белый человек потерял и себя, от чего страдает, выражая страдания посредством унылых и длинных романов, фильмов, рассчитанных на гурманов, то есть таких, которые смотреть невозможно, и прочего стыдноватого контемпорари-арта.
А снова найти себя сможет, вернув утраченную свободу, и умудрившись не напялить попутно пресловутое бремя. Или ярмо. Если, конечно, это возможно, что не очевидно.
Создатели сериала в жизни, конечно, в этом не признаются, но им он симпатичен тоже. Недаром его озвучивает Трей Паркер, один как раз из создателей сериала.
И, как говаривал один мой знакомый, ленившийся переключать раскладку клавиатуры компьютера с русского на английский, ЗЫ. Или, как сказали бы мы, неленивые люди, PS. Обитая в нынешней России, трудно не заметить, что традиционные ценности, спасением которых родное государство так в последнее время озаботилось, — это и есть бремя белого человека. Мы не открываем новых Америк. Мы в старой Америке подбираем штуковину очевидно устаревшую и выброшенную за ненадобностью. В общем, все как обычно.
