Времени не существует — «Софичка» Киры Коваленко
В программе «Особый взгляд» Канн-2021 покажут «Разжимая кулаки» — вторую полнометражную работу Киры Коваленко, ученицы мастерской Сокурова. На платформе «Пилигрим» можно легально и бесплатно посмотреть ее дебютную «Софичку». О картине рассказывает Татьяна Алёшичева.
В этом фильме, который на таллиннском фестивале участвовал в конкурсе дебютов, удивительно все: и что автор выдала в качестве дебюта настолько зрелую работу, и что не следовала буквально за сюжетом Искандера (Коваленко также соавтор сценария), и что, несмотря на это, не расплескала смысла, сохранив ясную, чистую интонацию искандеровской прозы. Фильм вырос из работы мастерской Сокурова в Нальчике — во время обучения студенты разбирали повесть и ставили отрывки, и вначале Коваленко выбрала ее для дипломной работы, а получился дебютный фильм. Он снимался в абхазских селах на абхазском языке, монтировался на Ленфильме. Искандер хотел, чтобы в фильме говорили по-русски — как в повести. Но Коваленко решила иначе, из придирчивой любви к точности: в годы, о которых в повести речь, в абхазских селах по-русски не говорили, вышла бы фальшь, а она нестерпима. И вот вам один из неотменимых законов экранизации: текст перекладывается на киноязык, и воспроизвести его «точно как написано в книжке» — не получится. Снимали не в Чегеме, о котором писал Искандер, и где никто теперь не живет, а по соседству, в селах, где остались деревянные дома, построенные в начале прошлого уже века — те, что во время войны не разобрали на дрова (в самой повести дом тестя Софички — разобрали). Массовку Коваленко набирала из непрофессионалов, и молодую Софичку сыграла у нее непрофессиональная актриса.
Софичка в фильме едина в двух лицах: немолодая женщина, вернувшаяся из сибирской ссылки в брошенный дом с голыми стенами, и юная невеста на пике жизни, когда в этих стенах плескалась радость и гуляла свадьба, слаженная по любви. Обе существуют в кадре одновременно: та, что уже знает, как сложится судьба, и та, которой все равно, потому что пока важно только, когда жених Роуф наконец сможет к ней приблизиться: по местным обычаям негоже демонстрировать чувства даже на свадьбе. Вторая, старшая, наблюдает за собой юной, стоя поодаль. И тут вроде бы ненароком, вовсе даже не специально, просто к слову, замечено: времени не существует. Не существует времени, как границы, отделяющей тебя от тебя же — время это просто разница между тем, что ты знаешь, и тем, чего еще не знаешь. Вроде как между невинностью и опытом, если бы немолодая Софичка не осталась такой же невинной чистой душой, что и раньше. До того, как жизнь поломалась надвое: брат Нури, не по-братски тянувшийся к ней, зарубил молодого мужа Софички топором. Она поклялась умирающему Роуфу отговорить родню от кровной мести, но никогда не прощать брата. Нури изгнали из деревни, а Софичка отныне считала себя частью другой семьи, семьи мужа. И когда началась война, и брат Роуфа Шамиль дезертировал с поля боя, и однажды пришел к ней в дом прямо из леса, страшный, с чужими глазами и ружьем, которое не выпускал из виду, она помогла ему. А когда семью дезертира, теперь ее семью, отправили в сибирскую ссылку, поехала с ними. Наверное, потому, что время — категория умозрительная, не существует времени как границы, разделяющей тебя старого и тебя нового, и что твое — твое всегда, как однажды случившаяся любовь.
Воображение Софички, как кино, а в кино прежнее и новое могут сосуществовать одновременно
В фильме нет многих деталей из тех, на которых строился текст Фазиля Искандера. Нет красных туфель Софички — они жали ей, когда Роуф только еще засматривался на нее, и совсем разносились, когда она ходила в них на его могилу. Нет охоты на коршунов, которой промышляла семья Роуфа, чужаки, люди другого рода, не софичкиного. Нет истории с фотокарточкой: после смерти Роуфа Софичка враз собралась и поехала к городскому фотографу, чтобы сделал со старого снимка большой портрет Роуфа — и чтобы нарисовал ему улыбку. Ведь изобразил же фотограф дядю Сандро на коне, хотя никакого коня не было, конь пасся где-то на лугу, а не гарцевал под дядей Сандро. Но фотограф не смог пририсовать улыбку мертвому Роуфу, оставив недоумевать простодушную Софичку, в представлении которой образ мужа остался не застывшим, а текучим и подверженным изменению — тем, с которым можно поговорить, ведь помогал же он ей нести тяжелый кувшин с водой, когда она шла с его могилы. «Но видно, с живыми они могут делать все, что хотят, а с мертвыми не могут. Так решила Софичка, возвращаясь на автобусе в Анастасовку». Воображение Софички, как кино, а в кино прежнее и новое могут сосуществовать одновременно, и в нем мертвый Роуф улыбается, поэтому настоящему кино и не нужна эта история с фотографией.
Нет в фильме и такой вроде бы важной для повести детали, как те письма, что Софичка писала Сталину с просьбой о помиловании семьи Роуфа. Коваленко не стала вписывать в сюжет несуществующих коней, но и слишком очевидную линию опустила, забывая отчество тирана, и само имя его считая неважным, притом что дух времени в фильме передан безупречно, и витающая над софичкиной жизнью угроза вполне ощутима, и причины ее очевидны.
В одном из интервью Коваленко обмолвилась, что Сокуров, пять лет учивший студентов в Нальчике, не хотел, чтобы во время учебы они брались за несколько тем — религию, террор, насилие. И то верно: жизнь не раскладывается на схемы, она не сводима к общему знаменателю и набору горячих тем, жизнь больше. Поэтому фильм «Софичка», где на самом деле сказано и про веру, и про остальное, только не в лоб — получился. В самом простом и немудреном смысле, как зрелище и как правильно рассказанная история: вы еще поплачете на нем. Потому что снятая на абхазском языке самобытная повесть вышла универсальной. Она о том, что любовь, даже если длится недолго — живет вечно, а обида проходит раньше, чем кончается человеческая жизнь.
