Михаил Трофименков
Михаил Трофименков

Смерть человека, который отказался быть зрителем


Среди бесконечных смертей последних лет почти незамеченной, не только в России (автор этих строк — единственный, кто отозвался некрологом в газете «Смена»), но и во Франции, прошла смерть «писателя, стратегического мыслителя и авантюриста», как он сам себя определял, Ги Дебора. Он покончил с собой (как покончили с собой вскоре после него Мец и Делез) 30 ноября 1994 года в маленькой деревне в Оверни, без двух дней месяц не дожив до своего 63-летия.

Вряд ли сам Дебор возражал бы против полуанонимности своей смерти, поскольку действительно был «секретным философом», любителем тайн и заговоров. За десять лет до того он удалился в глубинку и тогда же запретил демонстрацию своих кинематографических опусов. Тогда же его имя в предпоследний раз попало в поле зрения средств массовой дезинформации в связи с гибелью его друга, мецената и издателя Жерара Лебовичи, убитого в ночь на 5 марта 1984 года четырьмя выстрелами в подземном паркинге на авеню Фош.

Лебовичи до такой степени преклонялся перед Дебором, что в специально для этой цели купленном парижском кинозале на протяжении многих лет круглосуточно демонстрировал фильмы философа. Убийц так и не нашли.

Романтическая версия преступления изложена — может, достоверно, а может и нет (взял деньги у гангстеров и не уложился в график съемок) — в недавнем хите берлинского кинофестиваля «Лгуны» Эли Шураки, где убиенного продюсера играет полузабытая звезда «новой волны», трагический Сэми Фрей. Говорили и о мести преступного мира за публикацию мемуаров гангстера Месрина, и о тайных финансовых связях с левыми террористами. Нам Лебовичи более известен как продюсер, на счету которого «Веселенькое воскресенье» Франсуа Трюффо, «Жизнь — это роман» Алена Рене, «Папаши» Франсуа Вебера и «Стукач» Боба Свейма. Ги Дебор подвергался полицейским допросам (тем более, что незадолго до того публично обвинил правивших в Италии христианских демократов в закулисном манипулировании «красными бригадами»); газеты — от коммунистической «Юманите» до правой «Фигаро» — трепали его имя. Впрочем, философ неустанно подавал на них в суд и выиграл-таки все процессы по обвинению в диффамации. Выиграв, уехал…

После него осталось семь книг: «Мемуары» (в соавторстве с Асгером Йорном, 1959), «Общество зрелищ» (1967), «Полное собрание кинематографических сочинений» (1978), «Комментарии к «Обществу зрелищ» (1988), «Суждения об убийстве Жерара Лебовичи» (1985), «Панегирик» (1989), «Эта дурная репутация…» (1993). Осталось множество опубликованных под различными псевдонимами и до сих пор не идентифицированных текстов.

Из сухого перечня названий легко сделать два вывода. Во-первых, заметна почти двадцатилетняя пауза в литературном творчестве, нарушенная лишь публикацией в 1978 году монтажных листов его кинофильмов. Во-вторых, Ги Дебор покончил с собой как раз в момент всплеска интереса к его фигуре и его мыслям, когда один за другим выходили его новые тексты и столь же активно переиздавались старые. Интерес возродился, очевидно, потому, что казавшиеся в свое время утрированно-радикальными предвидения Дебора слишком полно реализовались в современном мире. В своих книгах Дебор, отточенный стилист, поклонник древнекитайского автора «Искусства войны» Сун Цзы, иезуита Бальтазара Грассиана, Маккиавели, Гегеля, Маркса и Клаузевица одновременно, последовательно выразил свой черный социальный пессимизм. И — социальное мужество. В «Комментариях…» Дебор цитировал любимого Сун Цзы: «Какой бы критической ни была ситуация <…> не отчаивайся; когда все обстоятельства внушают страх, не надо бояться ничего; когда вы окружены всеми опасностями, не опасайтесь ничего; когда не осталось сил, рассчитывайте на все ваши силы…» Осталось — четыре короткометражных и два полнометражных фильма, в которых столь же последовательно, как любые социальные иллюзии, Дебор отрицал сам кинематограф. Осталась «эта дурная репутация» (цитата из песни грустного анархиста Жоржа Брассанса, озвученной в России «Странными играми»), романтический образ предвидца и пророка и — очень мало достоверных сведений о его частной жизни. Разве что дата рождения, 28 декабря 1931 года, в разоренной великим экономическим кризисом буржуазной парижской семье. Разве что сведения о трех годах обучения в лицеях По и Канн. В дальнейшем его биография растворяется в последовательности интеллектуальных авантюр XX века. Несомненно, что он был оккультным гением, «серым кардиналом» майских событий 1968 года во Франции, да и не только в ней одной. Но он же написал: «Реки революций возвращаются к истокам, чтобы течь снова». Он слишком хорошо знал, что ничего в мире изменить нельзя, но упорно, пожалуй что и в одиночку, хранил в европейской культуре сюрреалистическое представление о тотальном бунте, тотальном отказе. О возвращении творцу билета, которое и реализовал самим актом своего самоубийства.

«Я был очень хорошим профессионалом», — писал Дебор. «Вот только в чем?» «Вряд ли кто-то осмеливался в те времена вести себя так, как я». И сам же давал ответ на им же заданный вопрос о «профессионализме»: «Лучше всего в жизни я умею пить… Я поражен, так часто читая о себе самую экстравагантную клевету или очень несправедливую критику, что за тридцать с лишним лет никто из недовольных не использовал мое пьянство как аргумент против моих скандальных идей». Этот же профессиональный пьяница написал в мае 1968 года на стене захваченной студентами Сорбонны знаменитое граффити: «Никогда не работайте».

В девятнадцать лет Ги Дебор вступил в ультра-авангардистскую группу поэтов-леттристов, диктовавшую в послевоенные годы артистическую моду в пределах квартала Сен-Жермен-де-Пре и возглавляемую земляком графа Дракулы Изидором Изу (Жан-Изидор Гольдштейн). Глобальные претензии движения полностью Изу выразил на первом же выступлении группы в 1946 году: «Поэзия будет леттристской или ее не будет вообще! Но она будет леттристской». В рамках движения Дебор снял свой первый фильм «Вопли в защиту де Сада» (1952), состоявший из чередования белого экрана в сопровождении закадрового голоса и экрана черного, без каких-либо комментариев. В самом начале объявлялось: «В момент просмотра Ги-Эрнест Дебор должен был бы подняться на сцену для краткого вступления. Он просто сказал бы: „Фильма нет. Кино умерло. Фильма и не может быть…“» Вполне традиционный пафос ничевочества, пределы которого оказались слишком тесны для стратегического мыслителя. Пустота не должна была оставаться салонной игрой баловней левого берега Сены, она обязана была поглотить все то, что мы называем культурой, искусством, обществом.

27 мая 1957 года Дебор вместе с бывшими леттристами вошел в новорожденный Интернационал Ситуационизма, чьим ведущим идеологом, естественно, незамедлительно стал. Интернационал был создан на секретной встрече нескольких десятков радикально настроенных интеллектуалов Европы, Америки и Северной Африки в одной итальянской деревне. Помимо бывших леттристов, в его ядро вошли художники-неоэкспрессионисты из группы КОБРА (что означает, Копенгаген-Брюссель-Амстердам), участники «Интернационального движения за имажинистский Баухауз» и лондонского «Психогеографического факультета». В июне 1958 года вышел первый номер журнала Интернационала, в 1959 году — первая книга Дебора, написанная в соавторстве с датским живописцем Асгером Йорном. Сам Интернационал просуществовал до 1972 года, до поражения радикального движения, когда в обстановке всеобщей усталости он был распущен.

К моменту роспуска он, во многом благодаря усилиям Дебора, утратил присутствовавшую в момент создания ноту эстетического утопизма, став откровенно политическим движением.

«Мы знаем, как сделать жизнь увлекательной», — заявлял в самом начале движения Дебор. Список из 540 имен указывал на главные мишени ситуационистского интеллектуального террора — от «жалкого нациста» Хайдеггера до «неслыханного» Сартра. Как и следует из названия движения, ситуационисты старались создавать в реальности эстетически-политические ситуации, способные нарушить устоявшийся порядок вещей. Их тотальное отрицание Структуры как таковой распространялось не только на «свободный мир» и соцлагерь, но и на маоистскую утопию, соблазнившую («огонь по штабам!») лучшие умы Европы. В 1966 году шесть студентов-ситуационистов возглавили самоуправление Страсбургского университета и незамедлительно превратили его в штаб бунта. В1968 году ситуационистские лозунги, плакаты, листовки проникли в Париж через филиал Сорбонны в Нантерре и во многом определили развитие событий. Самой знаменитой методикой Интернационала было так называемое «detournement» (перевести как «искажение», что ли?), то есть использование уже созданных культурных объектов, которые при изменении контекста приобретали противоположный, деконструктивный смысл. Практика включала, например, перепечатку в журнале Интернационала коммерческих комиксов (секс и насилие), в уста персонажей которых вкладывались революционные лозунги. Или — озвучивание стандартного каратистского фильма радикальным дискурсом («Может ли диалектика ломать кирпичи?»). Практика «искажения», кстати, вошла в наш повседневный обиход настолько, что мы даже не задаемся вопросом о ее истоках. Когда Сергей Шолохов в «Пятом колесе» накладывал на кадры выхода советских войск из Афганистана песню «Браво» со словами «Недавно гостила в чудесной стране» — это было «detournement». Когда Олег Ковалов микшировал шпионский «Случай с ефрейтором Кочетковым» и научпоп о вреде алкоголизма — это было «detournement». И даже когда подвыпившие интеллектуалы распевали «Ни страны, ни погоста» на мотив «Льют свинцовые ливни» — это тоже было «detournement».

Звездным часом Дебора стал выход в 1967 году книги «Общество зрелищ», дополненной в 1973 году одноименным фильмом. Эта книга должна рассматриваться в одном ряду с такими основополагающими социологическими трудами, как «К пониманию медиа» Маршалла Маклюэна, «Одномерный человек» Герберта Маркузе, «Общество потребления» Жана Бодрийара или «Постмодернистское условие» Жана-Франсуа Лиотара. К сожалению, то, что Дебор сформулировал тридцать лет назад, его «тотальная критика существующего мира, то есть всех аспектов современного капитализма и его общественной системы иллюзий», оказалось пророчеством, актуальным прежде всего для постперестроечной России. Любая первая полоса газеты, любой выпуск теленовостей буквально вопиет о гениальности этого писателя. Философ Джорджио Агамбен писал: «Самая тревожащая сторона книг Дебора — это то, с каким ожесточением история стремится подтвердить его анализ». Если упрощать идеи Дебора, их суть — в последовательной дереализации современного общества. Место реальности заняло зрелище. Зрелище — не просто видимость, не просто изображение, не развлечение и, тем более, не обозначение мира шоу-бизнеса. Зрелище включает в себя все общество, как и общество включает его. Исчезли слова и тела. СМИ заняли место памяти и языка, государство слилось с мафией, жизнь — с торговлей. Прошлого не существует, оно ежеминутно переписывается.

Противопоставление подлинного и поддельного, реального и кажущегося устарело. СМИ командуют воображением людей, которые перестали разговаривать друг с другом и совершать поступки, поскольку замкнуты в роли зрителей. Кто кем правит, кто кем и с какой целью манипулирует, неясно. «Хорошо информированные источники», как правило, оказываются самыми обманутыми. «Она стала неуправляемой, эта „избалованная земля“, где новые страдания гримируются под былые радости; и где люди так боятся. Они ворочаются с боку на бок по ночам, и их пожирает пламя. Они просыпаются, испуганные, и ищут жизнь наощупь…»

Последней идеологической акцией Дебора стало его самоубийство. Оно превратилось в эпиграф к первой телепередаче о нем, запланированной на 9 января 1995 года. В ней Дебор не только разрешил показать свои прежние киноработы, но и должен был представить последнюю, снятую в соавторстве с Брижитт Корнан, — «Ги Дебор, его искусство, его время». Верный ситуационистской традиции, он и в этом фильме не стал отвечать напрямую ведущим французским критикам, единодушно осудившим его в 1988 году при переиздании «Общества зрелищ» за пессимизм социологических прогнозов. Он ограничился тем, что включил в него отрывок из той давней передачи, где его оппоненты противопоставляли его прогнозам радужную картину мирного шествия демократии в Алжире и Югославии (ох уж эта либеральная пошлость, не способная на анализ и предвидения).

И в России, могли бы добавить мы… В его уходе есть что-то от древнегреческой чаши с цикутой или самурайского харакири. Он отказался сыграть роль комфортабельно устроившейся сивиллы, жить на гонорары за дурные вести, которые он нес современной цивилизации. Он отказался быть зрителем в открытом им обществе зрелищ.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить