Скандал в благородном семействе
СЕАНС – 47/48
«Мне думается, — сказал я, — что и Мефистофелю присущи демонические черты». «Нет, — сказал Гете, — Мефистофель слишком негативен. Демоническое же проявляется только в позитивной деятельной силе…»
И. П. Эккерман. Разговоры с Гете.
«…Наука возвращается к своим магическим истокам, и скоро окончательно выявится магический характер техники», — в 1923 году писал Николай Бердяев в книге «Новое средневековье». О том же — в «Философии неравенства»: «В машине есть и начало темной магии. За современной техникой скрыта та же психология, которая была у черных магов, та же корыстная жажда власти над природными силами с помощью внешних средств. <…> Вся наша позитивная наука и техника имеют большую связь с магией, чем это представляется вашему сознанию».
Что на это могло ответить большинство «нормальных», позитивистски настроенных ученых? Ничего. На подобные аналогии всерьез никто внимания не обращал.
«Идеи, долго спящие в пыли библиотек, рано или поздно взрываются», — когда-то писал Генрих Гейне. Они и взорвались. Подтверждение тому — история XX века. Революции, войны, ядерные катастрофы — последствия фаустовских исканий. Знание эзотерическое, некогда тайное, выплеснулось на поверхность и в искаженном виде стало всеобщим и общедоступным. С помощью техники, этой «новейшей магии», Европа подчинила себе всю ойкумену — весь «дремлющий Восток» — от Индии до Африки, от Китая до Океании.
Со второй половины ХХ века научное знание превращается в коллективное творчество, а наука становится похожей на не слишком разборчивую куртизанку, обслуживающую тех, кто больше заплатит. А самое прибыльное дело в этом мире — оружие. «Я — Смерть, великий разрушитель миров, несущий гибель всему живому», — с ужасом вспоминал слова Бхагават-гиты отец атомной бомбы Роберт Оппенгеймер после первого ядерного взрыва на полигоне Нью-Мексико. А вот другой ее создатель, Энрико Ферми, тогда же, в июле сорок пятого (по другой версии — месяцем позже, после бомбардировки Хиросимы), якобы воскликнул: «При чем тут совесть?! В конце концов, это и есть настоящая физика!»
Имеет ли это нечто общее с фаустовской (в высшем смысле) традицией? Только на первый взгляд. Поверхностные параллели между физиками и Фаустами 60-х связаны исключительно с наивной верой во всесилие научного знания — к концу ХХ века испарившейся. Да и о каком фаустовском духе может идти речь, если нет сопряжения научного с метафизическим, если нет познания не в позитивистском, а в более глубоком смысле, если нет осознания зла? Зла, порожденного «новейшей магией», которое одновременно, согласно мефистофелевской диалектике, творит добро. Так, ядерное оружие — несомненное зло — стало сдерживающей силой, спасающей человеческий род от новых войн и самоуничтожения.
Каков доктор Фауст двадцатого столетия? В романе Томаса Манна это гениальный композитор и христианский мыслитель Адриан Леверкюн. Шаг за шагом он отрешается от всего «человеческого, слишком человеческого» и возносится на подлинно «инфернальную» высоту. Он идет на сделку вполне сознательно, не ради удовольствий или власти — а потому, что этот мир не удался. Мир никуда не годится, не говоря уже о Девятой симфонии Бетховена, которую Леверкюн хочет отнять у прогрессивного человечества, и прочих старорежимных глупостях. По истечении двадцати четырех лет, на которые заключен договор, композитор завершает свою жизнь — в противоположность всеспасительной «Мистерии» Скрябина — трагическим «Плачем доктора Фаустуса». Кто сравнится с демоническим Адрианом, кроме Ницше? Пожалуй, никто.
И глупец ожидает ответа
Фаусты XX века не похожи друг на друга. Писатели, мистики, философы, психологи, метафизики, алхимики, маги и, наконец, ученые… Где же среди них доктор Фауст? Может быть, это Густав Майринк с его «Големом» и «Ангелом Западного окна»? Рудольф Штайнер, когда-то издававший теософский журнал «Люцифер», а затем в своей антропософии пытавшийся соединить духовность Запада и Востока? Карл Густав Юнг, от психоанализа пришедший к оккультизму и в конце жизни уверовавший в то, что является реинкарнацией Гете? Мартин Хайдеггер с его фундаментальной онтологией и отнюдь не случайной связью со зловещей романтикой национал-социализма? Рене Генон с его абсолютным метафизическим пессимизмом по поводу судьбы человечества и верой в Кали-югу? Последний алхимик, автор книг «Тайна соборов» и «Философские обители» Фулканелли, который, как утверждают его адепты, продолжает скитаться по планете уже больше сотни лет? Или Никола Тесла?. . Я не знаю.
С одной стороны, мы уже давно вступили в эпоху, когда фаустианство, магия, чернокнижие стали ходовым товаром, разменной монетой. Призвать на помощь дьявольскую силу пытаются тысячи людей, но всё без толку: байроновскому Люциферу (как и сатане Леонида Андреева) тут явно делать нечего, ибо все богоборческие проекты цивилизация уже осуществила. Запад предложил миру силу, власть, скорость, комфорт, благополучие, удобства. Противостоять этому не в состоянии никто. С этим смиряются и арабские шейхи, и индусские махараджи, и христианские епископы, и китайские партработники. Вместе с тем Homo faber по-прежнему хочет знать, кто он такой, в чем его предназначение и как ему справиться с самим собой. Только прежние философские, научные и религиозные ответы его уже не устраивают.
Мы живем во времена мутной научно-мистической эклектики — нью-эйдж, эпохи «новых религий», в которых беспорядочно перемешаны восточные и западные учения, языческие культы и традиционные религии, черная магия и утонченный мистицизм.
Восточная мудрость — молчание разума и созерцание Целого; в то время как наука — мысль, анализ и действие
«Среди ужаса и хаоса Зла в мегаполисе зарождается новая порода людей. Они вскормлены смесью старого и нового — высоких технологий и древних верований. Они создают компьютерные программы днем и занимаются магией ночью, — пишут в книге „Вуду в мегаполисе“ С. Д. Блэк и К. С. Хайатт. — Есть среди них и вудуисты. Днем они изучают физику, а ночью практикуют вудуизм, или, как некоторые это называют, занимаются „черной магией“. Мы называем этих людей вуду-техами». Их можно называть будда-техами или техно-каббалистами — не имеет значения. На самом деле ничего нового во всем этом нет — это совсем недавнее, но уже забытое прошлое. С начала 60-х годов «научное мировоззрение» устраивает, пожалуй, только динозавров от науки, а магическое и мистическое брожение захватывает большую часть ойкумены. Древняя магия, попавшая в сердцевину техногенной цивилизации, — вуду, сантерия, бразильская макумба или славянские языческие практики — представляет собой одну из разновидностей духовного материализма и ничего значительного предложить не может. Так, по мелочи: наслать порчу на начальника, отомстить неверному мужу, добыть немного деньжат (миллионов при помощи магических ритуалов получить не удастся). Это ли фаустовский размах?
В 1975 году в Лондоне вышла книга «Дао физики», которую перевели едва ли не на все европейские и азиатские языки. Ее автор — Фритьоф Капра, австрийский физик-теоретик. Пройдя довольно витиеватый путь от исследований по физике элементарных частиц до восточного мистицизма, различных форм медитации и психоделики 60-х, он обнаружил непосредственные связи между современной квантово-релятивистской картиной мира и идеями, высказанными индуистскими, буддистскими и даосскими мыслителями. В этой и последующих книгах — «Поворотный пункт» (1982), «Паутина жизни» (1996) — Капра пишет о возможности синтеза западного знания и восточных учений, религии и науки. (В России аналогичный подход к мирозданию как к целостной самоорганизующейся системе развивал в 70–80-е годы замечательный математик и философ Василий Налимов.)
В 1988 году была издана книга Капры «Уроки мудрости». В ней собраны беседы автора с самыми разными людьми — физиками, философами, психологами, мистиками, экологами, экономистами — Вернером Гейзенбергом, Джефри Чу, Дэвидом Бомом, Грегори Бэйтсоном, Аланом Уотсом, Джидду Кришнамурти, Станиславом Грофом, Робертом Лэйнгом, Индирой Ганди и другими.
Любопытен диалог между Капрой и Кришнамурти — физиком и мистиком. Восточная мудрость — молчание разума и созерцание Целого; в то время как наука — мысль, анализ и действие. Как преодолеть это противоречие?
«Я был очень взволнован, — пишет Капра, — когда наконец лицом к лицу оказался с Учителем. „Как я могу быть ученым, — спросил я, — и вместе с тем следовать вашему совету остановить мысль и достичь свободы от того, что я знаю?“ Кришнамурти не раздумывал ни секунды. Он ответил на вопрос так, что моя проблема тут же исчезла. „Прежде всего вы — человек, — сказал он, — а затем уже ученый. Сначала вам нужно освободиться, и эта свобода не может быть достигнута посредством мысли. Она достигается лишь медитацией — осознанием целостности жизни, в которой любая форма разделения прекращается“. Переходя на французский, Кришнамурти добавил: „Я обожаю науку. Это чудесно“».
Следует добавить, что не одно десятилетие подобные беседы с Кришнамурти вел классик квантовой физики ХХ века Дэвид Бом. Он был поражен тем, насколько его собственные взгляды на квантовую механику созвучны философским идеям Кришнамурти. Эти диалоги, позднее также собранные в книгу, по собственному признанию Бома, оказали сильнейшее воздействие как на него самого, так и на проводимые им исследования.
Книга «Дао физики» стала бестселлером, но «нормальные ученые» восприняли идеи Капры весьма сдержанно. Почему бы не полистать Лао-Цзы, Гераклита или Бхагават-гиту — это, несомненно, может подтолкнуть к новым идеям. Наука остается наукой, а любой мистицизм — мистицизмом.
Все подлинно новое и интересное возникает на стыке интеллектуальной и художественной сфер
Знаменательно, что в том же 1975 году появился скандальный трактат (который сегодня, впрочем, уже можно назвать классическим) философа и историка науки Пола Фейерабенда «Против метода. Очерк анархической теории познания». Фейерабенд показал, что жесткие правила принуждения губят интеллектуальную свободу, недаром многие научные революции начинались именно с отказа от подобных правил; он призывал безжалостно разрушать устоявшиеся научные догмы и ориентироваться в своих духовно-научных поисках на фантазию, игру, искусство, мифотворчество. Книга Фейерабенда, без сомнения, стала скандалом «в благородном семействе».
Что же касается интеллектуальной утопии Капры, физика, католика и буддиста одновременно, и его сторонников (их иногда именуют «учеными эпохи нью-эйдж», а Фейерабенда — «постмодернистом от науки»), провозгласивших другой стиль мышления, другую экологию, другой взгляд на человека и мироздание, то она вполне соответствовала методологическому анархизму Фейерабенда. Обе теории нашли своих сторонников, породив немало новых идей на стыке различных областей знания. Вместе с тем, «путь с сердцем» (название первой главы «Дао физики») для современной науки, что называется, «чересчур». Капре и ему подобным не подает руки подавляющее большинство ученых, по-прежнему остающееся материалистическим: то, что нельзя посчитать и взвесить, — не существует…
И все-таки за последние сорок лет постоянные сомнения в нерушимости научных постулатов заметно повлияли на мировой интеллектуальный климат. Когда-то невозможно было даже представить себе, скажем, Клода Бернара, плодотворно беседующего о природе нервной системы с Блаватской, или Резерфорда, обсуждающего с Успенским и Гурджиевым метафизические и психологические вопросы. О том, что еще недавно считалось если не мракобесием, то заблуждением наших недалеких предков — шаманизме, алхимии, архаической магии, герметизме, астрологии, — каждый год издается не один десяток фундаментальных трудов. Сегодня речь идет не только об академическом, но и об экзистенциальном интересе ко всем формам вненаучного знания. Об альтернативной науке заговорили серьезные мыслители — не только физики, но и химики, математики, экономисты, биологи, психологи, экологи, антропологи. Все подлинно новое и интересное возникает на стыке интеллектуальной и художественной сфер.
Чем, в конце концов, занимался доктор Фауст в идеальном смысле? Он пытался совместить несовместимое и раздвинуть границы раз и навсегда данного нам мира.
