Секрет салона


Позвольте предложить вашему вниманию старый анекдот:

«Умирает папа Римский и велит позвать Фантомаса.

Фантомас прилетает, его проводят и оставляют с умирающим вдвоем.

— Фантомас, — говорит папа Римский. — Есть у меня последнее желание. Сними маску.

Фантомас маску снимает.

— Эх, Петька, — восклицает наместник Господа на Земле. — Разбросала нас гражданская война!»

В данном тексте привлекает ясность, с которой продемонстрировано равенство различных мифологем и их полная незлобивость друг к другу.

В «Прорве» Ивана Дыховичного очевидно действие того же механизма: в сконструированной им мифологической Москве с успехом уживаются и Писатель, и Балет, и Фонтан «Дружба Народов», и Звезда немецкого кинематографа тридцатых годов, и Адвокат…

Мифологическое пространство Большого Стиля — с этакой архитектурой, такими вот кораблями, остатками старозаветного хрусталя и крахмалом скатертей, нестрашными наручниками и духовыми оркестрами -вполне гостеприимно. Вплоть до расстрела.

Однако, как говорил (и, кажется, тоже цитировал кого-то) Александр Тимофеевский: качество салона определяется не тем, кто там бывает, а тем, кого там не бывает.

Создается впечатление, что режиссер несколько переоценил монументальность и безразличие выбранного стиля к тому, что он способен в себя принять. Гостеприимность оказалась не беспредельной. Пожалуй, это заметно даже по названию. «Прорва» — слово, лексически тяготеющее, скорее, к Лескову. Гораздо удачнее «западный» вариант названия — «Московский парад». Хотя бы в силу того, что это достойная мифологема, в отличие от «Прорвы». Большинство сюжетных линий, которые заявлены в самом начале ленты и до поры до времени представляются вполне пристойными, постепенно как-то мельчают, словно медленно пьянеющие гости, от которых того и жди скандала. Оговорюсь: мельчают не сами по себе, а именно с точки зрения Большого Стиля. Например, самоубийство Писателя. Само по себе Самоубийство вполне приемлемо и даже достаточно прилично, но при всей вычурности, с которой оно обставлено — вот этот белый силуэт на черном асфальте, — ему не хватает необходимой помпезности. Оно чуточку слишком человечно, а это, согласитесь, уже дурной тон. Все равно что к рыбе попросить красного вина. Или финальная клоунада Адвоката, презревшего широкие окна, светлые костюмы и просторные улицы ради простой жизни в родном Нижнем, кажется, Тагиле. Опять-таки, неприличен не сам Уход, а вот этот прорезавшийся говорок да непристойный жест уходящего. Подобное фиглярство попросту компрометирует единственный выдержанный до самого конца и ничуть стилистически не заниженный образ главной героини.

И, конечно же, вся эта история с муляжом гениталий для кобылы. Как-то даже неловко о ней писать. Красная площадь, оркестры, девушки в полосатых майках со знаменами спортивного общества «Динамо», блестящие офицеры, открытые лимузины, театры -и вдруг о конских яйцах.

Некрасиво получается.

Скандал.

Или анекдот. Что едва ли не страшнее — не само по себе, а для Большого Стиля. Если бы режиссер ставил перед собой цель демифологизации того времени, его можно было бы критиковать за очевидную неблагодарность задачи. Но, судя по старательным ракурсам, костюмам и аккуратной актерской игре, предпринималась попытка миф реанимировать. Видимо, время возрождения еще не пришло, потому что с комфортом расположиться в такой прекрасно артикулированной фактуре, как «тридцатые годы», не удалось.

Получилось довольно забавно, словно режиссер подшутил сам над собой: предположив, что не все в мифе о «тридцатых» — миф, он попытался воссоздать его, опираясь на реальность. А как раз этого делать не следовало ни при каких обстоятельствах — от подобных смешений что-то одно начинает чудовищно страдать.

Этот фильм любопытен тем, что реальности и мифу досталось приблизительно поровну — просто в силу обилия сюжетных линий. Только миф представал в виде анекдота, а реальность — в виде клоунской репризы.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: