«Сеанс» остался без главного редактора
Любовь Аркус объявила на своей странице в «фейсбуке» о намерении покинуть пост главного редактора «Сеанса». Причиной для этой публикации стала многодневная кампания диффамации, развернувшаяся в социальных сетях.
Люба Аркус, основательница журнала, охранявшая и вдохновлявшая его 30 лет, пишет у себя в фейсбуке, что уходит. Происходит это на волне обвинений и ненависти, поднятой в соцсетях. На волне пересудов и из-за молчания. Говорю про себя. Я видел, что человек, с которым мы вместе работаем 15 лет, мечется в бессилии ответить на голословные обвинения и троллинг, но так ничего и не сделал. То ли отрастил себе уже достаточно толстую кожу и считал, что клевета сама обличит себя, то ли не хотел еще больше раздуть и без того полыхающий пожар, то ли боялся (и это самое страшное) оказаться на обочине того, что теперь кажется «новым временем». Может, хватило бы сил переждать? Не хватило, не успокоилось.
Дорогие друзья, я ухожу из фонда “Антон тут рядом”. А также из журнала “Сеанс”. Все. Силы кончились. Пожалуйста, не…
Опубликовано Аркус Любовь Суббота, 30 мая 2020 г.
Я изо всех сил стараюсь не называть «травлей» то, что последние месяцы происходит в соцсетях. Смешно цитировать Рене Жирара, когда в телефонной трубке слышишь человека без кожи, доведенного до того, что каждое слово, каждая смешливо-мерзкая ремарка проходится по ней, как наждаком. Это уже не травля, это дикость постулируемая как новая норма. Льют грязь — терпи, клевещут — терпи. Не стерпел? Как же так, ведь ты публичная персона! Какая досада! Дело ведь тут не только в Любе, но и в других коллегах — грязь льется на Плахова и Долина, Марголита и Волчека. Не пойму только, чем они себя запятнали…
Нет, мне совсем не нравится слово «травля». За последнее время оно истерлось уже до дурного клише. А мой главный редактор как раз учит меня бороться с клише, жить без стереотипов, не облегчать себе восприятие. Именно это я всегда видел в «Сеансе». Аркус никогда не загоняла проблему внутрь, не хранила молчание, не сдавалась на волю обстоятельств, какими бы депрессивными они ни казались. «Они говорят, что я руина руинированного мира», — вот, что я слышу теперь из телефонной трубки. Если это не травля, не агрессия, исключающая всякую возможность диалога, то что тогда?
Я всегда был против ненависти, и тем более против ее преумножения. Но как понять и принять односложные оскорбительные диагнозы от незнакомых, а иногда очень хорошо знакомых людей? Как спорить с такой откровенной чушью, когда, например, говорят: Люба Аркус — «абьюзер». А я, стало быть, многолетняя жертва абьюза? Спасибо за эту новую идентичность. Спасибо за субъектность, с которой предлагается распрощаться и мне, и, видимо, всем остальным, кто работает в «Сеансе» сейчас или работал в нем до нас. Грустно знать, что весь труд «Сеанса» — не результат свободного выбора взрослых людей, не результат их стремлений и опыта, а плод многолетней эксплуатации.
Что сказать о «Сеансе»? «Сеанс» оказался под прицелом, потому что он сам по себе — результат опасного по нынешним временам, безмерного, странного для тех, кто мечтает о протоколах и инструкциях, неравнодушия Любы (как и ее кино, как и центр «Антон тут рядом»)
С кем идет эта война? Кому прописали коллективную проработку? Пока Люба Аркус «абьюзит сотрудников» и «сдает аутистов для съемок», Андрей Плахов с Антоном Долиным «лижут сапог», прислуживая постсоветскому колониализму, Василий Корецкий с Михаилом Ратгаузом пестуют на «Кольте» правый дискурс, а те, кто помоложе, присягают им на верность, просто потому что они карьеристы. И, конечно, идиоты. Ведь только дурак будет встраиваться в отжившие свое иерархии. Эй, вы! Не тупите, встраивайтесь в новые.
Что сказать о «Сеансе»? «Сеанс» оказался под прицелом, потому что он сам по себе — результат опасного по нынешним временам, безмерного и странного для тех, кто мечтает о протоколах и инструкциях, неравнодушия Любы (как и ее кино, как и центр «Антон тут рядом»), ее страстности, ее готовности защищать беззащитное и говорить то, что должно быть сказано, искать и находить невозможное там, где сходятся утопия и реальность, магия и память.
Мне это очевидно, и я жалею, что у меня нет ее страсти.
И даже меня, такого в общем-то вялого человека, охватывает чувство предельной несправедливости оттого, что черное выдают за белое, и журнал, который с момента своего основания жил вопреки тенденциям, который был открыт всем авторам, умеющим изложить свои мысли на хорошем русском языке (единственный ценз, который мы себе позволяем), всегда стремился видеть суть явлений за мириадами мнимостей, обозвали реакционным вестником. Издательство, которое выпускает книги Михаила Трофименкова о «красном Голливуде», уникальные исследования вроде книги Натальи Милосердовой о режиссере Маргарите Барской, переиздает Майю Туровскую, которое пишет об Александре Расторгуеве с таким же тщанием, как и о Бергмане (намеренно перечисляю только последнее, чтобы не ссылаться на былые заслуги), вдруг оказывается синонимом отжившего замшелых иерархий и ненужного. Нет у нас иерархий кроме тома Сергея Добротворского или двухтомника Олега Ковалова, или семитомника «Новейшей истории отечественного кино», на который Люба Аркус и ее команда потратили почти десять лет жизни.
Очевидно, времена меняются. Но меняют их не феминизм или его отрицание. Да кто вообще будет отрицать именно женский взгляд в редакции, где главный пост занимает женщина, в журнале, где половина оглавления — женские имена.
Я не верю, что свобода выбора — это фейк. Что человек не решает, кем ему быть (ну, по крайней мере, в нашей, такой, казалось бы, травоядной области). Это показывает даже история с «Дау». Я не поклонник данной киноэпопеи, и не назову ее шедевром, но мне отвратительна политика тупых запретов и предписаний — как именно мне нужно ее смотреть. Я вижу, как бесконечные скандалы по мотивам непроверенных данных постулируются как доказательство истинности, меня мутит.
Очевидно, времена меняются. Но меняют их не феминизм или его отрицание. Да кто вообще будет отрицать именно женский взгляд в редакции, где главный пост занимает женщина, в журнале, где половина оглавления — женские имена. Борьба с несправедливостью — это правильно… Но почему жажда справедливости сейчас порождает в основном голословные обвинения, поверхностные суждения, мифотворчество, пересуды и нервные срывы? Почему воздух сгущается от агрессии и насилия? В этом отчетливо репрессивном климате сказать что-то не то что в диалоге, а хотя бы в свою защиту, невозможно. Можно только ожесточиться. Или уйти, последние несколько дней Люба писала текст о том, что происходит, но не дописала. Устала от тяжести навешенных на нее ярлыков.
Я не хочу ожесточаться, но диалог на правах человека, которому что-то там предписали, мне тоже кажется невозможным. Я привык, что в мире существует много голосов, много возможностей, много выборов. Жаль, что нельзя больше молчать и отшучиваться в личке. Место, которое 15 лет является моим домом, место, которое хотя бы своей историей заслужило право на существование вне страха за будущее, под угрозой.
Как будет жить «Сеанс»?
Я задаю себе этот вопрос и пока не могу на него ответить. Не представляю, как можно его делать без Любы. Безусловно одно: журнал никогда не сможет существовать в угоду нормативам, которые навязываются репрессивно как единственно возможные. Уверен, что мир не свести к простым формулам. И тот, кто действительно так думает, просто не наш читатель. Если бы было можно, нужда в искусстве и его осмыслении отпала бы сама собой — хватило бы пропаганды «за все хорошее и против всего плохого». «Сеанс» всегда говорил об искусстве с точки зрения искусства и искал в нем ключ для понимания человека, не забывая, что любое произведение — всегда метафора породившего его времени, а кино — лишь луч света, отражающий нашу историю в непроглядной вечности. Сегодняшняя попытка упростить и обезопасить человека и человеческое, конечно, тоже найдет в нем свое отражение. Думаю, мы найдем для этого верные слова.
