Лидия Маслова
Лидия Маслова

Сбор вторсырья


Желание воспроизвести достигнутый однажды успех, повторить то, что уже блистательно удалось, понятно, но попытки сделать это обычно обречены на провал. В случае с кино- и телефильмами упорство авторов, желающих повторения или продолжения тех или иных хитов, кажется особенно вздорным. Ведь «источник» вдохновения всегда под рукой у зрителя, в массе своей убежденного, что разнообразные сиквелы, приквелы, римейки и продолжения неизбежно получаются хуже старых фильмов. Тем не менее парадоксальное желание лично убедиться в том, что все получилось именно так, как ты предполагал, а то и хуже, неизбежно влечет зрителей в кинотеатры на просмотр новых вариаций на классические темы. Это неистребимое желание вселяет в авторов переделок определенный оптимизм. Кассовые перспективы воодушевляют: плеваться народ, конечно, будет, но в большинстве своем римейк все равно посмотрит.

Возвращение мушкетеров, или Сокровища кардинала Мазарини, реж. Г. Юнгвальд-Хилькевич, 2009

Было бы, однако, чересчур категоричным объяснять устремления создателей вторичных фильмов исключительно корыстными соображениями. Эксплуатируя то, что однажды оказалось беспроигрышной приманкой для массового зрителя, они не только борются за денежные знаки, но и, скажем, решают такую проблему, как острый дефицит достойных оригинальных сценариев. Но и это еще не все. Даже если продюсеры, как, например, авторы продолжения «Иронии судьбы», слывут людьми абсолютно практичными и не склонными к сентиментальной ностальгии, к их меркантильному азарту неизбежно примешиваются гуманитарные, некоммерческие, иррациональные мотивы. Природа этих мотивов странна и загадочна, а говорить о них неловко. Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя заподозрили в мракобесии. Во время работы над римейком или сиквелом руки расчетливого кинодельца словно прикасаются к чему-то сакральному. Полагая, что это обеспечит новому фильму некий отблеск того, чем пленял зрителя старый, позволив новой картине засиять если не собственным, то хотя бы отраженным светом. Отражаясь, исходящие от старого, культового фильма лучи иногда преломляются непредсказуемым и не всегда желательным для авторов образом. Этими маленькими искривлениями старый фильм (укоренившийся в массовом сознании и энергетически постоянно от этого сознания подпитывающийся) способен отомстить за слишком грубую попытку его использовать. Впрочем, именно эти перекореживающие посыл и интонацию первоисточника странности отраженного света порой оказываются гораздо интересней, чем процесс адаптации прежних героев к новым условиям.

Стоят себе ровненько на полочке домашней видеотеки каждого советского человека кассеты и диски с «Иронией судьбы», «Д’Артаньяном и тремя мушкетерами», «Семнадцатью мгновениями весны», «Место встречи изменить нельзя» и далее в зависимости от индивидуальных вкусовых предпочтений — достаточно нажать кнопку, и любимые герои, навечно законсервированные в одном возрасте, в одних интерьерах, в одних эмоциях, снова появятся на экране, создавая ауру надежности и стабильности. Что бы ни менялось в мире, они всегда те же. Сюжет развивается по известному плану, и следить за его развитием не надоедает ни в десятый, ни в сотый раз. Зачем, казалось бы, вмешиваться в размеренное существование любимых персонажей и проявлять неуместное любопытство, стараясь как бы заглянуть за рамки кадра, где привычные герои окажутся вдруг совсем не такими, какими мы их всегда знали? Но насколько же это соблазнительно — попытаться их расконсервировать, впустить немного уличного воздуха в их герметичный аквариум, перенести их из родной, естественной среды обитания в новые, изменившиеся за годы обстоятельства. Чтобы увидеть, как они запоют в новой обстановке и какие еще неизвестные свойства знакомого до боли характера проявят неожиданно для себя. В этом видится элемент некоего магического ритуала.

Ирония судьбы. Продолжение, реж. Т. Бекмамбетов, 2007

Ведь, честно говоря, не так уж интересно, родятся ли дети у Жени Лукашина, насколько сильно они будут на него походить и сумела ли его многострадальная мировая мама осуществить плохо скрытую в ее знаменитой финальной реплике угрозу по отношению к новообретенной невестке, расшатав скоропалительный, спонтанный брак сына. То, что происходит на московской улице Строителей потом, после финала первой, рязановской «Иронии судьбы», вообще само по себе не вызывает жгучего любопытства: все самое главное, смешное и трогательное уже произошло в Ленинграде. Именно туда авторы и переносят зрителя, маскируя неким набором шаман-ских манипуляций из арсенала симпатической магии тот факт, что вернулись они в совершенно иное время и место. Нельзя сказать, что камлание это так уж безрезультатно: ветер произошедших за двадцать лет перемен просачивается в тщательно реконструированную каморку, где отмечали Новый год Надя и Женя, и, пощадив старые стены в полосатых обоях, стремительно и безжалостно накладывает признаки старения на их лица, которые, словно в ваукуумной упаковке, хранились двадцать лет в своей тридцатипятилетней свежести.

Возможно ли каким-то образом восстановить целостность этой упаковки, защищающей героев от течения времени и в конечном счете от смерти? Можно ли смотреть старую «Иронию судьбы», пусть даже спустя значительное время после просмотра продолжения, сохранив при этом невинность восприятия, и говоря самому себе, что ничего не произошло, что не было этого сеанса черной магии, этого травматического опыта, каким для многих стал вид внезапно поддавшихся старению Нади и Жени? Есть в прагматичных рассуждениях о том, что от первоначального фильма не убудет, резон. Более того, возможно, посмотрев на беспомощные попытки повторения и переосмысления в современном ключе, с еще большим восторгом вернешься к первому фильму, еще острее почувствуешь его прелесть. Касаясь удручающих возрастных изменений, с которыми вынуждены мириться постановщики и зрители продолжений, можно сказать следующее: постаревших актеров из любимых фильмов можно видеть не только в продолжениях и римейках, но и в других картинах. Разве мешает это воспринимать тот культовый фильм, за который их полюбил народ?

Волга-Волга, реж. А. Сильвестров, П. Лабазов, 2006

И тем не менее в ситуации, когда декорации воссозданы тщательно и заботливо, а восстановление лиц невозможно физически, возникает несколько сюрреалистический эффект киноколлажа: чужая голова кажется приклеенной к постороннему туловищу, вроде бы опознаваемому по пальто и ботинкам. Вспоминается фильм Сильвестрова и Лабазова «Волга-Волга», где к телу Любови Орловы была приклеена голова Владислава Мамышева-Монро. Других художественных приемов и достижений в этом издевательском фотомонтаже нет, как нет и иного культурологического смысла, кроме наглядной символической иллюстрации того приема, которым пользуются авторы всех продолжений и римейков. Последние напоминают пляжных фотографов, оперирующих разрисованным экзотическими видами картонным щитом с прорезью для лица и снимающих в нарисованном пейзаже то одного, то другого прохожего. Данный эффект сохраняется независимо от того, играют ли, например, постаревшие мушкетеры траченных временем себя («артроз, шартрез и пародонтоз», как шутили над собою воссоединившиеся на съемках продолжения «Трех мушкетеров» актеры), или вместо старого народного любимца предлагается принять и полюбить совсем другого человека, изменив таким образом предыдущему, — как, скажем, Даниила Страхова предлагается полюбить вместо Вячеслава Тихонова в приквеле «Семнадцати мгновений весны» под названием «Исаев». Человек, давно не видевший шедевр Татьяны Лиозновой, всей неадекватности этой замены, возможно, и не заметит. Он с удовольствием полюбит Страхова и «Исаева», как полюбил тоже имеющий нечто от римейка сериал «Ликвидация», не почувствовав в этом суррогате «Места встречи» зияющую пустоту на том месте, где в фильме Говорухина был Владимир Высоцкий. В «Ликвидации» эту брешь героически затыкает собой Владимир Машков. Зрителю, более фанатично относящемуся к «Семнадцати мгновениям», придется утешаться комическим эффектом, возникающим при попытке мысленно совместить Тихонова и Страхова в рамках судьбы одного супершпиона, как будто подклеить эти два лица к туловищу одного штандартенфюрера, который при встрече с самим собой в молодости, скорей всего, холодея, успел бы подумать: «А вот это провал» — и незамедлительно надкусил бы кончик ампулы с ядом.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить