Хуберт Саупер: «Американская империя была создана в Гаване»
Буквально на днях завершился кинофестиваль «ДОКер», председателем жюри которого в этом году был видный австрийский режиссер-документалист Хуберт Саупер. В феврале его фильм «Эпицентр», рассказывающий историю Кубы последнего века, выиграл гран-при «Сандэнса». О своей последней картине, американском империализме, Netflix, фестивальном движении и «Оскаре» с режиссером поговорил Иван Родин.
Начнем с вашей ленты «Эпицентр». Как получилось, что вы заинтересовались Кубой?
Что ж, Куба на протяжении последних 500 лет является эпицентром империализма и колониализма. Это было важнейшим местом для Испанской империи, поскольку Куба была линией пересечения Англо-, Испано- и Латинской Америки. Также это линия пересечения холодной войны между двумя могучими империями — Советским Союзом и США. Не знаю, нравилось ли советским людям называть свою страну «империей», но по факту она ею была. Куба также стала местом рождения другой державы — Америки. Не все американцы это знают, как и европейцы с русскими. 150 лет назад США не были едиными, они только что завершили несколько войн. Я думаю, им нужна была внешняя война, чтобы объединиться и стать колониальной империей. Мы знаем про Вьетнам, Афганистан, Ирак и так далее, но первой войной такого рода была война с испанцами. Это была война 1898 года, когда США решили стать империей, перебраться через моря, покончить с испанской гегемонией, освободить Кубу или захватить Кубу. Вот так.
США знали: линкоров, пушек и солдат недостаточно. Необходимо уметь управлять общественными настроениями.
Cuba libre изобрели в Нью-Йорке. Это была пропаганда с целью убедить общественное мнение в том, что американцы должны освободить Кубу от опасных испанцев. Это был предлог захватить Кубу, Карибское море и одновременно с этим Атлантику. И одна из причин того, почему это так хорошо сработало, заключалась в том, что США знали: линкоров, пушек и солдат недостаточно. Необходимо уметь управлять общественными настроениями. Общественное мнение — тоже одна из тем «Эпицентра». Эта технология была в 1898 году совсем новой. Никто ее не знал, а она, оказывается, может загипнотизировать миллионы людей… Мы с вами сейчас говорим о кино. А я режиссер. И тоже работаю с подобными технологиями. Но не такими, конечно.
Как американцы отреагировали на фильм?
«Эпицентр» приняли на «Сандэнсе» очень тепло. Но на «Сандэнсе» такая высокая концентрация невероятно образованных синефилов и интеллектуалов. Не знаю, будет ли у «Эпицентра» большойпрокат в США. Фильм стартовал в штатах 24 часа назад. Конечно, людям, которые голосовали за Трампа, моя картина вряд ли понравится, и для меня это скорее будет честью. Такие фильмы можно понимать и хвалить, так и не понимать и демонизировать. У меня есть определенный опыт, связанный с созданием «политического кино». Например, когда я сделал «Кошмар Дарвина», который рассказывает о торговле оружием в Африке и европейском империализме. Фильм показали в Венеции, после чего его очень хорошо приняли критики, а прокатчики из разных стран купили для показа. В итоге его номинировали на «Оскар», и моя жизнь полетела к чертям, потому что после этого я попал в поле зрения очень влиятельных людей. Мне стали приходить иски, была создана кампания по дезинформации, газеты нападали на меня, говорили, что «Кошмар Дарвина» это не документальное кино, а постановка. Но, конечно же, это документальное кино, и, конечно, я выиграл судебные разбирательства, а издания, атаковавшие меня, были осуждены за ложь, просто на эту борьбу ушло три года моей жизни. «Эпицентр» — это тоже политический фильм, пускай и рассказанный с точки зрения детей. Все что угодно может произойти, если фильм вдруг номинируют на «Оскар» или поймут неправильно.
Фильм политический, но при этом еще возвышенно-поэтический. Как Вам удается соединять такие вещи?
Я мало что знаю о России, но знаю достаточно много об интеллектуалах и творческих людях. Например, в советское время поэты могли стать диссидентами просто за то, что используют в своих произведениях какие-то намеки. Когда ты поэт, ты не можешь поднимать вопросы, которыми занимается политик или политический журналист. Вышла такая странная вещь, что я кино-художник или кино-поэт, высказывающий мысли, которые в какой-то степени радикальны, что я, кстати, считаю очень важным. Но эти мысли в фильме прекрасно высказывают и сами дети, милые и умные. Даже если вы не согласны с аргументацией ребят, вы все равно остаетесь беззащитны перед искренностью и чистотой их размышлений.
Когда я снимал «Кошмар Дарвина» в Центральной Африке, я не ставил цели разоблачить Европу в колонизации или неоколонизации Африки. Все это уже давно известно. И надо быть совсем дураком, чтобы этого не знать. Но иногда нам нужно рассказывать знакомые истории по-новому, переосмыслять их. Нужно что-то вспоминать. Как сейчас после убийства Джорджа Флойда, например, Соединенные Штаты вспоминают болезненную историю рабства. Все произошло не из-за самого факта убийства, а из-за того, что оно было заснято на видео, и это увидела целая нация.
Как мы знаем о том, что такое война во Вьетнаме? Да, мы что-то о ней прочитали, но больше всего мы узнали из изображений, из игрового и неигрового кино.
Я думаю, что у кинематографа большая роль в будущем. Сейчас, наверное, мало кто пойдет смотреть кино из-за странного вируса. Но кино — это язык будущего и язык мира. Мы рассказываем истории через изображение. Возьмем тот же «Эпицентр»: в 1890-х изображение впервые в истории было использовано как инструмент, заставляющий людей идти на войну. Это была Испано-американская война, где участвовала Куба. Безумная история! «Эпицентр» еще и о том, что великая американская империя была создана в Гаване. Но эту историю вы знаете.
Говоря о силе изображения… Как вы оцениваете программу «ДОКера»?
«ДОКер» для меня — особое событие. Я не так уж часто бываю в жюри из-за отсутствия времени, да и очень сложно судить фильмы, выбирать, какой фильм хороший, а какой плохой. Очень много картин, которые можно назвать талантливыми и у которых невероятное качество в разных аспектах — где-то в эстетике, где-то в политической составляющей, а где-то в стремлении автора. Сложно сразу сказать: «Это хорошее кино. Этот фильм должен выиграть». А конкурс на фестивале «ДОКер» уникален. Буквально все 12 фильмов, которые мы посмотрели, действительно потрясающие произведения искусства. Этот фестиваль об искусстве кино, этот фестиваль действительно о том, о чем мы говорили с вами до этого, о передаче жизни и жизненного опыта через изображение. Как мы знаем о том, что такое война во Вьетнаме? Да, мы что-то о ней прочитали, но больше всего мы узнали из изображений, из игрового и неигрового кино. Так что у фестиваля ДОКер был удивительный конкурс. Сложно было определить победителя, потому что у всех картин свои достоинства. Фильм, который мы выбрали, — точный, откровенный, он исследует состояние человека так, как я до этого никогда не видел. Это действительно шедевр.
Появились ли у документалистов в XXI веке какие-то новые задачи?
Думаю, нашей цивилизации нужно как можно больше смотреть, наблюдать и пытаться понять то сложное время, в котором мы живем. Как мы понимаем нашу жизнь? Множество глобальных вещей, в которых нужно разбираться. Интернет полон фактов, информаций, правды, полуправды, лжи. Чтобы в этом разобраться, нам нужны очень умные и талантливые люди. Вы заходите на YouTube и смотрите, что люди делают сейчас: 50 разных клипов, отрывков из видео, фильмов. Смотрите на протяжении двух часов. По сути, вы невольно монтируете двухчасовой фильм, наполняющий ваш мозг. В конце концов мозг засоряется рекламой, политикой, конспирологией и так далее. А что делает кинематографист? Работает иногда годами, чтобы предоставить вам умную двухчасовую сборку изображений. И это очень важно.
Не все люди могут отличить тележурналистику от документалистики.
Не все документалисты понимают, что у кино есть множество возможностей для того, чтобы рассказать историю. Некоторые до сих пор используют «говорящие головы», объясняющие, что было правдой, а что нет. Или того хуже — комментарии, которые объясняют, что ты видишь. Это же преступление против человечества, против здравого смысла. Это то, что делают сегодняшние телепрограммы, показывающие полицию, накладывая при этом закадровый текст: «Прибывает полиция». Будто бы вам говорят, что вы идиот и не знаете, как выглядит полиция. Телепрограммы всегда говорят зрителю, что он видит, что он должен увидеть и что должен чувствовать. Могу проиллюстрировать ситуацию с документальным кино с помощью случайного примера. Я отвечал на вопросы по «Эпицентру» во Франции. Даже во Франции, где очень много образованных людей, синефилов, люди продолжают спрашивать: «А какой у вас в планах следующий репортаж?». То есть они в замешательстве. Они не знают, что такое кино, что является игровым, а что неигровым. Люди с легкостью могут ответить на вопрос «Ты понимаешь разницу между статьей в местной газете и романом?» — «Конечно. Роман это искусство». Но не все люди могут отличить тележурналистику от документалистики. Иногда правда печально, когда документальное кино выглядит как дерьмовая телепрограмма.
Как по-вашему на документальное кино влияют стриминги, например, Netflix?
Сложный вопрос. Одни люди говорят, что Netflix убивает кино, но мне кажется, что это не он убивает, а сам факт того, что у людей дома теперь есть большие плоские экраны. Люди не хотят куда-то идти, предпочитают оставаться в комфорте. Тем более во времена пандемии. Что трагично, сама идея кинематографа не в том, чтобы просто видеть изображение, а смотреть коллективно, чувствовать кино вместе, вместе испытать приключение. Но, кстати, Netflix наоборот поддерживает кинотеатры и понимает, что фильм пройдет успешнее, если у него сначала будет прокатная жизнь, а потом уже жизнь онлайн. Если я ничего не путаю, сервис даже помогает сейчас кинотеатрам в США. Формы просмотра должны сосуществовать. Вот вы же посмотрели «Эпицентр» на своем компьютере? Если бы фильм шел только в кинотеатрах и нигде больше, то его вряд ли бы увидели так много зрителей.
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком