В прошлый четверг, написав в своем блоге что-то вроде «приболел, пропущу пару фильмов, увидимся» и отправив редактору в «Чикаго Сан-Таймс» заметку про то, что страшно разруганный всеми новый фильм Терренса Малика на самом деле отличный, умер кинокритик Роджер Эберт — американец героических пропорций, не слишком положенных представителю профессии, по общему мнению, привлекающей в основном трусов и неудачников.
Роджер Иберт
Полвека в строю, не поскучнев и не обленившись (что само по себе подвиг: кто сдавал по три заметки в неделю, знает — так почти не бывает), последние десять лет врачи отрезали от него по кусочку, так что, казалось, от когда-то толстого смешного человека с зычным голосом в итоге останутся только глаза и пальцы — даже странно, что Херцог (один из немногих любимчиков вообще-то не влюбчивого Эберта) так и не сделал про него кино.
Если «любимый критик» — что-то, что определяется статистикой совпадения во вкусах, Эберта можно было смело вычеркивать из списка еще лет двадцать назад.
Он в упор не видел половину того, над чем пресловутые «мы» обливались слезами в 90-е и нулевые; он ругал «Догвилль» (даже хуже — ему было на нем скучно) и поставил две звездочки бессоновкому «Леону». С упорством обозревателя «Правды» много лет громил Линча (а потом очаровательно путался в показаниях, пытаясь объяснить почему ему вдруг взял и понравился «Маллхолланд драйв»). В год, когда вышло «Криминальное чтиво», он назвал фильмом года душещипательную документалку про юношеский баскетбол. О чем тут говорить.
Он не пестовал парадоксов, и не придумывал лихих теорий, не рифмовал высокое с низким, не играл в непредсказуемость и особый взгляд
Роджер Иберт
Если «любимый критик» — это про словесное кунг-фу и полет мысли, про вот этот вот девичье «ах, он умный, его рецензии лучше фильмов, про которые он пишет» — то это тоже не про него.
Эберт с его ровной интонацией, его упрощениями, пояснениями и длиннотами, с его бесконечными «вам, возможно, так не покажется, но…» неизбежно проигрывал своим более экзальтированным и утонченным ровесникам. Он не пестовал парадоксов, и не придумывал лихих теорий, не рифмовал высокое с низким, не играл в непредсказуемость и особый взгляд — что там еще положено делать умному критику. За полвека у него при всей его сумасшедшей популярности так и не появилось заметных подражателей — потому, что подражать было вроде бы нечему.
Эбертовские тексты плохо раздергиваются на цитаты — проблема с которой на прошлой неделе наверняка столкнулись авторы некрологов, тем более, что посмотреть было негде — когда он умер, серверы «Чикаго Сан-Таймс» на сутки с лишним вышли из строя от наплыва посетителей. Я (он, кстати, говорил, что о’кей в заметках писать «я») сколько не пытался, вспомнил почему-то только одну: лет пять назад он написал про один (кстати, очень здорово сделанный) фильм: «если кто-то сказал вам, что на этот фильм надо сходить — не дружите с ним больше».
У проклятой касты всезнаек, пожизненно застрявших на первом ряду между сумасшедшими богами на экране и счастливыми невеждами на всех остальных рядах, теперь есть свой святой покровитель. Каждый раз когда кто-то спросит, возможно ли это в принципе — всю жизнь разбирать на детали чужие мечты, и не превратиться в пень, от которого любые эмоции рикошетят куда-то в потолок кинотеатра — он будет материализовываться из воздуха и отвечать своим зычным дооперационным голосом: Yes, you can.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
