Город, которого нет — О новом бандитском Петербурге
С 8 по 16 декабря пройдет кинофестиваль «Сделано в Санкт-Петербурге», на котором покажут «Поедем с тобой в Макао» Романа Михайлова и ряд заметных петербургских фильмов недавнего времени. Публикуем по такому поводу давно ждавшее своего часа эссе Максима Прокофьева о нынешней репрезентации нашего любимого города на экранах.
Оказывается, «Улицы разбитых фонарей» снимали аж до 2019 года. Я смотрел их лет в пять, с дедушкой, узнавал город, в котором жила тетя — мы останавливались у нее по пути в санаторий и обратно, — и тыкал пальцем: «Пител». Я очень хотел жить там, когда вырасту, — рядом с «Детским миром».
Прошло лет пятнадцать. Автор вырос, переехал и стал автором. Но Петербург все так же диктует кинематографистам свои вечные темы: человек и закон, преступление и наказание, униженные и оскорбленные. Только за последний год вышли три заметных сериала криминальной тематики, действие которых разворачивается в Питере — «Фандорин. Азазель», «Химера» и «1703», а чуть раньше гремел «Майор Гром: Чумной доктор» и приквел к нему — «Трудное детство». Что стало с любимыми питерскими полицейскими спустя столько лет? Как изменился бандитский Петербург с тех времен, когда бюджеты кино и сериалов были маленькими, а разбитые фонари никто не заменял?
Кто здесь власть?
Дорогой (в смысле, дорогостоящий) кинокомикс, наконец, докатил и до России — но продюсеры не учли, что за время пути стандарты могли подрасти.
Одинокий и брутальный (обязательно появляющийся разок-другой топлес) полицейский, не чурающийся пыток, будь то небритый майор Гром или бритый майор Коньков из «Химеры», — это, как ни крути, анахронизм. «Чумной доктор» завершается марвеловской сентенцией: «Супергерой — не тот, у кого суперсила, а тот, кто победит суперзлодея». Получается, сила не в правде, потому что правды нет; она в победе — кто выиграл, тот и прав. Подобные фильмы должны бы воспевать доблесть и смелость, здесь же зрителя потчуют горькой геополитической истиной: историю пишет тот, кто смеется последним.
Неудивительно, что в «Чумном докторе» колыбель трех революций по щелчку пальцев качнулась вправо, качнувшись влево, на улицы вышли то ли на***исты, то ли на***исты и, под песню «Три-четыре — ты в могиле, / Пять-шесть — будем жечь», с палками в руках… Но мы никогда не узнаем, как беспощаден пусть даже и самый бессмысленный бунт, ведь сине-красные огоньки уже скользят по уставшим, но довольным лицам бравых героев, начальник пожимает руку, друг похлопывает по плечу и последние сентиментальные фразы заглушаются полицейской сиреной. Слава богу, богатые спасены! Перемен, заявленных в опенинге, не будет.
Все самое интересное и так провезли контрабандой в Петроград
В сериале «1703» представлен более трезвый взгляд на силу лозунгов вроде «eat the rich» и «f**k the police». Каждое утро в одно и то же время в отделение полиции звонит городской сумасшедший и декламирует «Свободу пацанам — *** ***!» — и, смотрите-ка, ничего, дремлет притихший северный город, видит «Аврора» ржавые сны. Сценаристы «Азазеля», в свою очередь, догадались, что в Петербурге невозможна революция, только coup [переворот — фр.], и пока жители имперского Петрограда образца альтернативного 2023 года боятся коммун свободной любви и их безобидных художественных акций, власть меняется в результате междусобойчика, свергли батюшку-царя в коридорчике. Как и в реальной жизни, важнейшие события происходят без воли и непосредственного участия простых граждан.
Дорого-богато
Режиссеры требуют хлеба, спонсоры требуют жанра, жанр требует зрелищ, и потому в «Азазеле» взрывают дворец Бобринских, где располагается Факультет свободных искусств и наук, а в «Громе» — художественную академию имени Штиглица, ставшую в фильме РосГарантБанком, и Мраморный дворец, превратившийся из филиала Русского музея в главное управление полиции. Одни любят искусство в себе, другие — себя в искусстве, третьи искусство просто не любят. Впрочем, кого теперь удивишь взрывами?
Если хватит бюджета, мы не только до основанья разрушим — мы свой, мы новый мир построим, что и доказывает гигантомания «Азазеля». В монархическом Петрограде над желтизной правительственных зданий — серость сталинского ампира, захватившего Московский район; Москоу-сити прифотошоплена на все дальние планы по другую сторону Невы — в глубины Васильевского и Петроградского островов, Выборгской стороны. Неудивительно, что из Первопрестольной сделали серенькую провинцию, сняв ее в Выборге — все самое интересное и так провезли контрабандой в Петроград.
Что ж делать? Виноват петербургский климат!
Многое ли нужно изменить, чтобы превратить современный Питер в столицу неразвалившейся империи? В общем-то, нет — гербы и так везде висят. Ну, полицию заменили на полицiю, но это что, вот в «Чумном докторе» целых три фантастических допущения: американские копы вместо русских ментов, легальное казино (в китайском, разумеется, стиле) и удивительное жилье майора — кажется, свою захламленно-кинематографичную квартирку Гром унаследовал от героини «Кококо». А Питер — Питер тот же, и только аэропорт в «Азазеле» расположен, кажется, в Стрельне (так что редакторы признанной СМИ-иноагентом «Бумаги» в альтернативной реальности освобождены от обязанности склонять «Пулково») да вместо метро — речные трамваи со знакомым обращением «Уважаемые петроградцы и гости столицы!»
Остросоциальные высказывания и другие излишества
В Петербурге «Химеры» есть три мира: наркобаронов, наркоконтроля и наркопотребителей (как текущих, так и потенциальных). Казалось бы, что их может объединять? Ну, конечно, дети. У младшего брата главного героя синдром Ретта, для лечения которого требуются деньги, а достать их негде, мать — конечно, школьная уборщица. Беременную жену майора Конькова выкрали и накачали героином, так что и их ребенка, родившегося с ломкой, нужно лечить — конечно, в Германии, конечно, платно. Али барыжит веществами, чтобы послать деньги домой — супруге и, конечно, дочке. Сергей, наркобарон во втором поколении, мстит за убийство отца и пытается вернуть их клану былое величие, объясняя жене, что всё, конечно, ради детей. И только в девятой серии благоверную посещает догадка: «Мы говорим, что это ради семьи. А что, если семье хуже?» Ну хорошо, и что теперь? Менять семейный бизнес? Менять сценарий?
Вопреки ожиданиям создателей сериала, дети и наркотики (а, точнее, клише и пошлость) превратили «Химеру» не в социальное кино, а в нечто совершенно уморительное. Не побаловали зрителя и интересными сюжетными ходами: как в детской считалке, персонажи «Химеры» мрут один за другим. Что ж делать? Виноват петербургский климат! Убили Татарина, Али, журналистку, Бигбро, спортсменов, охранника с лошадкой — ее нам очень жалко… Рахмона задушили, осталось их четыре; Йоду обкололи, героев стало трое. Связать воедино расплетающиеся сюжетные линии можно простым и эффективным уничтожением героев. Даже случайная девочка-соседка пяти лет — и та умирает от наркотиков, так что в финале в живых остается только неонацист, бьющий себя в грудь с вытатуированной колосвастикой: «Я не знаю, кто ты, а я — русский!» Не буду предполагать, скрыта ли здесь какая-то мораль, но осторожно замечу, что под конец сериала «одним из ключевых факторов депопуляции» — пусть не России, но хотя бы сериала — оказывается все же преступность, а не наркозависимость.
Пишем «мигрант», читаем «маргинал»
Все флаги в гости едут к нам
В кино-Петербурге не только понастроили — туда еще и понаехали.
Опер Гоша Колпаков, один из главных героев «1703», любит подчеркивать национальность окружающих — пусть даже и выдуманную. Так, он называет менеджера вебкам-студии «египтянином», могильщика — «казаком», а мотивационного спикера — «цыганом». Гошу уговаривают напиться галлюцинаторные близнецы-армяне с коньячной этикетки.
В «Чумном докторе» один прелестный эпизодический гость нашего города избил своего соседа («Гражданин начальник, у нас же за домашнее насилие не сажают — а он мне как брат, клянусь!»), другой, продавец шавермы в ларьке, ругает Грома: «Хватит эту псину прикармливать — она мне всех клиентов распугает!», третий пристает к девушке в подворотне. «Хорошие» мигранты-боксеры обосновались на рынке в Сенном районе, где так красиво развешано сохнущее белье. Деляги, они крадут машины, промышляют валютой и ставками на спорт, — но помогают полиции, которая за это их крышует. В «Химере» на Апрашке продает стафф банда мелкого барыги Али, а некто Лаваш, в прошлой жизни торговавший шавермой, вышел в наркокнязи и под «Тристана и Изольду» развращает мальчиков в загородном дворце. Да-да, дети снова в беде — во время одного из сюжетных поворотов сериала, которые зритель знает так же хорошо, как изгибы своей квартиры, Лаваш угрожает Сергею: «Не решишь проблему — мой помощник Талгат твоего сына трахнет».
Но поздно — время закапывать
Создатели «Химеры» покорпели над эффектными репликами: «Черные заняли всё поле», «Ты всегда будешь черным» и «Слышь, я седня человека убил — ну как человека, чурбана». А может, и стараться не пришлось — написали, что думают сами? Выплеснули наружу потаенные страхи? Злой чечен ползет на берег из мутной Карповки, за ним тунгус и калмык — на поиски лучшей жизни, лучшей доли наркобизнеса, ведь в город-порт Петербург привозят одни запрещенные вещества из Эквадора, другие — из Марокко, третьи — из Голландии, и так далее — все флаги в гости к нам! Пишем «мигрант», читаем «маргинал». Российское кино гордо продолжает традицию, начатую однозначным героем неоднозначного Балабанова. Сценаристам «Химеры» и «Чумного доктора» мы обязаны презрительным взглядом, которым мы смотрим на персонажей «мигрантской национальности». Им не дают не то что главных положительных ролей, но даже право голоса. Красноречива немая сцена короткометражного «Майора Грома» (2017): охранник банка бьет лежачего — темнокожего грабителя — электрошоком, в прорези маски блестит слеза, но тот не произносит ни звука.
Но есть и хорошие новости
В Петербурге начинают красть тела мертвых девушек. За дело берутся Гоша Колпаков, прожженный опер с дикцией лирического героя Мирослава Немирова и аддикцией к хитам Булановой, и начинающий полицейский Вадик Радченко, приехавший к невесте из Москвы. Кажется, что синопсис «1703» не обещает ничего хорошего — неоперившийся птенец входит в доверие стреляного воробья, под конец они станут верными напарниками — вы всё это видели еще на кассетах. Но сценаристу Денису Артамонову удалось не только изящно спародировать ментовскую романтику «Убойной силы» и «Улиц разбитых фонарей», но и создать запоминающийся образ города.
Отделение полиции №28 на Марата напоминает интерьеры первого фильма Ренаты Литвиновой («Богиня: как я полюбила»), а больница, в которую попадает будущий тесть Вадика, — второго («Последняя сказка Риты»): темные коридоры, обшарпанные зеленые стены, грязь. Тем временем в кабинете начальника как будто снимали советского «Шерлока Холмса» — камин, красное дерево, кресла; на столе — «Государь» с золотым обрезом. В Петербурге «1703» батюшки парят в вейп-баре, их племянницы работают в вебкаме и делят грамм кредитными картами.
Вместо туристических белых ночей здесь — вечная, полярная ночь, под покровом которой разворачиваются поистине гоголевские сюжеты. И я имею в виду не только петербургские повести вроде «Невского проспекта» (бордель заменен вебкам-студией) и «Носа» (в храме Вадик встречает двойника), но и миргородский «Вий» (во сне героя ведьма-воровка в исполнении Розы Хайруллиной превращается в его невесту), и «Майскую ночь» (девушки с венками у реки). Не случайно в финале герой Куценко садится на коня Бульбу, на чем сериал и заканчивается.
Над кем смеемся: не над собой ли?
Куда же без Достоевского: фамилия начальника отделения — Порфирин (его играет Андрей Федорцов, звезда «Убойной силы»), а сына Гоши зовут Родионом. Родя (Павел Табаков) зарабатывает в вебкаме. Как и литературный прототип, Родя оказывается в центре криминальной истории — вместе с подругой Авророй они вынесли из студии тело коллеги, скончавшейся от передоза. Аллюзии к Достоевскому заметны и в деталях: в одной из сцен мелькает топор (Гоша начинает рубить Вадика — правда, во сне), а когда вебкамщица Аврора ублажает зэка-великана, чтобы тот помог молодому Радченко получить информацию, и громила признается: «Если бы я встретил тебя раньше, то никого не убивал бы», нельзя не вспомнить о любви Раскольникова и Сонечки.
Кроме великана в «1703» появляются маленькие люди, близнецы-полицейские, двойники и особенно актуальные сегодня однофамильцы. Опера Радченко из соседнего отдела расстреляли в день, когда Вадим приехал в Питер — грозное предзнаменование. В заколдованном городе москвич-вегетарианец в солнечных очках и белом тренче случайно застрелит человека. Петербург! Я еще не хочу убивать… Но поздно — время закапывать.
Пока интервьюеры пекутся о судьбах русской культуры, создатели сериала переосмыслили классику, напоминая нам о том, кто мы есть и откуда пошли. Вот почему «1703», обыгрывающий старые кинообразцы, кажется новее, чем «современные» «Чумной доктор», «Химера» и «Азазель».
Эпилог
Почему пародия сегодня кажется уместнее влажной мечты комикса (нас всех спасут) и хмурого диагноза социального кино (нас ничто не спасет)? Над кем смеемся: не над собой ли? Может быть, над тем, как верили в сильную руку? В преступление за наказание? В бескорыстность старшего лейтенанта Рогова из «Убойной силы», который так легко превратился в чихавшего на закон подполковника Порфирина?
Но в моем тексте и так слишком много риторических вопросов — с серьезностью исчезла уверенность, — а ответить на них я не могу хотя бы потому, что родился в конце третьего сезона «Улиц…». Придется прибегнуть к старинному публицистическому приему и переложить ответственность на адресата текста. Суди, читатель!
