Русский триллер
СЕАНС – 9
Название фильма «Жизнь с идиотом», при кажущейся элементарности, может быть по-разному переведено на языки. Простейший английский вариант — Life with an Idiot — формально соответствует оригиналу. Но поскольку речь идет не только о жизни (в смысле жития или бытия) вообще, но и о конкретной совместной жизни в одной квартире, точнее принять формулу Living with an Idiot. Это означает, скорее, проживание и, пожалуй, даже — согласно советской терминологии — проживание на общей жилплощади. Что, как известно, предполагает выживание сильнейшего.
Нельзя сказать, чтобы сия тема была неведома западному кино. Например, Барбет Шретер («Одинокая белая женщина…») заставляет свою героиню подыскать компаньонку, призванную разделить с ней квартплату и одиночество. Бытовая завязка чревата жестоким психологическим триллером, который кончается кровопусканием и хрустом костей — борьбой не на жизнь, а на смерть.
Хруст костей, скрежет зубовный слышится и в фильме Александра Рогожкина. «Жизнь с идиотом» — русский триллер. Проявляя редкую последовательность, скромный и тихий Рогожкин тянет из фильма в фильм тему одержимости насилием — тему, несомненно, центральную для искусства конца века, а для России словно бы и несуществующую. Поразительно, но факт: каждый раз, когда появляется действительно серьезный фильм с жестокими провоцирующими сценами, раздается знакомый вопль: мол, как это неприятно, неуместно, неэтично, негигиенично и как не соответствует духу нашей национальной гуманистической культуры.
Осталось чистое кино — жестокое, прямое, гипнотизирующее своим уродством
Можно усомниться в сценарных достоинствах лент Рогожкина. Они невелики и в «Карауле», и в «Чекисте». Но в обоих случаях драматургическая канва парадокументальна. «Жизнь с идиотом» — принципиально иной случай: Рогожкин отталкивался от рассказа Виктора Ерофеева, мастера литературных провокаций и мистификаций. Те, кто любит его тошнотворно маньеристскую прозу («исполинский бордово-венозный червь шевелился на осеннем газоне…»), убеждены, что ее перевод на язык экрана вообще немыслим. С моей точки зрения — и слава Богу. Между тем чисто кинематографические достоинства фильма Рогожкина для меня очевидны. И не только для меня: в пору резкого падения интереса к российскому кино это один из немногих фильмов, с отличием прошедший международный фестивальный экзамен. Это одна из считанных картин года, которые можно смотреть без отвращения к их уровню профессионализма, а ее создатель — чуть ли не единственный наш режиссер, способный стабильно работать на (элитарную, разумеется) западную аудиторию.
Что касается неэтичности и негигиеничности… Неприятно, конечно, наблюдать за распадом и развалом в интеллигентной семье, глава которой решил «пострадать» и по сему поводу дал затрахать (в буквальном смысле) себя и свою хрупкую жену. Куда приятнее ностальгировать под Новый год, глядя на инфантильных героев «Иронии судьбы» с ее цветной пленкой, деликатными артистами и душевными романсами. «Жизнь с идиотом» — грубая, черно-белая, с грязными изображением и звуком, способна вызвать идиосинкразию.
Увы, именно таков он — наш русский триллер. Бессмысленный и беспощадный, больной и косноязычный, пришедший из параллельного мира, из параллельного кино. И персонажи его карикатурны и архетипичны одновременно: занятый самобичеванием интеллигент (Александр Романцов), занятая собой прустоманка-жена (Анжелика Неволина) и простой как мычанье дегенерат (Сергей Мигицко), удобряющий квартиру неисчерпаемыми запасами испражнений и затем превращающий ее в кровавую баню. Наверняка кое-кто из новейшей режиссерской генерации расцветил бы этот сюжет оттенками постмодернистской иронии. Рогожкин трактовал его с большевистской прямотой — и тем самым спас от вычурности и литературщины. Осталось чистое кино — жестокое, прямое, гипнотизирующее своим уродством, напоминающее кошмарную галлюцинацию, за которой, однако, стоит литературная традиция — изначально гоголевская, достоевская, чеховская, без последующих манерных наслоений.
Ведь, если уж говорить о духе национальной культуры в ее высших проявлениях, — это не только умиление и сентиментальность, но также сарказм, ужас и гротеск. И эпатаж, всегда болезненный для ханжеской публики.
