Зинаида Пронченко
Зинаида Пронченко

Венеция-2018: «Рома» Альфонсо Куарона


 

Мехико, 1970 год. В буржуазном районе Colonia Roma, в особняке эпохи позднего ар-деко с модным интерьером, полным книг и objets de voyage, кипят будничные хлопоты. Домработница Адела готовит обед из трех блюд — салат, фахитос и клубнику с сахарной пудрой. Ее подруга Клео, няня и по совместительству горничная, раскладывает игрушки погодок Тоно, Пако, Пепе и Софи, застилает постель, старательно вычищает внутренний двор от экскрементов хозяйского пса Боргаса. На крупном и намеренно долгом плане мы видим, как вода, смешавшаяся с хлоркой в «пену дней», заливает пол — этой прямолинейной метафорой Альфонсо Куарон приглашает нас в путешествие по волнам собственной памяти. Камера панорамирует до головокружения по комнатам, замершим в ожидании своих обитателей. На секунду кажется, что мы уже не в прошлом, а в настоящем — автор словно перебирает фотографические снимки, пытаясь победить время, неумолимо уничтожающее в нас даже самые сильные чувства, испытанные в самый важный период — на заре жизни.

Сценарий нового фильма Куарона соткан из обрывочных впечатлений детства, столь знакомых нам по классике мировой художественной литературы, кинематографический контекст — «Фанни и Александр» или «Амаркорд» — тут возникает вторым порядком. Вот рука отца, постоянно стряхивающая пепел с сигареты, вот его огромный американский автомобиль, который он с невероятной тщательностью паркует каждый вечер на узкой дорожке перед домом. А вот редкий для жаркой Мексики град — забава для детей, собирающих льдинки будто сокровища. Вот идиллический семейный вечер — смотрят глупую комедию по телевизору, и наконец-то можно залезть к строгому и вечно отсутствующему отцу на колени. А следом — первая душевная травма, подслушанный телефонный разговор матери с подругой, из которого даже девятилетнему мальчику ясно: отец не в Квебеке в командировке, отец ушел навсегда. Все это показано с мельчайшими подробностями, подвластными обычно лишь большой прозе Пруста, Толстого или Диккенса, чьи «Большие надежды», программное произведение о взрослении и сопутствующих ему драмах, Куарон экранизировал в 1998-м. Вернуться в прекрасное далеко режиссер пытался в «И твою маму тоже», картине, в которой полным-полно параллелей с «Ромой» — тут и путешествие к океану как попытка сбежать от себя самого, и отношения с кормилицей, заменившей родителей.

 

 

Однако подлинный герой «Ромы» — не многочисленное семейство (отец, мать, бабушка, четверо внуков), не Клео, чьими глазами мы вроде следим за фамильными перипетиями (рассказчик тут все-таки — память), а именно время в его античном изводе. Хронос, персонифицированный в шестидесятническом духе посторонними людьми и предметами: ежевечерне пересекающим родную улицу продавцом каштанов, в котором меняется лишь костюм сообразно сезону; приходящими в негодность автомобилями; музыкальными проигрывателями и прочими достижениями прогресса, которые владельцы регулярно меняют на новые. Альфонсо Куарон зачарован временем, оно пугает и манит его, и в этом — сугубо личная коллизия «Ромы», разворачивающаяся на фоне грандиозных исторических событий, так называемого Corpus Christi Massacre (мирной студенческой демонстрации 10 июня 1971 года, обернувшейся кровопролитием). Уместно вспомнить финальную фразу князя Салины из «Леопарда» Лампедузы: «все должно измениться, чтобы остаться прежним».

Другая важная тема — женская доля. Истории беременной, брошенной любовником Клео и ее хозяйки Софии, муж которой неспособен даже объявить детям о том, что уходит от них, иллюстрируют совпавшую с актуальной повесткой, но ничуть не спекулятивную мысль: и сорок лет спустя женщины часто так же бессильны перед мужским шовинизмом и жестокостью, как и в патриархальной Мексике 1970-х годов. Единственный плод сексуальной революции в «Роме» — мертворожденный ребенок Клео. «Чтобы они нам ни обещали, в конце концов мы остаемся одни», — зло бросает в лицо Клео, напившаяся от отчаяния София.

 

 

Предельная интимность высказывания понудила Куарона самому взяться за камеру. И без его обыкновенного соратника Эммануэля Любецки это смотрится лихо, насколько словом «лихо» вообще можно описать такое кино. «Рома» раскрывается в бесконечных панорамах и проездах, камера следует за героем, но не дышит ему в затылок, а плывет на равных рядом, чтобы дать зрителю время вглядеться не только в протагонистов, но и в давно исчезнувший бесследно мир «Мамы Ромы» или «Сладкой жизни», непредставимый вне естественных черно-белых пределов.

Столь личный фильм многое объясняет в фильмографии Куарона — каждой снятой впоследствии кинокартине в «Роме» находится будто бы предпосылка, от первых синефильских впечатлений вроде «Большой прогулки» Жерара Ури до трагедии Corpus Christi, кровавый шлейф которой можно обнаружить в «Дитя человеческом». При этом Куарон прежние свои фильмы словно надеется оттенить, чтобы утвердить себя в качестве auteur.

Монохромная «Рома» вполне может оказаться самым ярким фильмом 75-го Венецианского кинофестиваля. Но стоит выждать время и убедиться, что картина не потускнеет. Фильм о памяти так спешно и насыщенно рассказан, будто Куарон страшился всего не упомнить — стремление по-своему трогательное и благородное, но вряд ли на пользу большому произведению, которым «Рома» так старается быть.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить