Res publica в опасности
Ради нашей демократии можно принести любую жертву,
тем более временно пожертвовать самой демократией.
Клинтон Л. Росситер
Слова, вынесенные в эпиграф, сказаны отнюдь не после 11 сентября
Режим «конституционной диктатуры» парадоксален, ведь он приостанавливает действие конституции, упраздняет разделение властей на законодательную и исполнительную, создавая тем самым предпосылку для произвола, но делает это в рамках конституции (со ссылкой на чрезвычайное положение). Мина замедленного действия здесь в том, что чрезвычайное положение может растянуться на неопределенный срок, стать нормой, коллапсирующей в узаконенное беззаконие, а добровольная передача полномочий — обернуться их узурпацией. «Структурная» опасность узурпаторства, запускающего механизм аномии, угрожает любой форме правления, не только республиканской. Она же лежит в основе двух фильмов, вышедших на экраны практически синхронно — совпав с подъемом протестных выступлений по всему миру — «Кориолана» Рэйфа Файнса и «Бориса Годунова» Владимира Мирзоева.
Кориолан. Реж. Рэйф Файнс, 2011
Оба фильма являются экранизацией национальной классики, «народных трагедий», «облекающих в драматическую форму одну из самых драматических эпох новейшей истории» (Пушкин) и истории древней (Шекспир). В обоих действие перенесено в современность, что, по идее, должно ещё более усиливать их политическую актуальность. Действительно, и там, и там речь идет о кризисе легитимности верховной власти. В «Кориолане» Файнса этот кризис разыгрывается в декорациях деградирующей парламентской демократии западного образца, наследующей Древнему Риму; в «Борисе Годунове» Мирзоева — в кулуарах богоспасаемой на византийский манер «суверенной демократии», соединяющей новейшие
Кориолан. Реж. Рэйф Файнс, 2011
Режиссёрский дебют Файнса разочаровал. Прекрасный, тонкий актер пошёл на поводу у простых решений и снял голливудский боевик, довольно плоский даже по меркам этого жанра. Единственная
Здесь понадобится исторический экскурс. Событиям пьесы, сюжет которой Шекспир позаимствовал из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха и из «Истории Рима» Тита Ливия, предшествует знаменитая сецессия плебеев, их уход из Рима на Священную гору в 494 г. д. н. э. Плутарх так описывает эти события:
У кого было состояние средней руки, лишались всего, закладывая его, или посредством аукциона; у кого же не было ничего, тех тащили в тюрьмы, несмотря на их многочисленные раны и лишения, которым они подвергались в походах за отечество… Столица волновалась; в ней собирались опасные сборища. В это время неприятели, заметившие несогласия среди народа, вторглись в римские владения и опустошали их огнем и мечом. Консулы призывали под знамёна всех способных носить оружие; но никто не откликнулся на их зов. Тогда мнения магистратов разделились. Некоторые советовали уступить бедным и применять законы к ним не во всей строгости, другие не соглашались с ними. В числе последних был и Марций [Кориолан]. По его мнению, главною причиной волнений были не денежные дела, но дерзость и наглость черни… Тогда бедняки неожиданно собрались вместе и, советуя один другому не падать духом, вышли из города, и, заняв нынешнюю Священную гору, расположились стоянкой на берегу реки Аниена. Они не производили никаких насилий и не поднимали знамени бунта, — они кричали только, что, собственно, богачи давно выгнали их из города; что Италия везде даст им воздух, воду и место для могилы и что, живя в Риме, они ничего иного и не получали в награду за то, что сражались за богачей. Испуганный этим сенат отправил к ним в качестве послов старших и самых мягких по характеру и расположенных к народу своих членов.
Результатом этой первой в истории «забастовки» стало введение трибуната, призванного защищать интересы беднейших слоев, до этого лишенных полноценных политических прав. Первыми народными трибунами стали Юний Брут и Сицилий Беллут. Действие пьесы начинается сразу после их избрания. Согласно Плутарху, и особенно Титу Ливию, Кориолан, возвратившись после разгрома вольсков в Рим, жаждет наказать плебеев и отнять у них права, только что приобретенные в ущерб аристократии: именно поэтому он заставляет их голодать, не выдавая пшеницы, и именно в этом зерно конфликта, которым открывается пьеса.
Кориолан. Реж. Рэйф Файнс, 2011
Каковы бы ни были политические взгляды Шекспира, в «Кориолане», как и в других его трагедиях, народные персонажи разнообразны и колоритны; их требования, сколь бы
Борис Годунов. Реж. Владимир Мирзоев, 2011
«Борис Годунов» Мирзоева в целом куда более верен оригиналу. Выделяются три мощных актерских работы — Годунов (Максим Суханов), Гришка Отрепьев (Андрей Мерзликин) и Рузя (Ольга Яковлева). Хороши «лукавый царедворец» Шуйский (Леонид Громов) и рвущийся к широкому «поприщу» Басманов (Петр Федоров). Остальные могли быть и поубедительней, особенно Пимен в исполнении Михаила Казакова, который, увы, переигрывает. Главная же удача фильма — введение в киноткань театрализованных элементов, остраняющих, подрывающих изнутри безусловность «эффекта реальности», «реалистического» изображения событий. Так, в первой же сцене мы видим кукольного «буку» — то ли чёрта, то ли фольклорного Пушкина — сразу задающего
Борис Годунов. Реж. Владимир Мирзоев, 2011
Сам по себе такой прием, безусловно, не нов (можно вспомнить «Урок Фауста» Шванкмайера, где герой случайно забредает в кукольный театр и «примеривает» на себя роль Фауста, и, конечно, вторую серию «Ивана Грозного» Эйзенштейна); возможно, он проводится не до конца последовательно и не столь радикально. Тем не менее, при всей своей половинчатости, он выполняет политическую функцию прерывания иллюзии, в частности, иллюзии «архетипичности» и непрерывности русской истории, возникающей за счёт проекции убийства в Угличе царевича Димитрия на убийство царевича Алексея Романова в Екатеринбурге. Смешивая два совершенно разных исторических события, две разные эпохи, в которых действуют разные исторические силы, Мирзоев затушевывает проблему легитимности сегодняшней российской власти, кризис которой восходит к кризису и разрыву 1991 года, а отнюдь не
В интервью радиостанции «Голос России» режиссёр поясняет свой замысел:
Это не сатира и не аллегория, это попытка обратиться к смыслам пушкинского текста, которые я чувствую как вечные и архетипические, обратиться таким способом, чтобы история развернулась как бы в «вечном времени». То есть все происходит здесь и сейчас, но персонажи общаются пушкинским текстом XIX века, а история случилась в начале XVII века. Таким образом, границы стираются, или время схлопывается. Этот эффект сродни тому, что происходит, как говорят ученые, в квантовой физике, когда
время-пространство становится чистой условностью.
Искушение «вечным временем» не позволяет
