«Красный крокодил»: Пазолини, Череповец и стигматы
Красный крокодил. Реж. Домициано Кристофаро, 2012
— Вы назвали фильм «Красный крокодил». Почему он красный?
— Потому что я хотел подчеркнуть — как в старом кино, — что это дурман из России, с территории, которая была «красной планетой». Красный, как кровь, красный, как флаг страны, которая породила «крокодил». Вначале я хотел сделать кино черно-белым, только язвы на теле героя должны были быть красными.
— Где вы искали информацию о «крокодиле»? Ездили в Россию?
— Нет, в Россию я не ездил, просто меня долгие годы интересовал этот феномен. С тех самых пор, когда слухи о нем только-только начали всплывать то там, то здесь. Я пытался найти любые сведения, любую информацию о препарате, даже ту, которая на первый взгляд казалась фэйком. Смотрел какое-то кустарное видео, и мне даже показалось, что это постановка: эффект от этого наркотика казался до абсурдного нереальным, гипертрофированным. Но все оказалось правдой. Я не мог отделаться от мысли, что люди сознательно выбирают медленную мучительную смерть. Это настолько разрушительная дрянь, что необратимые процессы происходят не только в психике, но и в теле — кожа тает, покрывается язвами. Мне было важно понять, что движет человеком, когда он выбирает этот наркотик.
— Ваш фильм ведь не только о наркотике, точнее, наркотик лишь на поверхности…
— Да, а внутри — всестороннее разложение, даже более опасное, чем снаружи. Как будто душа человека распадается на куски.
— Вы снимали «Красного крокодила» в замкнутом пространстве одной итальянской квартиры; по сюжету герой вашего фильма живет в Череповце. Почему именно Череповец?
Потому что это один из самых грязных городов мира. Невероятно — современный город, живущий активной жизнью, а выглядит так, как будто апокалипсис уже давно наступил. Некоторые зрители «Крокодила» убеждены, что действие перенесено в абстрактный постапокалиптический мегаполис. Но я просто поместил урбанистический пейзаж Череповца за окно моего героя.
— А в финальных сценах фильма герой видит из окна Чернобыль…
— Да, многие говорят, что мое кино «кидает в крайности». Но это не так. В финале я попробовал использовать язык театра. Городские
ландшафты за окном не имеют отношения к реальности, они имеют отношение к тому, как и что чувствует герой. А он один. Возможно даже, он последний человек на Земле. Он символизирует все человечество, крайнюю степень одиночества. Он слышит, что по радио передают новости о Чернобыльской катастрофе. А также о том, что СССР вступил во Вторую мировую войну. Я хотел показать, что история повторяется, ужас может случиться еще раз. С ним он случился.
Красный крокодил. Реж. Домициано Кристофаро, 2012
— В одной из сцен ваш герой пытается пальцами проделать дыру в стене. Куски штукатурки осыпаются на Библию и какую-то православную икону. Иконы и Писание в доме наркомана?
— Дело в том, что мощи того святого, на икону которого падает штукатурка, растащили на реликвии по всему миру. Его тело вряд ли когда-либо будет собрано в единое целое… Не знаю, насколько это считывается, но для меня это было важно. В Италии, кстати, тоже особо почитаются святые, чьи мощи уже невозможно собрать. Мне была необходима духовная линия. Мой актер, Брок Нельсон, и сам в прошлом наркоман. Во многом он переносит в фильм свой собственный опыт. Ему удалось соскочить, причем без веской причины: просто проснулся однажды утром и нашел в себе силы не продолжать. Я не мог показать этого в фильме, это было бы против законов жанра, но мне нужно было подвести зрителя к моему финалу, и я решил добавить к его образу немного религии. Он буквально разлагается, распадается на куски и все же молится своему святому. И этот эпизод приводит нас к одной из финальных сцен, где герой представляет себя Иисусом Христом, который оставлен Отцом и готов к страданиям. Язвы на его теле горят, как стигматы. В какой-то момент ему кажется, что спасение близко, но, конечно, спасения не будет. Этот парень завязывает только потому, что умирает.
— У вас были какие-то визуальные ориентиры в сценах, где главный герой воображает себя Христом?
— Да, я думал о некоторых полотнах, таких, как «Мертвый Христос» Андреа Мантеньи. Эта картина, к слову, очень нравилась Пазолини. Должен признаться, что Пазолини не выходил у меня из головы на протяжении всей работы над фильмом. Атмосфера и выразительные средства «Теоремы», мне кажется, повлияли на «Красного крокодила».
Мёртвый Христос. Художник Андреа Мантенья. 1475-1501
— Актер кажется вашим соавтором. По крайней мере, если судить по степени его самоотдачи. Что на фоне нереально маленького бюджета фильма не может не восхищать.
— Потому что это был не мой фильм, это был наш с ним фильм. Не было никакого смысла нанимать ассистентов или приглашать большую техническую команду. Это очень личный проект. Да, он стоил всего тысячу евро, но для меня лично он стоит гораздо больше! Не говоря уже о том, что фильм снимался в моем собственном доме, который мы основательно потрепали, почти разрушили. Я был ответственным за все, даже за питание на площадке. Знаете, из идеи, которая тебя гложет, может родиться фильм. Даже без денег. Все, конечно, зависит от обстоятельств. Но мы минимизировали затраты: у нас была только одна площадка, один актер. Нам не нужно было много денег.
— Как вы готовились к съемкам? Во время съемок вы строго придерживались раскадровок или импровизировали?
— И то и другое. Некоторые вещи я делал сам, например, спецэффекты и грим. Да-да, я был гримером на площадке. Некоторые вещи рождались прямо по ходу съемок. К примеру, в начале фильма мы хотели показать все язвы на теле нашего практически обнаженного героя. Но потом решили показать его с бинтами на ранах. А потом понемногу приоткрывали эти раны. Так больше пронимает.
— Правда ли, что «Красный крокодил» — первая часть трилогии?
— Правда. «Красный крокодил» — первая глава, Чистилище. Следующая, под названием «Синдром куклы», — это Ад. Я начал думать об этом, когда впервые столкнулся с сартровским определением ада. Он сказал: «Ад — это другие». Этот фильм уже снят, и теперь я думаю о Рае. О возможности рая на земле. Конечно, не для всех людей, для некоторых. Для меньшинства.
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»