Портрет

Красный нуар Голливуда: Джеймс Кэгни


Джеймс Кэгни в 1934 году.

В августе 1934-го газеты вспыхнули заголовками: «Актер замешан в красном заговоре», «Четыре звезды подозреваются в финансировании коммунизма», «Окружной прокурор Сакраменто намерен возбудить дело против Долорес дель Рио, Рамона Новарро, Лупе Велес и Джеймса Кэгни». Их имена полиция нашла в бумагах Кэролайн Деккер, секретаря «Союза рабочих сельского хозяйства и сахарной промышленности», захваченных в ходе погромной облавы.

21-летняя Деккер достойна отдельной поэмы. Крошечная (142 см, 50 кг) голубоглазая и белокурая еврейка вступила в компартию в 16 лет — пресса сравнивала ее с Ширли Темпл — возглавила невиданную стачку сборщиков хлопка и победила. «Дюймовочка» предсказуемо получила три года за «преступный синдикализм», но вот со звездами прокурор еще не имел дела. Новарро заявил, что жертвует только церкви. Дель Рио не видела в жизни ни одного коммуниста. Велес не знает, что такое «профсоюз», предлагает натянуть на прокурора смирительную рубашку, а денег никогда никому не дает, они ей нужны самой. К их хору присоединились вопли оскорбленных мужей Велес и Дель Рио: Джонни «Тарзана» Вайсмюллера и Седрика Гиббонса, автора статуэтки «Оскара».

Кэролайн Деккер

Не выдержав этой истерики, закон капитулировал: вместе с девушками сухим из воды вышел и 35-летний Кэгни, хотя скандал грянул именно по вине этого низкорослого, вихрастого ирландца из нью-йоркской «Адской кухни», отличного танцора бродвейской выделки, казавшегося рабочим пареньком. Звездой его сделал, обрекая на гангстерское амплуа, «Враг общества» (1931). По жизни у Кэгни тоже были опасные связи.

Из бедности он выбился лишь в тридцать лет. Первой собственной «хижиной» обзавелся в 1927-м благодаря социалисту Уиллу Кроуфорду, приведшему супругов Кэгни в кооператив «Бесплатные акры» в Нью-Джерси. В старости Кэгни, раз и навсегда напуганный, кичился дружбой с Рейганом, а дружбу с Кроуфордом списал на юношескую незрелость: «Там были коммунисты, но никто не воспринимал их как коммунистов; они были в основном социалистами», «из-за возраста и чувства благодарности я впитал часть их философии, но не как доктрину».

Голливуд, казалось, излечил Кэгни от левизны. «Вся ирландская компания в Голливуде была реакционной. Пэт О’Брайан, ближайший друг Кэгни, был фашистом и ярым антисемитом. Лео Маккэри тоже был антисемитом» (Джон Брайт). Но ирландцы не заметили, как проиграли Кэгни другим его друзьям-сценаристам: Брайту, которому он был обязан славой, и Сэмюэлю Орницу, вместе с Брайтом «заразившему» Голливуд коммунизмом.

Если 24-летний Брайт был отпетым хулиганом, то в доме 44-летнего Орница — «Салоне мистера де Сталь» — собиралась вся немногочисленная левая интеллигенция Голливуда, затянувшая в свой круг простака Кэгни. Он был счастлив: вот-вот исполнится его мечта — познакомиться с Драйзером и Линкольном Стеффенсом, единственными писателями, честно рассказавшими о таких бедняках, как он.

Книга Стеффенса — патриарха журналистской школы «разгребателей грязи» — о коррупции «Позор городов» (1904) была «библией» Кэгни. Знал ли он уже, что в 1919-ом Стеффенс проторил тропу в красный Петроград, вернувшись откуда, отчеканил символ веры американских левых: «Я видел будущее, и оно работает»?

Кэгни познакомился со своими кумирами на ужине в сан-францисском ресторане Johns Rendezvous: оттуда сотрапезники отправились на 10-тысячный рабочий митинг в «Амфитеатре докеров». Лидер калифорнийских коммунистов Уильям Шнейдерман усадил Кэгни в президиум. Назавтра Херст растиражировал фото Кэгни и Брайта в окружении всей «головки» партии. Брайт что-то заговорщицки шептал Шнейдерману на ухо: по версии Брайта, он осведомлялся у секретаря обкома, где здесь туалет.

Разъяренный Джек Уорнер вызвал Брайта и Кэгни на ковер и обозвал «простофилями». Но Кэгни настолько сблизился со Стеффенсом и его юной женой — журналисткой Эллой Уинтер — что поселился по соседству и считал себя их «приемным сыном». Стеффенс отвечал взаимностью: «никого я не желаю видеть так сильно, как вас».

Кэгни научил «Дюймовочку» Деккер танцевать чечетку и совершил ритуальное паломничество в тюрьму Сан-Квентин, акт немой солидарности с Томом Муни, которому было запрещено разговаривать с посетителями. В старости он расскажет, что потом друзья затащили его на митинг «безумноглазой банды»: «Они были совершенно чокнутыми. Истошно вопили, выкрикивали проклятия, изливали бог знает какие психические расстройства и делали что угодно, кроме того, что могло помочь этому человеку в тюрьме. Для меня все было кончено. Я бы никогда не вернулся к ним».

Кэгни в фильме «Ангелы с грязными лицами». 1938

Так ли? Пока что Кэгни никуда не уходил. Уинтер рассказывала ему о поездке к бастующим батракам долины Сан-Хоакин, об умершем от голода — на ее глазах — ребенке: потрясенный актер жертвовал на забастовку и обещал привлечь коллег. В перехваченной полицией записке Уинтер, адресованной Деккер, речь шла именно о нем: «В этот раз Кэгни был очень мил и обещал привести других звезд поговорить со Стефом о коммунизме».

За Кэгни заступился Стеффенс, а старика уважали даже правоохранители. Кэгни отговорился, что речь шла о детях, об умирающих детях, черт возьми: «Какого черта я мог знать о приливах и отливах политических движений!». Сообразив, наконец, что под угрозой карьера, от друзей он начал отдаляться: смущенно, но неумолимо.

«Джимми обещал быть на митинге в защиту „парней из Скоттсборо“ [девяти негров, облыжно осужденных за изнасилование — примеч. автора]. Он ненавидел водить, я заскочил за ним. Он говорит: „Я не намерен ехать“. А я: „Господи, мы же тебя объявили“. И тут его жена подошла к дверям и сказала: „Он решил не ехать“. Тут-то он вспылил: „Ты решила, что я не намерен ехать“. В результате, он поехал» (Брайт). Но вскоре друзья просто перестали звать его на митинги, а Кэгни переквалифицировался (1935) в «джи-мена», агента ФБР, в фильмах, снятых по заказу кошмарного Гувера.


Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: