Трип Брежнева — Александр Марков о «Красной Африке»
В московском киноцентре «Октябрь» до 24 августа проходит Международный фестиваль документального кино «Докер». Открыла смотр «Красная Африка» Александра Маркова, рассказывающая о советской политике в отношении африканских республик. Иван Родин поговорил с режиссером о работе над картиной, имперских амбициях и эстетических аспектах пропаганды.
Почему вы заинтересовались этой темой?
История начиналась тривиально. Была такая программа Open World (сейчас это название звучит весьма абсурдно) для деятелей науки и культуры из РФ, которых привозили в США для обмена опытом в сфере кинематографа. Нас тогда привезли в город Пукипси штата Нью-Йорк, где мы посетили семинар имени Роберта Флаэрти, проходящий каждый год в разных городах. В конце этого фестиваля одна афроамериканская дама подошла ко мне, дернула за руку и говорит: «Слушай, ты ведь из России? Мой отец был послом от Сьерра-Леоне в Москве. Я точно знаю, что советские кинематографисты всю Африку сняли вдоль и поперек». Потом она представилась и, кстати, дружим мы до сих пор. Зовут ее Махин Бонети (Mahen Bonetti), она — директор Фестиваля африканского кино в Нью-Йорке, для которого я стал работать исследователем. Находил советские фильмы, потому что в тот момент (2007-2008 годы), проходили юбилеи независимости разных африканских стран. Эти фильмы об Африке мы оцифровывали, делали субтитры и показывали в рамках ретроспективы. Это продолжалось лет семь. А после я понял: нужно делать кино, потому что столько материала! Решил, что надо попробовать. Где-то с 2011 стал искать финансирование. Нашлось оно в Португалии, где мы три года и делали «Красную Африку». Это совместный российско-португальский проект.
Была какая-то схема монтажа, безусловно. Но схема эта все время менялась
Как они заинтересовались фильмом? Почему именно Португалия?
Была прекрасная программа на фестивале «Послание к человеку» в 2013-м году — «Время диктатуры», делала ее Наталья Яценко. Там был фильм Сузаны де Созы Диас, очень серьезного режиссера из Лиссабона. Она сняла кино Natureza morta о диктатуре Салазара и его последователей − безо всякого закадрового комментария. Меня этот фильм ошарашил. Тогда же я познакомился с Сузаной. Я немножко работал для ее картин как исследователь, а в 2008-м сделал короткий метр «Наша Африка», из которого «Красная Африка» и выросла. Португальцы увидели «Нашу Африку» и сказали: «Слушай, все очень круто, нам понравилось, но ты не хочешь сделать большое кино, с фокусом на португальские колонии? Нам кажется, что Португальский Институт может его поддержать» Я сказал: «Да, давайте попробуем». В итоге Португальский Институт поддержал картину.
Какие были главные трудности при поиске материала?
Трудности были, я бы сказал, глобального масштаба. Поначалу я снял порядка десяти интервью с советскими кинематографистами, которые работали в Африке. И я зачем-то стал их интегрировать в этот материал, но вскоре понял, что интервью — это что-то совершенно отдельное, не кино, а байки, интересные истории авторов. Что-то смонтировал — не получилось, убрал все эти интервью. Тут я, конечно, очень благодарен режиссеру монтажа Светлане Печеных, с которой мы рука об руку шли от «Нашей Африки» к «Красной».
Была какая-то схема монтажа, безусловно. Но схема эта все время менялась. Каждый кусочек, каждая минута давали новый виток. Это же такой процесс: нашел, скажем, пятьдесят фильмов, структурируешь нужные фрагменты в хронологической последовательности. Потом снова идешь в архив, где находишь новый материал. Например, кусок с Брежневым в Африке, причем засунутый в какой-то совершенно другой фильм, никак не связанный с нашей темой. И вот новый виток. Думали, кого делать героем: Брежнева или Хрущева, но поняли, что Брежнева больше. Хотя Хрущев и был бы логичнее, потому что он со своей риторикой антиколониальной чаще выступал. Но Хрущев не герой для фильма, он совсем не тянет на это, Хрущев где-то сбоку. Это и в историческом смысле объяснимо, поскольку Брежнев подвинул Хрущева в 1964 году, когда тот был, кстати, в Египте, с Насером обнимался. Так что мы решили в итоге, что Хрущев должен быть, но где-то на втором плане. В общем, материал вел нас за собой.
Трип Брежнева по четырем африканским странам дал нам возможность ввести его как героя. Это была логика той пропаганды, тех презентационных фильмов, которые снимали советские кинематографисты — они дали такой массив. Леонид Ильич был хедлайнером конца 60-х, начала 70-х и так далее, вплоть до Анголы и Мозамбика, когда его уже как свадебного генерала ставили. Зафиксированная на экране политическая жизнь Брежнева нами и выстраивалась.
Сколько пропаганды фиксируется на любые девайсы, столько и возможностей у кинематографистов
Или вот линия экологии. На хронике они столько рыбы достают из океана! А сколько деревьев срезали пилой «Дружба», восхищались, показывая этим свою доминанту технологическую! Это было взято из презентационного фильма, продвигающего пилу «Дружба». Презентационный фильм тоже вел нас за собой.
Мы монтировали в режиме своеобразного трипа. Медленно, с большими перерывами. Полгода монтируешь, оставляешь материал полежать, а потом показываешь партнерам. Они посмотрят, что-то скажут. Это некий герменевтический круг: возвращение-перестановка, возвращение-перестановка. Монтажное кино (хотя, наверное, и не всё) не входит в стандартные индустриальные рамки.
Можно ведь сделать хорошее кино и не о дне сегодняшнем
Вы в одном интервью сказали, что на вас определенно повлияли Шуб и Лозница. На кого вы стилистически ориентировались при работе именно над «Красной Африкой»?
Я бы назвал Павла Медведева с его фильмом «Восхождение». Потому что мне очень понравился такой акцентированный минималистичный звук, который делал звукорежиссер Сергей Мошков, работавший, кстати, на «Молохе» Сокурова. С Сергеем мы поработали и на «Красной Африке». Есть еще такой фильм бельгийской кинематографистки Яэль Андре «Когда я стану диктатором» в стилистике home video, который я посмотрел на фестивале Cinéma du Réel. А у Сузаны, помимо Natureza morta, есть кино «48», состоящее из фотографий репрессированных людей, которые десятки лет сидели в тюрьме при Салазаре.
А также бельгийское и французское документальное кино в целом — интерес к found footage в этих странах достаточно велик. Собственно, я по этим странам и искал, что могу посмотреть, что мне может помочь.
«Красная Африка» осмысляет пропагандистский материал. Как вы думаете, возможны ли в будущем подобные высказывания на основе современной российской пропаганды?
Конечно! Я абсолютно уверен в этом. Это, кстати, материал, который можно будет осмыслять через какое-то время. Если у нас будет доступ к нему. А он, естественно, будет. В принципе, уже и сейчас подобное есть: взять того же Андрея Грязева, автора «Котлована». У него, конечно, немного другое: YouTube-ролики, записанные простыми людьми. Вот вы сказали, и я как раз вспомнил фильм Павла Медведева «Незримое», созданный на основе материала, не вошедшего в новостные сюжеты о кейтеринге Путина.
Да, я уверен, это будет совершенно невозможно обойти. Found footage сейчас — это не только пленка, это все, что угодно. Вот мы с вами говорим по «зуму» — это ведь тоже часть found footage, можно будет что-то подобное использовать. Сколько пропаганды фиксируется на любые девайсы, столько и возможностей у кинематографистов. Не знаю, кто первым сделает такое кино. Потому что кино — это структура, это высказывание, требующее осмысления.
Моей главной задачей было сравнение колониализма внешнего и внутреннего
Как вы считаете, учитывая сегодняшние реалии, что ждет российское документальное кино?
Будет интересный процесс. Думаю, если ты работаешь в России на деньги с российских грантов, ты вынужден отстраняться от каких-то тем. Самоцензура — это естественный процесс. Хотя интересно: вот если ты получишь грант Минкульта и снимешь что-то резкое — что будет дальше? По советскому опыту мы знаем, что кино клали на полку, но сейчас, наверное, будет еще жестче. Не просто положат на полку (да и «полки» как таковые в век цифрового кино невозможны), а подадут в суд, например. Это с одной стороны. С другой, многие кинематографисты будут переходить на эзопов язык. Или избегать животрепещущих тем. Можно ведь сделать хорошее кино и не о дне сегодняшнем. И оно тоже может быть актуальным, касаться какой-то социальной группы людей, определенных проблем. Но если мы говорим о той же школе Разбежкиной и вообще о «реальном кино», то такому подходу, по-моему, нанесен серьезный удар.
И последний вопрос. Картина начинается с «освобождения» африканских стран и заканчивается «освобождением» советских республик. А случилось ли это освобождение на самом деле?
На мой взгляд, частично. Моей главной задачей было сравнение колониализма внешнего и внутреннего. Мы знаем, что ряд стран стали реально независимыми. Другой вопрос, что ностальгические потуги империи сохранились, их стараются вернуть и заново встать на давно пройденный путь, что априори невозможно. «Красная Африка» отличается от того, что снималось в 60-х и 70-х годах, в этом главный кайф и главная интенция, что ли. Но я, прежде всего, хотел затронуть болезненную тему, связанную с имперскими амбициями.
Автор благодарит Марию Индину, Малику Мухамеджан и Ивана Потякина за помощь в подготовке материала
Читайте также
-
Абсолютно живая картина — Наум Клейман о «Стачке»
-
Субъективный универсум — «Мистическiй Кино-Петербургъ» на «Ленфильме»
-
Алексей Родионов: «Надо работать с неявленным и невидимым»
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»