Кира Долинина
Кира Долинина

Путеводитель воображения


Без культовых имен наука не существует. Хотя бы потому что до последнего времени способ передачи знаний от учителя к ученику был самым успешным. И рождение, эволюция, умирание научных школ — тому подтверждение. Дух, конечно, бродит где хочет, но питать его тоже надо. В точных науках ученые — это конкретные открытия, законы и формулы. То же справедливо для естественных. В медицине — ясное дело. Но что делать с гуманитарными науками, где одиночное открытие — это не всегда значимый поворот в науке, где ученые-одиночки вполне способны породить целое направление, а культовый преподаватель, которому многим, если не всем, в профессии обязаны сотни его учеников, за всю свою длинную научную жизнь оказывается не издал ни одной монографии? Туман и морок, что ли, эти гуманитарные науки?

Иван Дмитриевич Чечот — самый неуловимый отечественный искусствовед. Почти сорок лет он преподает студентам разных петербургских университетов, его ученики составляют особую касту, несут эту особость своим ученикам, передают его имя как заданную в своей науке величину, но вот «предъявить» кроме веры на слово или совета сбегать на открытые лекции Чечота им нечего. Напечатанных текстов Ивана Дмитриевича мало, а те, что есть, даже самые блистательные из них, не передают того, о чем рассказывают «очевидцы». Слово устное и слово письменное тут явно не тождественны.

Урок анатомии. Олег Хвостов, 2000 год

Конечно, это позиция самого Чечота. С одной стороны, он — перфекционист, и любой текст для него недоделан, недодуман, не выстоялся. Но, с другой стороны, и это куда больше значит для понимания того, с чем мы имеем дело, издание собственных текстов ему не так уж и интересно. Это могло бы показаться позой, если бы не было так зеркально отражено в тех его текстах, которые все-таки вышли на свет на бумаге.

Сборник статей, дневниковых записей и переводов Ивана Дмитриевича Чечота «От Бекмана до Брекера» — удивительная книга. Если она об истории искусства, то лишь частично. В значительной мере она об истории искусствознания — точнее, о тех ее кратких периодах, которые занимают мысли автора в момент написания текста. В основном, речь идёт о немецкоязычных авторах, которым блистательно владеющий немецким Чечот посвятил много строк и куда больше лекционных часов. Кроме статей в сборник вошли переводы бесспорного классика Генриха Вельфлина, Юлиуса Лангбена, имя которого стало нарицательным в связи с разговорами о прото-нацизме и антисемитизме, и едва существующего на русском экспрессиониста Готфрида Бенна. Немецкое искусствознание стеной стоит за каждым объектом интереса Чечота, неслучайно оно стало важнейшей частью научной родословной его студентов. Петербургское искусствоведение чечотовского извода знает Воррингера и Вельфлина куда лучше Барта или Т. Дж. Кларка. Понятно, что с конца 1990-х эта монополия на большое знание была разрушена доступностью иных источников, но немецкий след будет еще долго тайным шифром, дружеским перемигиванием для учеников Чечота, даже если они и ушли в своих штудиях далеко от области интересов учителя.

Арно Брекер в мастерской (слева), Иван Чечот на присяге (справа)

Еще это книга об учителе Чечота Борисе Зернове, знаменитом эрмитажном хранителе, острослове, сплетнике, любимце дам и тончайшем знатоке немецкого искусства, после которого так же почти не осталось текстов, только легенда. И память, вернейшим носителем который стал Иван Чечот и его образ мысли и жизни. Такой вот отдельный искусствоведческий петербургский текст.
И, конечно, эта книга о художниках. Тут есть Рембрандт, Рубенс, Макс Бекман, Отто Дикс, Кете Кельвиц, Арно Брекер, есть архитектор Мендельсон, колония немецких художников в Ворпсведе и Тимур Новиков. А еще она — о городе Кенигсберг/Калининград, который является то реальным, то воображаемым ее героем. Какие-то пункты в этом списке могут показаться неожиданными (Рембрандтом или Рубенсом Чечот вроде бы никогда углубленно не занимался), другие совершенно ожидаемы, более того — никто на русском языке лучше Чечота о них не говорил. Однако, на самом деле, главным героем своего сборника ученый сделал себя самого. И это совершенно сознательный акт.

В предисловии Иван Чечот предупреждает, что его книга не столько об искусстве, сколько о том, «что через искусство проявляется и под его воздействием раскрывается как в мире, так и в человеке; в том числе в человеке, обращенном к искусству; во мне самом как участнике жизни и истории». Если читатель не поверит и представит, что перед ним сборник научных статей, он будет разочарован: необязательность ссылок, пренебрежение предшествующими исследованиями, субъективность ассоциаций, возведенная в принцип — все это способно оттолкнуть академических коллег. Но если читатель доверится предупреждению, то получит удивительный урок «волнений и исканий», из которых и состоит ремесло автора.

Иван Чечот. Айхельберг, 1990

Научная статья, эссе, дневник, запись лекции, мемуар в каталоге — в ход тут пошли все жанры искусствоведческой прозы Ивана Чечота. Вместе все эти тексты способны рассказать о том, из чего складывается дар этого харизматичного ученого. Да, тут не будет голоса, магнетических интонаций, которые и через тридцать-сорок лет способны заставить его учеников зависнуть в пространстве и времени и слушать, нет тут и слайдов на светящемся экране, на которые накладывается лекторский текст, заставляя видеть то, что до сих пор, казалось, способен увидеть только Чечот. Но тут есть обнаженный процесс размышления, назывного перечисления ради вычленения важного из важного, нанизывания смыслов, урок смотреть и видеть, видеть и думать. Эта книга — разоблачение приема, откровенное до почти невозможного в преподавательской профессии. Так хотел сам автор. Но, если честно, ему такое саморазоблачение не страшно — многие пробовали делать, как Чечот, у многих получалось неплохо, но никогда так удивительно, как у учителя. Разоблачение магии не состоялось.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить