Прощание с книгой
«Порядок слов» не просто книжный магазин, это знают все, кто покупает там книги. За 10 лет работы на набережной Фонтанки, дом 15 читали стихи поэты, показывали кино режиссеры, объясняли мир ученые. По случаю юбилея публикуем одну из лекций Бориса Дубина.
СЕАНС – 63
Я вырос среди книг, в книгах, но постараюсь не давать волю книжному фетишизму, естественному для человека моего поколения. Почему я назвал лекцию «Прощание с книгой»? Я не верю в гибель культуры. Но бывают такие превращения, такие метаморфозы, которые полностью меняют ландшафт. Что касается книг, журналов, бумажной культуры, полностью изменилась вся композиция и значение различных составных частей. Для людей, привыкших к какой-то одной композиции, эти изменения могут выглядеть достаточно драматично.
Интеллигенция и интернет
По возможности я не буду излагать свои впечатления человека-книги, а буду опираться на те данные, которые есть у моих коллег-социологов и у меня. Я включился в систему изучения чтения, читательских интересов и книги в 1972 году. С 1988 года, в рамках того, что называлось Всесоюзный, затем — Всероссийский центр изучения общественного мнения, ВЦИОМ, а с 2004 года называется Левада-центр, мы, помня о своем библиотечном, книжном прошлом, всячески старались инициировать различные исследования, связанные с книгой.
Когда мы опрашиваем людей о том, что они читают сегодня, мы не обнаруживаем библиотечных книг вообще.
Книги в городе
Если говорить о коммуникациях в российском обществе, за последние 20-25 лет произошли очень серьезные изменения в системе. Мы начинали изучать чтение и читательские интересы в 1972–1973 году. Когда мы занимались этим изучением, то даже в селе, где уровень активности чтения был существенно ниже, чем в городах, порядка 60, а то и 65 % книг, которые были на руках у людей, были взяты в библиотеке. Сегодня районные, общедоступные, массовые библиотеки посещают раз в месяц — и всего 7 % взрослого населения. Когда мы опрашиваем людей о том, что они читают сегодня, мы не обнаруживаем библиотечных книг вообще. Люди в основном покупают книги и берут их у друзей, знакомых и родственников. Что такое взять книги в библиотеке? Это значит, что появляется рекомендация библиотеки, есть библиотека как институт. Библиотекарь, что-то об этом знающий, выстраивает иерархию: в этом шкафу будет это, в этом шкафу будет это; библиотекарь приближает наиболее интересные книги к читателю. Здесь нет никакой иерархии в смысле насилия и доминирования, хотя после Фуко принято считать, что за каждой иерархией желание изнасиловать непременно стоит. Нет, культурная иерархия, понятна для всех участников. Сегодня книги обсуждают с такими же, как ты, это принципиально другая система. И то, что сегодня так мощно работает интернет, то есть сетевые связи, а не иерархические, не институциональные, вполне закономерная вещь. Но погрузил нас в эту ситуацию не интернет. С обществом что-то произошло, а интернет только оформил эти отношения. Я сейчас забегаю вперед, я думал в конце это сказать, но давайте скажу сейчас: там, где есть интернет, там нет интеллигенции, а где есть интеллигенция, там интернета нет… Не потому что его не изобрели, а потому что он не нужен, он не может там родиться. Там нет той системы связей между людьми, которая выливается в интернет. Зато там, где есть интеллигенция, там будет общедоступная библиотека, общедоступный музей — и это только одно из изменений. Даже если не возвращаться к 1972 году, когда существовала государственная культурная политика, а все-таки взять уже совсем другие годы, постсоветские, даже постперестроечные, какой-нибудь 1990–1992 . Опрос 1990 года — «Как часто вы читаете журналы?» Я складываю сейчас всех, кто читает хотя бы раз в месяц. В 1990 году таких было три четверти взрослого населения. В 2011 таких едва набирается 40%.
Журналы: меньшинство меньшинства
Доля тех, кто читает журналы через интернет, если брать все население, это достаточно небольшой процент. Это меньшинство меньшинства, но, как мы видели в декабре 2011 и в феврале 2012 года, оно в общем способно себя проявить, сделав кое-что заметное и значительное. Такая же ситуация с книгами. Сегодня практически не читают журналов, по крайней мере — бумажных. 57, под 60 %, не читают книг, 60 % не бывают в библиотеке… Не бывают в театре, не бывают в кино, не бывают в музеях и так далее — везде примерно такие же цифры — 70, 80, 85 %. Самый гигантский провал — журналы.
Это очень интересно: социолог понимает, что журнал — это особое культурное устройство. Журнал — это рупор группы. Я бы так сказал: во времена активизации социальной инициативы и политической, общественной, культурной, экономической конкуренции журналы расцветают. Журнал как культурная форма родился вместе с промышленной революцией и началом европейской модернизации. Тогда журналы во Франции, журналы в Германии, журналы в Великобритании делали общественное мнение. Они были разными, от почти газетных форм, мы такие тоже знаем, до толстых журналов. Но важно, что журнал — это образ мира, ориентир группы. То, что она считает важным, образцовым, интересным, она выносит в общее поле на соревнование с другими группами. Журнал не может быть один. При всем моем уважении и любви к журналу «Новое литературное обозрение», журнал такого типа не может быть один. А у нас он один. Такой журнал, как «Иностранная литература», не может быть один, а он у нас один на протяжении более, чем полувека. Это значит, что мы из очень благородных целей и, в конце концов, даже с некоторыми успехами и с каким-то культурным эффектом, но все-таки симулируем публичность. Вообще говоря, в обществе и культуре симулировать ничего нельзя. Во-первых, это не удается, а во-вторых, это очень дорого потом обходится. Но это уже другой разговор, не совсем о книге.
Может быть, кто-то помнит или знает из истории статистики, социологии, книжного дела, что журналы на исходе Советской эпохи были «нашим всем». Толстые журналы, которые были одновременно вестником и культуры, и политики, и естествознания в популярной его форме, и экономики в популярной ее форме. Тиражи, как правило, были ограничены, но, скажем, 150-200 тысяч — это была нормальная вещь. С 1987 по 1991 годы у «Нового мира» тираж подскочил не просто в разы, а стал на порядки больше. 2,5 миллиона, которые были у «Нового мира», когда там стали печатать Солженицына — это, конечно, предел. Это значит, что те люди, которые создавали ауру «Нового мира» — они выработали свой ресурс на тот момент. Прошел год-полтора, тиражи резко пошли вниз, и сегодня у «Нового мира» — 3000 тысячи экземпляров. Не 2,5 миллиона — 3 тысячи. Социология использует эти продукты, в частности, продукты печатной культуры, как своего рода контрастное вещество, которое позволяет смотреть, как работает сосудистая система, как работают отдельные участки социального общественного организма, и, соответственно, увидеть дисфункции, болевые точки, напряжение, отказ каких-то органов от работы. Кто-то помнит, наверное, как в конце 1980-х — начале 1990-х годов начали буйно появляться новые журналы в России. Просто сотни. И это было не только в Москве и Петербурге, это было в самом-самом третье- и четверостепенном городе. Каких только журналов не было. Они были хулиганские, они были очень серьезные, они были интеллектуальные, они были развлекательные, но они множились просто у нас на глазах. 1992–1993 годы пережили в буквальном смысле единицы.
Количество книжных магазинов в стране за 1990-ые годы снизилось как минимум в три раза.
А они исчислялись сотнями на тот момент, и появлялись каждую неделю, просто невозможно было за этим уследить. Такая же история происходила тогда с независимыми магазинами трудной или интеллектуальной книги. Они появлялись один за другим, как грибы. Опять-таки, мало кто пережил 1998–1999 годы. Количество книжных магазинов в стране за 1990-ые годы снизилось как минимум в три раза. Если пересчитывать на площади, где размещаются книги, то и в пять-восемь раз. Это касается только крупнейших городов, Москвы и Петербурга. Ситуация в средних городах существенно хуже, вплоть до закрытия книжных магазинов вообще. Иначе говоря, прощание с книгой, как я озаглавил свое выступление, выглядит как прощание с той книгой, которая нам казалась вездесущей, всемогущей, самой умной, достойной хранения, достойной передачи следующим поколениям. Конечно, многое в этом было от мифологии книжной культуры, от мифологии книжных людей. Это была мифология, которая на каком-то историческом моменте, несомненно, работала на повышение социального и культурного качества социума. Только люди, которые несли эту мифологию, оказались не главными людьми.
Новые распорядители культуры
В середине 1990-х. я написал статью про новых распорядителей культуры. Там шла речь о новом поколении людей, которые начали создавать новые средства массовой информации. Они были не книжные, они были в основном телевизионные, они соединили установку на успех с установкой на прошлое и с тем, что теперь называется «патриотизмом», хотя тогда не говорили «патриотизм»…
Матадор
Появилась программа, которую сделали молодые, амбициозные, хорошо образованные, в том числе европейски образованные, люди. Программа называлась «Старые песни о главном». Она была неслучайной, она стала парадигматической. Это было соединение установки на массу с понижением качества. «Главным» в «Старых песнях о главном» было напоминание о том, какой была наша страна. Делали это новые менеджеры телевидения, повторяю, молодые, европейски образованные, и сегодня они делали новое массовое телевизионное искусство, которое насыщалось советской тематикой, проблематикой и образами. У меня нет экономического уклона, я не марксист по своей формации, но за этим стояли очень тривиальные экономические предпосылки. Новый телевизор становился олигархическим, за каждым крупным каналом стоял крупный олигарх, они друг с другом соревновались, у кого канал сильней, у кого круче. Установка при этом была такая: сделать так же, как у другого, но дешевле.
Вот тогда началась эта мания рейтингов каналов и передач, потом охватившая и первых лиц. Сформировалась потребность, как теперь выражаются телевизионщики, в дешевом контенте. А дешевого контента было два: это дешевые латиноамериканские сериалы и советский контент, который ничего не стоил, поскольку на тот момент еще не определились все отношения собственников. Почему каждый хотел стать круче? Почему большая часть социума это приняла? Это были уже совсем не экономические процессы, а процессы, связанные с самой материей, самим воздухом, если хотите, который соединял людей в нечто, называющееся обществом, страной. Потом, к концу 1990-х годов, в 2000-е годы, все чаще и чаще это стали называть державой.
Интеллигенция и телевидение
В 1990-е и 2000-е годы растет разрыв между центром и периферией, характерный и для сегодняшнего дня. И он наглядно проявляется в книжной и журнальной сфере. В чем он не проявляется — это в телевидении и кино. Это, что касается пространственного измерения культуры. Говоря о временном измерении культуры, нужно отметить, что культура, в основе своей, если очень грубо и просто, есть то (или должно быть то), что «приподнимает» человека. Культура — это то, что передается из поколения в поколение. И не потому, что мы навязываем что-то следующему поколению, а потому что ценность этих образцов такова, что они соединяют времена. До 40 % людей, которые сегодня покупают книги, говорят, что они не собираются их хранить. Читают — и отдают другим, оставляют в доме отдыха, выносят туда, где почтовые ящики, чтобы другие люди из подъезда забрали, относят в школу, вообще стремятся как-то от них избавиться.
Что стоит за нежеланием хранить в доме книгу? Что оно означает? Оно означает сокращение временных горизонтов социальной жизни.
Если мы в начале 90-х годов насчитывали примерно 10 % семей, у которых была домашняя библиотека больше 500 экземпляров, то сегодня их едва 2 %. Это значит, что большие семейные библиотеки не воспроизводятся в следующем поколении, рассыпаются и рассеиваются. Их не передают дальше.
Биография и библиотека
Книжная культура построена на понятии образца. Этот образец персонализирован. У книги есть автор и у книги есть герой. Книга построена как целое, даже если это сборник новелл или очерков. И это «целое» персонализировано: А — в фигуре автора и Б — в фигуре того действующего лица, которое объединяет для себя это повествование. Это и есть тот механизм, который задает наше отождествление с этой книгой и с тем, что происходит с книгой. Мандельштам говорил в свое время, что у интеллигента нет биографии, ему достаточно библиотеки. Действительно, мы смотрим библиотеку и понимаем: книги — это свернутая форма нашего жизненного пути, такого, каким мы бы хотели его видеть.
Что стоит за нежеланием хранить в доме книгу? Что оно означает? Оно означает сокращение временных горизонтов социальной жизни.
За этим стоит определенная философия, даже, если хотите, определенная метафизика. И понижение акций книги в обществе, в культуре, означает понижение акций личности, образца, биографии, места каждой отдельной книги в твоей биографии. Электронная книга — это метафора, это не книга. Это носитель некоторого текста. Текст может быть стерт, может быть записан рядом или поверх другого текста. Это устройство для чтения. Книга — не устройство для чтения. Конечно, скорее всего, она была придумана как устройство для чтения, но в обществе, в культуре, в философии культуры, в философии Просвещения, потом в философии романтизма в XIX веке, во всем этом проекте культуры, как он развивался в XIX — в первой половине XX века, книга приобрела значение совсем другого. Не гаджета для чтения, а образца личностного достижения, свернутого в биографию, и биографии, упакованной в книгу.
Мифология врага и разрушение иерархии
Что очень важно в интернете и, кстати, в мобильном телефоне тоже? Важно быть в контакте. Смотрите, человек входит в метро, быстренько занимает свое место и что он делает первым делом? Достает мобильный телефон или планшет и дальше углубляется в него. Что с ним происходит? Его нет. Он отгораживается от всего остального. Это не просто экран, на который он смотрит, это экран, который его отгораживает от других. Поглощает.
Что такое быть «в контакте»? Это действительно очень важная вещь. Если ты не «в контакте» — спроса на тебя нет. Ты не в сети общения, чего ты тогда стоишь? Сети интернета построены как принципиально неиерархичные. Фигуры лидера — лидера чтения, лидера культуры, лидера оценки — не то что нет, основные жанры интернета разрушают эту фигуру. Такой замечательный жанр интернета, как «коммент», создан для того, чтобы разрушать структуру любого разумного суждения и любого разумного человека, который стоит за этим суждением. Прочтите первые три коммента — они еще на что-то похожи, прочтите пятнадцатый — и уже никакого смысла не осталось. В интернете нет понятия «время», и устойчивые связи распадаются. Мы теперь все часто в библиографиях вставляем интернет-ссылки. Через какое-то время кликаем — ссылка не работает. Связи не держатся. Если они не зацепились за институты: библиотека, академический институт, книжный магазин, еще что-то — то, скорей всего, ссылка рассыплется. Это принципиально важно. Я говорил о том, что это тот тип культуры (если можно назвать это культурой) который не рассчитан на долгие связи и на длительное хранение. Зато он обеспечивает очень быструю коммуникацию, поэтому если нужно быстро оповестить, быстро мобилизовать — ничего лучше интернета и мобильного телефона не придумали. У него огромные возможности, в частности, для таких акций, как оранжевая революция или проспект Сахарова. Скорее всего, без интернета такие акции были бы невозможны.
Место силы, место свободы
Безуспешны попытки создать что-то похожее на классическую для книжной культуры структуру в интернете. В частности, у Александра Долгина была идея «ИмхоНет» — сайта, где в интернете будет все, как у взрослых. Будут эксперты, которые рекомендуют, к ним будут присоединяться сочувствующие и разделяющие, это развернется в хронологический процесс восприятия образца, как это было в свое время в книжной и печатной культуре. Оказывается, имитировать это можно, а работать — это не работает. Наряду с теми уровнями, о которых мы раньше говорили, — уровнем рассеянной массы, уровнем книжной и журнальной культуры, уровнем отношений между узкими кругами родственников, друзей и коллег, на наших глазах создался новый уровень сетевых отношений, отношений необязательно родственников, необязательно друзей. Это новый тип отношений, новый уровень социума, который возник буквально у нас на глазах, в наше время и отчасти нашими усилиями.
