Продавец лохматого золота
«Я за полгода здесь многое поняла, — меня теперь только бабосы интересуют», — сообщает подруге Галя Соколова, швея из Ростова, которая не любила, да вышла замуж. Что ее интересовало полгода назад, строго говоря, из фильма непонятно. Галя покинула пасторальный рай с козами, спившимися родителями и хахалем-братком и прошла круги московского ада. Метала петли, мыла полы. Встречались ей ужасные люди: дизайнер (гей!), стилист (тоже гей!), редакторша модного журнала (сука!), ее дочка (тоже сука!), хозяин эскорт-агентства (гей!) и, наконец, олигарх (алкоголик!). Так Галя познала неприглядный мир глянца.
«Глянец» Андрея Кончаловского вышел на экраны ровно на месяц раньше фильма его младшего брата «12» и почти на полвека позже, чем первый киножурнал его отца «Фитиль», — но мистическим образом в 2007 году пути-дорожки трех таких разных Михалковых наконец соединились. Их связал сатирический жанр. Фельетон. Склонность к бичеванию социальных пороков, так кстати проснувшаяся в год спортивных успехов и выступлений ткачих на съездах. Вновь востребовано оказалось слово художника, который указал бы обществу: нет, и у нас не всё еще в порядке. Есть, товарищи, недоработки. А кое-где плесень и гнильца.
Никита Михалков неоднократно клеймил гламур с разных трибун (включая почему-то общественный совет при Минобороны), но в своем кино выбрал более достойных противников, собрав за круглый стол целую дюжину смачных карикатур — на правозащитников и выпускников Гарварда, на пролетариев и интеллигентов, на евреев, наконец. Андрей Кончаловский всю мощь своего таланта бросил на одного врага.
И дело не в том, что Кончаловский, обличающий мир глянца, — это примерно как Уве Болль, снимающий памфлет о вреде компьютерных игр. Это же тот Кончаловский, который не вылезает из телевизора и журналов. Кончаловский, который собственными руками превратил себя в идеального персонажа «Каравана историй». Кончаловский, который сумел навести гламурный лоск даже на такой таблоидный материал, как личная жизнь. Неутомимый пропагандист ровно тех ценностей, о которых талдычат соответствующие издания: правильное питание, мужское здоровье, кокетливый цинизм. Ну, допустим, ему самому стало противно.
И не в том дело, что обличать глянец — задача, для художника сомнительная: ну что тебе, парящему в горных высях, воевать с лосьонами и швейцарскими часами?
И, опять же, не в том дело, что, взявшись за подобное предприятние, следовало бы подчистить концы и не подставляться так уж нарочито, ставя рекорды по неуклюжему product placement: «Глянец», среди прочего, является, кажется, первым кинофильмом, где рекламный телеролик спонсора попросту демонстрируется целиком — под трогательным предлогом того, что героини смотрят ящик.
Дело в том, что единственная серьезная, взрослая претензия, которую можно предъявить так называемому глянцу, — это его пошлость (ну не будем же мы голосить о том, как в мире чистогана все продается и покупается). А пошлость, в свою очередь, — та единственная, возможно, материя, которую Кончаловскому, в силу некоторых личных особенностей, стоило бы не то что не трогать — обходить за километр.
«Глянец» — это пошлый фильм о пошлом; невыносимое, убийственное сочетание. Лучший актер — Ефим Шифрин. Блеск столичной жизни иллюстрируется периодическими вкраплениями истерически мелькающих бутиков и огней. Реплики уровня: «Не девушка, а единица товара» и «Я продавец лохматого золота». Вершина образности — Юлия Высоцкая, стукающаяся о фотографию задницы.
Авдотья Смирнова, до сих пор сочинявшая пусть манерные, пусть женские, но элегантные, кружевные такие сценарии, подписалась под шутками, которые и в КВН уже давно стесняются шутить. Здесь нет ни одного персонажа, который не был бы маской. Причем маской самой грубой, самой ширпотребной выделки. Мяукающий модельер под присмотром спонсора-бандита. Хитрый консультант по моде, одетый в юбку. «Модный» (о, сколько презрения заложено в этот эпитет!) режиссер, орущий на манекенщиц: «Мечтать будешь, когда будешь делать минет!» Редакторша, помыкающая сотрудниками и спящая с «модным» (опять же) фотографом. Олигарх, кидающийся миллионами и кромсающий себе вены бутылкой. Браток. Деревенские алкаши. Галерея персонажей, дававших хлеб юмористам 90-х. Отсутствует разве что продажный журналистишка, но тот единственный, что в фильме появляется, хоть и выглядит храбрецом, — судя по сытой харе, конечно, продавшийся.
Разумеется, авторы не испытывают особого сочувствия к этим насекомым; часть героев, которые появляются и исчезают без какого-либо предупреждения и сюжетной нужды, получают свое: молодящуюся каргу обходит на повороте ее собственная дочь, хозяину эскорт-агентства из доступных кар достается смертельная болезнь. Главная героиня… впрочем, излишне, наверное, говорить, что к оторвавшейся от корней героине вместе с пониманием экзистенциальных вопросов придет идиллическое видение: она, веселая малышка, на берегу реки, с молодой и не пьющей еще мамой.
Получается, что два столичных, вполне осведомленных в затронутых темах человека описали известную им среду так, как это сделал бы злобный провинциал, не продвинувшийся в изучении Москвы дальше ГУМа. Кончаловский, положим, не обязан знать, как устроена жизнь глянцевого журнала: как проходят планерки и как редактор может — или не может — общаться с охраной. Однако Смирнова-то знает это не понаслышке. Да, глянцевые журналы — не дворянское собрание; но и не деревенский базар.
Впрочем, наверное, в фельетоне позволительны гиперболы, художественное, так сказать, огрубление — закон жанра. Но не существует таких жанров и таких законов, которые допускали бы, к примеру, появление в кадре девчушки-модели, предназначенной на поругание заграничному перверту, которая со слезой рассказывает о дедушке-инвалиде. Это дешевая и неумелая эксплуатация — основной в данном случае метод художника.
Что тут скажешь: низкие истины — не очень интересно, но куда ни шло. Когда уходит и истина, остается только низость.
