Призывная комиссия
В детстве я мечтал стать танкистом; суровым и молчаливым мужиком, в черном шлеме и комбинезоне, с непроницаемым лицом в пятнах мазута на лбу и щеках. Это превратилось в навязчивую идею. Я уже представлял, как погибну в
А в восемнадцать лет я пришел в призывную комиссию, и красноносый майор сказал мне:
— Я вас, гадов, насквозь вижу! Вот ты! Только, наверно, и думаешь, как бы откосить?
От него за километр разило перегаром, а я неожиданно подумал, что идея очень хорошая. Это было настоящим откровением. Весь мой военный романтизм как ветром сдуло. Этот пьяный кретин в мятом кителе не усек одного — я тоже видел его насквозь. Он мечтал сгноить меня (и не меня одного) в
Я сел заполнять анкету. Точнее, анкету заполняла симпатичная женщина. Она задавала вопросы, а я отвечал. Имя, адрес, интересы: вся эта бессмысленная хрень. Потом она спросила:
— Хотите служить?
— Нет, — ответил я.
— А если подумать?
Я чуток подумал.
— Нет.
Тем временем помещение призывной комиссии заполнялось испуганными тощими юнцами. Все они были похожи на глупых цыплят, которых забрали у матери-наседки и вывезли в лес. Одного парня привели в наручниках менты с автоматами. Я подумал: «А в атаку он тоже пошел бы в наручниках и под конвоем?»
Закончив с анкетой, я отправился проходить медкомиссию. Все сидячие места в коридоре оказались заняты. Я встал напротив кабинета зубного врача. Было холодно и совсем тихо. Пару раз по коридору прошел майор в облаке алкогольной вони. От его вида стало совсем тоскливо.
Нас вызывали по очереди в разные кабинеты. Папки с личными делами перемещались туда-сюда, в первый кабинет, потом в четвертый, потом во второй, потом часть папок опять в первый… Если
Освободилось несколько мест, и я сел с краю. Рядом со мной оказался парень, который выглядел явно старше других. Он тронул меня за руку.
— Смотри.
Я посмотрел.
Он поднял правую штанину. Вместо ноги там был
пластмассовый протез.
— Чечня? — спросил я шепотом.
— Какая Чечня?! Это я в двенадцать лет попал под
трамвай. Но эти придурки каждый год меня вызывают на новую медкомиссию. Вдруг вырастет?
Я не знал, что сказать. Потом меня вызвали к стоматологу. Я зашел в кабинет. Здесь воняло мочой. Тощая девица указала мне на кресло. Я сел. Открыл рот. Она
— Открывай рот.
Я открыл и вдруг подумал, что эта штуковина, наверно, побывала уже в двадцати тысячах ртов, но вряд ли эта девица хоть раз ее вымыла. Я закрыл.
— Вымойте ее, — сказал я.
— Что вымыть? — спросила она.
— Вот эту фигню.
— Это не фигня. Перебьешься, барин. Открывай рот.
Я слез с кресла.
— Тогда можете написать, что зубы у меня на месте.
— Да ради бога!
Она записала, и я вышел в коридор.
Одноногий парень сидел на своем месте.
— Хорошо, что мне не надо всех проходить. Только хирурга. Хотя я бы не удивился такому идиотизму.
— Да, — сказал я. — Да.
Спустя несколько минут я почувствовал желание помочиться. Я встал и пошел искать сортир. Навстречу попалась женщина, которая заполняла мою анкету.
— Где здесь туалет? — спросил я.
— Там, — ответила она и показала рукой.
— Спасибо, — сказал я.
— Пожалуйста. Но туалет закрыт, только для сотрудников.
Я вернулся на свое место.
Назвали мою фамилию. Я встал и зашел в кабинет. Здесь сидели двое в белых халатах. Один проверял уши, другой глаза. Старые, помятые дядьки. Может, братья?
— Хорошо видишь? — спросил один.
— Не жалуюсь, — ответил я.
Он молча записал что-то в мое личное дело и потерял
ко мне интерес. Папку взял второй.
— Как с ушами? Моешь?
— Мою.
— Садись, — сказал он.
Я сел рядом. Он наклонился к моему уху и прошептал:
— Нет ничего лучше молока «Домик в деревне»…
Я на него уставился и медленно повторил этот бред.
— Отлично. Давай-ка другое ухо проверим.
В другое ухо он прошептал:
— Свечи от геморроя «Релиф». Забудь о боли…
Боже, подумал я и повторил за ним.
— Замечательно, — сказал он. — Еще один отличный
солдат.
Я вышел в коридор. В паху появились невыносимые
рези. Я почувствовал, что уже совсем скоро не смогу терпеть.
— Скучно, правда? — сказал одноногий. — Хочешь пощупать?
— Что?
Он кивнул на протез.
— Нет, спасибо.
— Странно, когда я учился в школе, мне проходу не
давали. Всем хотелось пощупать. Даже сейчас некоторые просят. С чего бы это?
Через пару минут его вызвали в кабинет хирурга, а меня к невропатологу. Он сидел, закинув ногу на ногу, и
— Садись, — сказал он.
Я сел.
— Встань.
Я встал.
— Хм. Вполне недурно. Можешь сесть.
Я заметил, что он нарисовал в своем блокнотике чертика с кривым членом, а рядом написал: «Игорь Николаевич Нестеренко».
Он взял небольшой молоточек, постучал мне по ногам и рукам. Потом посмотрел в глаза и спросил:
— Хочешь, по башке стукну?
— Не хочу, — ответил я.
— Вот и молодец. Тогда годен. Иди.
Парня с протезом не было. Возможно, хирург все
еще измерял линейкой его культю и прикидывал, хватит ли того, что отросло за год, чтобы отправить его хотя бы в стройбат. А я дико хотел ссать и молился, чтобы все это поскорее закончилось.
Следующим врачом оказался терапевт. Это была вполне милая женщина лет пятидесяти. Она меня быстро осмотрела. Потом долго слушала холодным фонендоскопом и
— На учете у кардиолога состоишь?
— Нет, — ответил я.
— Куришь?
— Да.
— Пьешь?
— Ну, не очень много.
— Дай руку.
Она подержала мою руку в своей мягкой ладошке.
— Иди.
Я вышел.
Народу осталось совсем мало. Те, кто прошел медкомиссию, толпились у кабинета призывной комиссии. Одноногий парень снова сидел на своем месте.
— Ну, всё, — сказал он. — Осталось теперь дождаться, когда эта бодяга закончится. И я свободен как птица. Даже если у меня завтра вырастет нога.
Я сел рядом и стал ждать. Прошло немного времени. Меня вызвали к психиатру. Пожилая дама с огромными титьками и небольшими усиками внимательно меня рассмотрела и разрешила сесть.
— Служить хочешь? — спросила она.
— Я хочу в туалет, — сказал я.
— А кто твой любимый писатель?
Я назвал первую фамилию, которая пришла в голову.
— А кто еще нравится?
— Селин, — сказал я, подумав.
— А ты знаешь, что он был фашист?
— Да, я слышал.
— Ты тоже фашист?
— Не думаю.
— Ты бы хотел меня убить?
— С чего вдруг?
— Я еврейка.
— Мне-то какое дело?
— Твой любимый цвет?
— Желтый.
— Тебе нравятся мужчины?
— Нет. Мне вообще люди не нравятся.
— Ты когда-нибудь хотел секса с животными?
— Нет, конечно!
— Свободен.
— Пока еще нет, — пробормотал я и вышел.
Последним был хирург. Тоже женщина. Старая и сухая,
как мумия. И перед ней мне пришлось раздеться догола.
— Подойди и встань передо мной, — сказала она.
Я сложил одежду на стул и подошел. Она слегка сжала холодными пальцами мои яйца.
— Покашляй.
Я начал кашлять и подумал: интересно, сколько за свою жизнь она повидала членов? А потом в голове промелькнула отвратная картинка, как она наклоняется и начинает вылизывать мне причиндалы. Кошмар, кошмар!!!
— Повернись спиной. Наклонись. Раздвинь ягодицы. Раздвинь, не бойся. Так, выпрямись.
Я делал все, что она говорила. Осмотр не занял много времени. Я оделся и вышел из кабинета. Я оказался, последним, кто подошел к кабинету призывной комиссии, но меня вызвали почти сразу. Видимо, папка с моим личным делом оказалась на самом верху.
В кабинете сидел все тот же майор, некая красивая девушка и
Красивая девушка назвала мою фамилию.
— Да, — сказал я.
— У вас проблемы с сердцем, — сказала
Я протянул руку и взял направление.
— Потом приедете сюда со справкой из больницы. Комиссия объявит решение о вашей негодности, и начнете оформлять военный билет. Вам все понятно?
— Все понятно, — сказал я.
Рисунок Анастасии Лушиной
Я вышел в коридор, потом на улицу. Не сказать, что я был безумно рад. Ощущение счастья появилось только после того, как я зашел в кусты и от души выссался на стену призывной комиссии.
После этого я почти неделю пролежал на обследовании, потом съездил последний раз в призывную комиссию и вскоре получил военный билет. В больнице, где я лежал, мне выписали еще одно направление в
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино