Елена Фанайлова
Елена Фанайлова

Умер Дмитрий Александрович Пригов


Столп современной культуры, настоящий солдат искусства, проницательный и здравомыслящий аналитик, человек-оркестр, безупречное воплощение авангардного духа, «концептуалист и закаленный художественный подпольщик» (Е.Деготь); нравственный ориентир не только в искусстве, но и в политике, и в общественной жизни — вот те характеристики, которые после смерти Дмитрия Александровича Пригова я услышала от его коллег по художественному и литературному цехам и под которыми готова подписаться.

Автор бессмертного цикла о Милицанере и маленького шедевра о рыбном салате, который поэт с сыном поедают, «словно две мужские кошки», оратории «Моление о чаше» и бесчисленных перформансов, видео и графики, мастер точного жеста и убийственных пародий на всю нашу бедную жизнь. Скромнейший в быту человек, одевавшийся как военный, всегда готовый к походу, или хирург, собирающийся на операцию, стойкий, мужественный и скромный (никто не знал о трех его инфарктах; вообще, о том, что ему бывало плохо), ясно видящий и не позволяющий никаким внешним обстоятельствам себя морочить. С ним можно было часами говорить о послевоенной Москве и о современном немецком искусстве, о музыке и кино. О прошлом, которое он помнил как архивный работник своего ума, и о настоящем, которое он оценивал как политический аналитик (весьма для отечественной современности критически, слишком много он видел в ней черт совка, вообще, возрождения консервативных тенденций; и Россию любил описывать как страну, живущую в разных временных полюсах: деревня — в восемнадцатом веке, некоторые граждане столиц — в двадцать первом, и никто не может ни с кем договориться, все живут в разных мирах; вел колонку на polit.ru). С ним можно было говорить о настоящем, важном, насущном: какого смысла добавляет некое произведение к уже сделанному, сказанному? — так он оценивал новое в искусстве. В своей художественной деятельности он был тотален, не только мультиинструментален: его локальные, миниатюрные, частные с виду высказывания образовывали большую оптическую сетку, наложенную и на утреннее настроение индивида, и на последние кремлевские заморочки. Писать он не преставал никогда, делал это быстро, записывал в блокнот немедленно, носил в кармане. На дурное, на глупости реагировал бесстрастно и бесстрашно, артистически, тут же: начинал, например, громко петь на бессмысленном концерте, с которого невозможно было удрать. Всю ночь смотрел трансляцию Моцарта в Бельгии, когда Европа отмечала Моцартовы именины. Милость к падшим призывал. На отпевании в домовой церкви Третьяковки (намек на посмертную художественную канонизацию) казался многим среди нас, как известно Кто в какой момент. Похоронен на Донском кладбище, где лежит Чаадаев. Патриарх Алексий давал благословение на похороны без кремации. Скоро о нем будет сказано много ерунды, но все продлится недолго. И это его бы насмешило.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить