«Сталинград». Критика о фильме
Фильм Бондарчука открывает новую эпоху в осмыслении Второй мировой и с этой миссией справляется. <…> В советском кино были разные трактовки войны: до оттепели Победа объяснялась тем, что нами руководила партия и вообще мы марксисты-ленинцы-сталинцы. В оттепельном кинематографе установки смягчились: мы победили потому, что были добрее, человечнее, милосерднее; мы прежде всего люди, а нам противостояли нелюди. В застое военное кино стало вырождаться: киноэпопея «Освобождение» уже была триумфом и апофеозом штампа. <…> Военное кино семидесятыхдевяностых лишилось главного — смыслов: оставалось выезжать на острых сюжетах. <…> Сейчас началось новое осмысление войны — метафизическое: видимо, зазор в 50–60 лет необходим. <…> Наконец можно сформулировать главное условие, при котором творится миф: чтобы выработать действительно эпический взгляд на войну, мы от них тогдашних должны отличаться больше, чем они друг от друга.
Дмитрий Быков, «Профиль»
«Сталинград» венчает собой ряд фильмов последних лет, созданных под эгидой государства, в каждом из которых было что-то поддакивающее или ангажированное. Но никогда еще не было так, чтобы из этого «угодить» состоял почти весь фильм. <…> Советский режиссер был зависим от генеральной линии, но внутри, в выборе приемов и способов, интонации, он мог развиваться. Современный российский режиссер ограничен и в этом выборе. <…> Зависимость от идеологии и бюджетных денег порождает абсолютную зависимость в интерпретации. Поэтому у героев отсутствуют личные решения. Внутри пространства фильма герои не имеют собственной воли. Их мотивы неочевидны. <…> Это тупик патриотики 2010-х: с одной стороны, «отразить», с другой — «смягчить». <…> Авторы в результате поступают так, как поступают маркетологи: они предлагают самый отретушированный, средний и компромиссный вариант войны.
Андрей Архангельский, «Искусство кино»
<…> Технологии не усиливают, а, скорее, гасят эмоции. В «Сталинграде» разбудить их не удается ни с помощью VIP-саундтрека (от Анджело Бадаламенти до Нетребко и Земфиры), ни силой орудийного огня: пиротехнические эффекты пережили свой пик в эпоху «Апокалипсиса» Копполы и «Ватерлоо» Бондарчука-старшего. <…> Да уж, непростое дело — населить технологичное пространство, к тому же еще и квазиисторическое, живыми людьми. К ним приближаются некоторые персонажи фона <…> старый солдат в исполнении Юрия Назарова или молодая черноволосая женщина с дочкой, которую немцы принимают за еврейку и заживо сжигают. Но на первый план выходит сталинградская beauty Маша (Яна Студилина). <…> Женская харизма и мужская, которой наделил Кана актер Томас Кречман, практически steal the show <…> у основной сюжетной линии фильма. <…> Можно, конечно, счесть невероятно прогрессивным то, что патриотический канон вывернут в фильме наизнанку и самым ярким героем оказывается немецкий офицер. Но ведь так сплошь и рядом случалось в советском кино: белогвардейцев, фашистов и разложившихся капиталистов играли самые красивые, самые сексуальные актеры <…> В данном случае, впрочем, перекос произошел, скорее, от слабости основной сюжетной линии. <…> Другое достижение кто-то видит в том, что «Сталинград» якобы воспел кровосмешение вражеских наций, приведшее к сотворению нового послевоенного мира. <…> Однако бешеная страсть Кана к Маше, взаимная или нет, оказывается бесплодной. Что касается Кати, не знаю в точности, как было на самом деле, но один из участников проекта рассказывал в частном разговоре любопытную историю. Вроде как в первоначальной версии сценария Ильи Тилькина девушка была изнасилована и забеременела еще до того, как встретилась с нашими <…> богатырями. Потом к работе над сценарием присоединился многоопытный Сергей Снежкин, и все поменялось: «Ведь нельзя показать, как фашисты… наших девок». Все-таки показали, но с проблемной, как бы отрицательной героиней, а положительную настолько вывели из-под подозрений, что теперь уже трудно понять, кому из наших «пяти отцов» она отдала свое сердце и все остальное, или то и впрямь было непорочное зачатие. <…> Спасает всю эту историю, как ни странно, буржуазность Бондарчука — режиссера и общественного деятеля. Как-то продюсер «Сталинграда» Александр Роднянский обмолвился о том, что авторы нашей кинематографической «новой волны» хотят делать кино, словно они художники, а жить мечтают, как буржуа. Бондарчук не притворяется большим художником, не скрывает свой новорусский вкус, не стесняется визуальных и музыкальных красивостей. Патриотизм «Сталинграда» получается буржуазным, если не сказать бюргерским. Поэтому он и не выглядит совсем уж «квасным», и это, наверное, здорово.
Андрей Плахов, «Коммерсант»
При внешнем сходстве «Сталинград» по сути далек и от традиции военно-патриотического кино <…>, и от кино военно-приключенческого, изображающего мировой катаклизм как опасную, но увлекательную авантюру <…>. В фильме Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину» обе эти глобальные тенденции обрели почти эталонное воплощение. «Сталинград» — другой, он, как и величественный дебют Федора Бондарчука «Девятая рота», скорее аналог «Песни о Роланде», героической поэмы о поражении. И герои, заточенные в доме на берегу Волги, — потомки воинов из арьергардного отряда армии Карла Великого. Они бессмертны по определению: так о протагонисте Петра Федорова, капитане Громове, известно, что он был ранен три раза, один, по мнению врачей, смертельно. <…> Бондарчук, как неизвестный старофранцузский сказитель или древнегреческий Гомер, предпочитает эпос — жанр, в котором допустимы самые пафосные аллюзии.
Вадим Рутковский, «Сноб»
Собственно «Сталинград» Бондарчука — это не авторское произведение, а сознательная конструкция, вполне умозрительная, но совсем не противоречащая современному общественному сознанию, которое само никак не может переварить отдельные куски разнородной информации, создать цельную картину мира, объединить факты общим смыслом. Так что это по-своему честный фильм, просто собравший все штампы, все банальности и все версии того, что называется у нас кино о войне, и завернувший этот пучок цитат в богатую и модную упаковку.
Алена Солнцева, «РИА Новости»