Зарубежная пресса о «Трудно быть богом» Алексея Германа
Трудно быть богом. Реж. Алексей Герман, 2013
Идет война между Черными и Серыми, хотя сказать, кто на чьей стороне, практически невозможно. Это, определенно, не фильм с понятным сюжетом, а вихрь мелочей, которые создают грубый мир, в котором правят жестокость и уродство — комментарий к нашему собственному упадочному столетию. Основные источники образов Германа (как и в «Фаусте» Сокурова) — картины Иеронима Босха, Брейгелей и других северных художников, которые изображали гротеск, нищету и вульгарность в падшем мире, неспособном поднять взгляд к спасению.
В «Трудно быть богом» спасения нет, нет надежды на искупление в виде земного ренессанса или небесного избавления. Разница между началом и концом не ощущается. Это длинная — слишком длинная — вереница мужчин (в фильме почти одни мужчины), которые дерутся, пукают, пьют и кричат. Хотя способность Германа держать всё это на экране впечатляет, стилистически фильм почти не отличается от «Хрусталев, машину!». Возможно, «Трудно быть богом» — кульминация такого подхода, изумительно смелая реакция на советский тотальный контроль, но сейчас этот подход воспринимается как анахронизм и не производит эффекта. По сути, это исторический артефакт, заключенный во временную капсулу. Он по-своему волнует, но его неактуальная вычурность требует сперва отстраниться и только потом решать, что перед нами: шедевр в устаревшей форме или же любопытное примечание, застрявшее в иссякнувшей модальности.
Никаких вопросов не вызывает поразительная работа с Владимира Ильина и Юрия Клименко черно-белой пленкой. <…> Панорамы движутся по переполненным декорациям с удивительной точностью. Иногда камера становится глазами Руматы, который пробирается сквозь грязь и конфликты; актеры наверняка сильно уставали в такой неуютной обстановке. Но, несмотря на то, что мизансцены впечатляют выверенностью, которая почти не поддается монтажу, из-за отсутствия нарративной связности фильм походит на этюд, скованный лишь дерзкой и неколебимой философией.
Джей Вайссберг, Variety
Герман уводит сюжет на задний план, где он исчезает за обилием пересекающихся визуальных кунштюков — тем самым успешно реализует заявленное намерение создать на экране полноценный мир, похожий на Средневековье без рыцарей, придворных, вельмож и дам, без трубадуров и художников, и без церквей (хотя там есть армия Священных Орденов, которая несет смерть и разрушение). В этом анти-мире, заполненном человеческими отбросами, лишенном любых проявлений нежности и любви, остались только плохие и злые.
Несмотря на неявные отсылки к ужасам советского и постсоветского государства — и в целом ХХ века — этот монструозный, бьющий через край фильм метит еще выше. Возможно, его тема — невозможность создания цивилизации; с этой задачей человечество, как представляется, не справляется от поколения к поколению. Почему — становится ясно, если взглянуть на то, как сомнительные персонажи стремятся к власти и господству любой ценой. Эту мысль можно донести и без цельного сюжета.
Дебора Янг, The Hollywood Reporter
От «Истории арканарской резни» в Роттердаме ожидали многого — и это несмотря на презрительные рапорты американцев из Рима («Вообще ничего не понятно… терпения хватит только поклонникам Германа» — Variety).
Однако на этот раз долгое ожидание и колоссальный труд более чем стоили того. Это визионерское кино сумасшедшего, бескомпромиссного величия, упорное, но захватывающее хождение по болоту пост-нарративной суматохи, которое досадит и надоест тем, кто ждет обычного развития сюжета. Здесь придется кстати хотя бы поверхностное знакомство с романом «Трудно быть богом» 1964 года — и/или с разорительной западногерманской экранизацией Питера Фляйшмана 1989 года (там еще и Вернер Герцог мелькает). Книга написана Аркадием и Борисом Стругацкими (их «Пикник на обочине» Андрей Тарковский вольно переработал в фильм «Сталкер»). Это приключенческий роман, который содержит тонко завуалированную критику СССР за преследование художников и интеллектуалов.
Земные ученые из недалекого будущего летят на планету, «идентичную» нашей. Но, судя по закадровому тексту, планета «отстает лет на 800». Ученые должны помочь обществу развиться до эпохи Возрождения/Просвещения. Они выдают себя за аристократов. Главный герой дон Румата (Леонид Ярмольник) по слухам, является незаконным сыном некого божества. Всё это понятно в начале. Но быстро становится ясно, что Герман относится к сюжету с небрежным олимпийским презрением дона Руматы ко всему окружающему миру.
Румата есть в каждой сцене. Он — сложная, неоднозначная и харизматичная фигура. Он мечется туда-сюда с развязностью видавшего виды человека. В великолепном исполнении бородатого, медведеподобного Ярмольника он похож на Тосиро Мифунэ с головой Петера Стормаре. Грубая красота Руматы выделяетя на фоне толпы крестьян в обществе, которое управляется зыбкими, но строго феодальными принципами («Так всегда было и будет»). Румата едва повернется — а местные прячут глаза и разбегаются. Лица — гротескные маски увядшей плоти; кругом полно злобных старикашек, зубы и даже глаза — необязательны. Иероним Босх чувствовал бы себя тут как дома, так же как и оба Брейгеля (в Роттердамском музее Boijmans Van Beuningen есть картины всех троих).
И от этого парада уродов не убежать: операторы Владимир Ильин и Юрий Клименко со своими умелыми помощниками ставят одну длинную сцену за другой. Зритель идет по тесным, вонючим, мрачным декорациям — как будто на запах. (Вот фильм, который сильно выиграет от внедрения Smell-o-vision.) Четвертую стену походя убирают: актеры самозабвенно смотрят в камеру, а вид нередко заслоняют всевозможные штукенции, которые болтаются перед объективом (сильнее всего запомнились куриные ноги).
Герман пытается создать кошмарный, неотвратимый чувственный опыт, погружая нас в залитый ушатами грязи аморальный мир, где телесные жидкости текут и мерзко смешиваются, где пытки и сражения — повседневные события, где сюрреалистические реплики произносятся с каменным лицом: «Ваша светлость, в ручье видели мужика с жабрами!» — взвизгивает крестьянин.
«История арканарской резни» — мешанина клоачного максимализма. Фильм где-то затянут, и вспышки внезапного насилия пунктиром проходят по однообразным, вгоняющим в сон интерлюдиям апатии и бездействия. По сравнению с ним «Игра престолов» кажется «Историей рыцаря», а «Дюна» Дэвида Линча — «Возвращением джедая».
Рядом с масштабом Германовских амбиций и его простым мастерством старой закалки, все остальные новые фильмы в Роттердамской программе выглядят как ну очень маленькая порция пива.
Нил Янг, Indiewire
Трудно быть богом. Реж. Алексей Герман, 2013
Это фильм о средневековье, причем из той же серии, что и эксцентрично-грязно-вонючий «Монти Пайтон и священный Грааль», где наша «средняя» история представлена как полуразложившаяся, ветхая куча развалин и испачканных лиц. Первая хитрость — научно-фантастическая завязка: земляне подчиняются зловещему и мутному предписанию не пользоваться своими знаниями и не воздействовать на окружающий мир, так что им приходится прикинуться просвещенными, но апатичными богами-аристократами и бродить по стране варваров — стране, где книги и искусство сжигают, грамотных людей убивают, а женщин подозрительно мало. Вторая хитрость в том, что фильм снял Герман, который создает свои фирменные ошеломительные, барочные и плотные мизансцены: длинные, как бы небрежно и тщательно выстроенные планы без склеек, а наложенные голоса (и звуки) ложатся друг на друга слоями, словно их бормочут лично для тебя. Два этих приема закапывают развитие сюжета глубоко в исторический, культурный и социальный контекст его фильмов.
Чтобы познакомиться с культурными особенностями, которые наполняют смыслом предыдущие фильмы Германа, в особенности два его громких шедевра «Мой друг Иван Лапшин» (1984) и «Хрусталев, машину!» (1998), нужно было вырасти в советской России. В каком-то смысле, благодаря обобщенной, аллегорической псевдо-историчности «Трудно быть богом» смотреть проще, и, тем не менее, этот узнаваемый, но всё же «новый» мир требует, чтобы мы глубоко разбирались в общественных структурах и культурной системе. <…> Фильм существует как скопление эпизодов, он почти лишен сюжета, хотя в центре его, очевидно, один «господин»/бог, чьи обширные знания и странное положение в обществе и мифологии этой планеты обрекают его на скитания по миру почти без смысла, надежды и радости.
«Трудно быть богом», судя по всему, намеренно изображает историческое время как неподвижное болото. Это в первую очередь первобытное погружение в грязное, отчаянное, развратное прошлое человечества, которое, как утверждает фильм, образованные люди не могли (или не могут) спасти от мрака — они вынуждены терпеливо пережидать медленную эволюцию раннего цивилизованного варварства. (Во многих смыслах перед нами кино-собрат с трудом законченного и мрачного научно-фантастического фильма «На серебряной планете» Анджея Жулавского о том, как строить цивилизацию заново). Кровь, грязь, сосиски и внутренности в буквальном смысле летят в объектив, а кавалькада уродов и подлецов щурится друг на друга и на нас с подобострастием, раболепием и хитростью — и карнавал Бахтина становится бесконечным, а оттого безрадостным состоянием общества. Фильм — чудо (мастерства) воплощенного варварства.
Дэниел Касман, Mubi Notebook
Фильм начинается с закадрового текста, но забудьте о нарративе. Алексею Герману неинтересно рассказывать сюжеты. Вместо этого он погружает нас в Арканар буквально на несколько часов, пока в последние тридцать минут действия главного героя не обретут смысл сами по себе. Хотя подробности его плана так и не объясняются, вы поймете надежды Дона Руматы, его проблемы и отчаяние — и с восторгом возненавидите его ослиное упрямство.
А еще вы почувствуете, что слишком долго пробыли в этом мире и вам нужно пару раз принять душ. Ведь «Трудно быть богом» заставит изваляться в грязи. Если при просмотре «Титаника» казалось, что вы на большом корабле, потому что за кадром всё время шумел двигатель, то здесь постоянное хлюпание перенесет вас в европейское Средневековье. Грязь, солома, дождь, дерьмо и телесные жидкости смешиваются друг с другом — и вот уже городские улицы Арканара покрыты поносом глубиной сантиметров десять. <…>
В этих перенаселенных медвежьих углах камера цепляется за Дона Румату y длинных планах, снятых в эстетике found-footage. Камеру замечают все: прохожие орут в нее нечто невразумительное. Зрители могут только пытаться не сводить глаз с Дона Руматы как с ориентира, словно ребенок, который держится за родителей на шумном рынке. А еще вы будете отчаянно пытаться понять, кто из всех этих плюющих, орущих, толкающихся и нависающих типов враг, а кто — друг. Когда вы начнете узнавать группировки и расстановку сил, пройдет больше половины фильма.
Но всё это погружение создает уникальное впечатление. Вы будете сочувствовать Дону Румате, когда очередной его тщательно продуманный план провалится, потому что какой-то кретин начал гражданскую войну, или когда одних уродов убирают — и их тут же заменяют другие. В одном кадре Дон Румата освобождает раба — против правил, и ему самому это неудобно. Освобожденный несется в экстазе, через несколько секунд поскальзывается в грязи, разбивает себе голову и умирает. Всё, что может Дон Румата — это рассмеяться глупости и невезению. В целом, это описывает почти все его усилия.
Я вижу, что в большой части этого обзора я то и дело описываю Арканар как реальный мир. Вероятно, это самое большое достижение фильма: всё выглядит настоящим! Черно-белая съемка скачет от утомительной клаустрофобии к эпичным открытым планам. Это тем более впечатляет, что компьютер тут не задействован. На каждый намеренно уродливый кадр найдется кадр с потрясающей красоты композицией, несмотря на туман, дождь и комья грязи. <…> Я вышел из кинотеатра, если не с симпатией к фильму, то в восхищении им, кадры из него стояли перед моими глазами еще много дней (и до сих пор стоят).
Ard Vijn, Twitch
Перевод Светланы Клейнер
