admin admin
admin admin

С днем рождения!


Майя Туровская. Фотография Никиты Павлова

Андрей Плахов

Карьеру Майи Туровской можно сравнить с самыми долгими и плодотворными карьерами режиссеров (Роман Поланский) или актеров (Катрин Денев): про обоих она писала в книге «Герои „безгеройного“ времени». Помимо ума и таланта, у Майи Иосифовны есть секрет, как оставаться актуальным критиком, что бы ни происходило с кинопроцессом и с самой нашей профессией. Она с самого начала отказалась от миссии «оценивать», «направлять», «определять критерии». Политическая и моральная ангажированность шестидесятников ее почти не затронула, а ее внутренним критерием стал здравый смысл. Зато накопленный ею капитал идей способен приносить сегодня изрядную творческую прибыль. Например, давнее участие (вместе с Юрием Ханютиным) в работе над роммовским «Обыкновенным фашизмом» откликнулось одной из первых умных перестроечных акций — разработкой программ тоталитарного кино (параллельно советского и немецкого): с тех пор прошло двадцать лет, и кто скажет, что тема устарела? А кропотливый труд над книгой о Брехте, предпринятый в разгар застоя, позволил лучше оценить впоследствии проблему массовых предпочтений и массового вкуса, краеугольную для современной культурной ситуации. Можно долго перечислять явления, введенные Туровской в наш киноконтекст и в нем осмысленные: от фильмов Антониони до работ Вальтера Беньямина об «уникальном и тиражированном». Но чем перечислять прошлые заслуги, лучше вспомню сравнительно недавнюю статью в «Искусстве кино» про «Кинотавр». М.И. в кои-то веки приехала в Сочи посмотреть новое русское кино — и проанализировала его так, как не сумел ни один из коллег — старых, новых и сверхновых. Майя Туровская не принадлежит ни к какому поколению и ни к какой группировке. Она существует вне борьбы между ними, ей давно не с кем конкурировать, ей нет нужды ничего доказывать, не нужно приватизировать явления искусства — хватит на всех. Говорили: если вас нет в телевизоре — значит, вас нет вообще. Потом то же самое говорили про интернет, про жж. Ее нет в телевизоре, ее нет в интернете. Она просто есть, и ее здравый смысл торжествует над «всей этой суетой».

Дмитрий Быков

Для меня всегда образцом художественной публицистики будет сценарий фильма «Обыкновенный фашизм», а лучшей статьей о фильме — эссе о Джеймсе Бонде, опубликованном в книге «Герои безгеройного времени». Разговоры с Майей Туровской и чтение Майи Туровской всегда давали мне то редчайшее наслаждение, которое получаешь, когда кто-то говорит за тебя то, что ты хотел сказать сам. И то, что Майя Туровская говорит и пишет, является удивительной квинтэссенцией времени. Это бывает иногда с мыслящими и пишущими людьми, которые как бы совпадают со своей эпохой, но уникальность случая Туровской — ее совпадение со всеми «текущими моментами», многими «текущими моментами», какие ей довелось прожить в нашей стране. И при том, что эти «текущие моменты» в своей совокупности и протяженности в сущности составили историю нашей многострадальной родины, Майя Туровская не имеет возраста, поэтому большое счастье видеть ее, слышать и ощущать ее присутствие рядом с нами.

Евгений Марголит

Хотел в этот день сказать о том, что высоким искусством критику делает наличие конгениального предмета описания. Или предощущение его прихода. О том, что во времена великого искусства критик — полноправный его со-творец: «…высоких зрелищ зритель, он в их совет допущен был». О том, что ТАКАЯ критика движима прежде всего восхищением и любовью. Но лучше всё это постоянно держать в уме. И почаще перечитывать Туровскую. Потому скажу так: «Майя Иосифовна! Как я рад и горд тем, что знаю Вас! Какое счастье, что Вы у нас есть! Оставайтесь с нами, пожалуйста». Ваш, неизменно Ваш Марголит.

Армен Медведев

Дорогая Майя, когда речь заходит о юбилее другого человека, принято начинать с себя. Так вот — в 1987 году я волею обстоятельств оказался в Риме в гостях у самого Микеланджело Антониони. Во время дружеского ужина и обсуждения возможности постановки картины Антониони в Советском Союзе один из его свиты спросил: «А вы знаете, кто написал о нем первую статью в Советском Союзе?» Я не знал. И мне показали номер «Искусство кино» с Вашей статьей. Именно тогда я понял, что итальянцы тоже люди, они тоже читают статьи Майи Туровской. Вы учили нас кинематографу, но мне неловко называть учителем женщину, в которую я давно и искренне влюблен, поэтому я назову Вас звездой. Желаю Вам светить как можно дольше!

Владимир Дмитриев

Дорогая Майя, я сейчас в Киеве, и если бы «Сеанс» дозвонился мне вчера, когда я был в Москве у стационарного телефона, то я разорил бы твоих учеников многочасовым монологом о том, что ты значишь в моей жизни. А так буду краток. От тебя я всегда узнавал много нового о тех предметах, в которых считал себя большим специалистом. Я помню время нашей совместной работы над «Обыкновенным фашизмом», это были счастливые дни моей жизни. Мое восхищение тобою неизменно.

Михаил Ямпольский

Дорогая Майя Иосифовна! С днем рождения! Знаете ли Вы, что все знающие Вас (из тех, кого знаю я) не просто Вас любят, но в Вас влюблены? Стоит упомянуть Ваше имя, как начинаются какие-то всплески, кудахтанья, сюсюканья и экстазы. Должен признаться, что я тоже принадлежу к немалому отряду (не в военном, но в биологическом смысле) в Вас влюбленных. Каждая встреча с Вами — подарок судьбы. Жаль, конечно, что мы живем так далеко друг от друга, но, слава богу, Вы подвижны и время от времени нет, да промелькнете где-то неподалеку: то в Париже, то в Москве, то в Нью-Йорке. Я редко вспоминаю о нашем институте. Помните, там было такое странное образование — Ученый Совет. Советом его можно было называть только в советском смысле, ученым он тоже особенно не был. На этом «Совете» после множества бессмысленных выступлений, обычно где-то в конце, слово предоставлялось Вам. И Вы всегда звучали как неоспоримый голос разума, примирявший всех и всем объяснявший, что они должны были бы думать, если бы были на это способны.. Мне это напоминало финальное слово мудрого племенного вождя. Так вот, от имени остатков этого дикого племени, от всех нуждающихся в вашем мудром слове, умоляю вас: живите долго-долго, и будьте здоровы.

Влюбленный в Вас и только сейчас в этом признающийся, Миша Ямпольский

Ольга Евсеева, Анна Лис

cтуденты мастерской Любови Аркус и Елены Грачевой

Когда мы поступали в университет, мы не знали о том, что один из наших мастеров — ученица Туровской. Мы даже и представить не могли, что будем иметь возможность увидеть автора «Обыкновенного фашизма» и стольких прекрасных книг. Возможно, Вы нас и не помните, потому что мы тогда были глупыми первокурсниками и сидели тихонечко в уголке. Ваши книги позволили нам понять, что «всякий пишущий человек пишет не о кино, не о театре, а о жизни». У всех есть такой уровень, до которого хочется дотянуться. Когда кажется, что это недостижимо, мы вспоминаем многое из того, что нам часто пересказывает Любовь Юрьевна: «Чтобы научиться писать, нужно писать». Очень многие Ваши уроки достались по наследству через мастера, так что мы тоже хотели считать Вас своим учителем.

Любовь Аркус

Неотъемлемым, сущностным свойством Майи Туровской — критика, искусствоведа, сценариста, писателя — является сугубая и раз навсегда окончательная отдельность. В какие бы общности (группы, направления, тусовки) ни завихривали времена и обстоятельства ее современников и соплеменников, она, подобно героине известной сказки Киплинга, всегда «гуляла сама по себе». Когда об этом заходит речь, она склонна объяснять свое «само по себе» существование в профессии обстоятельствами начала биографии, которое для ученицы Абрама Эфроса, выпускницы ГИТИСа с пятым пунктом пришлось на конец сороковых, борьбу с космополитизмом, наглухо для нее закрытые двери редакций, как, впрочем, и любых других учреждений. Но история знавала примеры, когда именно такая завязка служила отправной точкой для противоположных сюжетов. Социальное изгойство, принуждавшее многих и многих к необходимости либо «примыкать» и «присоединяться», либо попросту искать единомышленников, в случае М. Т. привело к обратному: она приняла участь и сочла ее за благо; даже когда в том не стало необходимости, она по-прежнему предпочитала островное существование. В некотором смысле ее этическая и социальная позиция критика одиночки находится вне русла национальной традиции: со времен Белинского и Стасова в России был более распространен тип «критика идеолога» (или, как сказали бы теперь, «куратора»), генерирующего идеи, инспирирующего тенденции и создающего направления. У М. Т. подобных амбиций сроду не было: она никогда не стремилась статьями своими вмешиваться в художественный процесс, упаси Бог, «влиять», «направлять» или иным образом воздействовать на реальность. Главное в М. Т. — ее ум. Этот ум печален и безыллюзорен, не случайно она столько писала и продолжает писать о Чехове. Ее творчество — это царство ума; здесь дисциплинированный интеллект, академическая добротность знаний занимают место необходимого, но не достаточного. Достаточным, если не самодостаточным, этот мир делает присутствие личности самого автора. Ее статьи «придумывались» как литература, в каждой из них был сюжет, и почти всегда изобретательно не равный фабуле. Несмотря на то, что в название одной из первых ее книг вынесены слова «Да» и «Нет», каждое из них само по себе не существует в ее лексиконе. Она мыслит долгими периодами, и, поставив точку в конце предложения, абзаца, текста, оставляет у читателя неизменное ощущение огромного пространства недосказанного — и не потому, что всего сказать не удалось, а потому, что всего сказать нельзя: никакая мысль не конечна, никакая оценка не окончательна, и как бы близко не удалось подойти к предмету, всегда остается возможность неизмеримо большего приближения. Свободно владея несколькими европейскими языками, обладая глубокими познаниями не только в сфере истории искусств, но и в математике, философии, языкознании — она стала одним из первых культурологов еще тогда, когда этого модного слова не было в отечественном обиходе. Она вообще в известной мере была «преждевременным человеком» — и тогда, когда в сценарии «Обыкновенный фашизм», написанном в соавторстве с Юрием Ханютиным, вместо харизматических злодеев вывела на авансцену большой истории массовидного человека; и тогда, когда впервые демонстрировала возможности сближения искусствоведения, социологии и массовой психологии (книга «Герои безгеройного времени»); и тогда, когда открывала для советских интеллектуалов имена Маршалла Мак Люэна или Вальтера Беньямина; и тогда, когда выпустила бестселлер «Бабанова», едва ли не первую в нашей стране актерскую биографию, выполненную в жанре интеллектуального байопика; и тогда, когда, вопреки разоблачительному перестроечному пафосу, объявила решительную эстетическую реабилитацию образцам советских массовых жанров. Ее статьи и книги, написанные безо всякой потачки и «расчета на аудиторию», были во все годы широко популярны (в книжных «обменах» за «Бабанову» давали Пикуля, а «Герои безгеройного времени» продавались на черных рынках). Но здесь, конечно, свою роль сыграла и специфика общественных потребностей пятидесятых-семидесятых годов: именно в эти годы сложилось понимание критики как самоценного художественного жанра. И это уникальное явление было вполне объяснимо для страны интеллигентов, которые, в отличие от интеллектуалов (как на Западе), нуждались не в оценке произведения, а в развернутой системе мотивировок, в многообразии и состоятельности интерпретаций, в интеллектуально оформленной коммуникации с произведением. Сегодня она читает лекции, пишет сценарии для документального кино, придумывает концепции выставок и ретроспектив. Она прожила длинную жизнь в этой стране, и большинство историй, происходящих сегодня — для нее, в общем, скучные истории. Ей понятны мотивы и известны финалы, ведь все повторяется, и думать об этом ей интересно лишь время от времени. «Памяти текущего мгновенья» назвала она один из своих сборников, а могла поставить эти слова эпиграфом едва ли не к каждому из множества своих текстов. Так что перед «мгновениями» она больше не в долгу, а на ее рабочем столе — рукопись книги об Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, работу над которой она завершает.

Новейшая история отечественного кино. 1986—2000. Кино и контекст. Т. III. СПб, «Сеанс», 2001

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить