Михаил Ямпольский
Михаил Ямпольский

Невозможность наблюдателя


Playback. Реж. Антуан Каттин, Павел Костомаров, 2012

Перед самым отъездом из Питера Антуан Каттин сунул мне DVD со своим фильмом Playback — полнометражной документальной лентой о работе Алексея Германа над экранизацией Стругацких. Playback мало интересуется методами работы Германа. В нем растянувшиеся на годы съемки «Истории Арканарской резни» представлены как многослойная метафора. В «Трудно быть богом» землянин Дон Румата попадает на иную планету, на которой он принужден оставаться свидетелем хаоса, абсурда и жестокости, без права вмешаться в ход событий, но в конце концов нарушает запрет. На съемках Герман — отчасти, хотя и не целиком — оказывается в роли Руматы. Постоянно сталкиваясь с непреодолимым хаосом Ленфильма, непрофессионализмом съемочной группы, беспомощностью массовки, пьянством, бездельем и т.д., он пытается, без особого успеха, вторгнуться в средневековый быт киностудии, в почти неуправляемый ход вещей. И наконец третий уровень той же метафоры — сам Антуан Каттин, швейцарец, попадающий, как Дон Румата, на планету Россия, и вынужденный оставаться сторонним наблюдателем царящего на этой планете хаоса, воплощенного в наблюдаемом им процессе создания германовского фильма. За кадром Каттин проясняет смысл этой многоэтажной метафоры: существует ли сила способная извне придать смысл российскому бреду? И где таится чудо, позволяющее этому бреду вдруг время от времени порождать гипнотизирующие Каттина шедевры, вроде фильмов Германа?

Лично для меня интересным в этом фильме является не столько эта многоступенчатая метафора, сколько фигура стороннего наблюдателя (Руматы), которым считает себе Каттин. Его фильм, как и сама «История Арканарской резни» (незаконченную версию которой мне показала год назад на «Ленфильме» Светлана Кармалита), интересен как раз тем, что делает невозможной фигуру внешнего наблюдателя. Наблюдатель — это человек способный отойти в сторону от объекта и увидеть его как некую «форму», тотальность, обладающую смыслом. Наблюдатель — это точка зрения, глаз, упорядочивающий мир, ориентирующий хаос по отношению к себе, и тем самым внедряющий в него порядок, смысл, «закон». Точка зрения ренессансного художника организует мир не в онтологические иерархии по отношению, например, к богу, но по отношению к абсолютизируемому местоположению художника (точке схода перспективы). Когда-то Делез противопоставил законодательной и упорядочивающей точке зрения — nomos. который он связал с номадизмом, блужданием в открытом горизонтальном пространстве, сопротивляющемся любой иерархизации. Блуждающая точка зрения в степи и пустыне не организует порядки. Nomos создает «неопределенные агрегаты».

Playback. Реж. Антуан Каттин, Павел Костомаров, 2012

В фильме Германа Румата не в состоянии организовать мир даже в «неопределенные агрегаты». Хаос «Арканарской резни» не поддается никакому упорядочиванию. Я бы сказал, что Румате не удается даже стать «номадическим», блуждающим nomos’ом. То же самое относится и к Каттину. Его камера ничего не упорядочивает, она абсолютно вязнет в хаосе, буквально участвуя в его умножении. Подтверждением этого служит забавный эпизод, где вконец измученный царящей вокруг бессмыслицей Герман орет и требует гнать из павильона этого чертова швейцарца, который только добавляет безумия.

Тот же Делез, на которого я что-то часто ссылаюсь, писал о существовании некоего «трансцендентального сознания» в котором не выделены ни субъект, ни объект, и которое предшествует выделению субъекта и рефлексии. Он называл это «полем чистой имманентности». Но чистая имманентность, по Делезу, — это и есть жизнь.

Мне кажется, что делезовские термины приложимы к незаконченному фильму Германа и к фильму Каттина. В них хаос достигает такой силы, что из него невозможно выделиться субъективности, возникнуть наблюдателю. Румата, в конце концов, втягивается в ужас бессмысленной мясорубки именно потому, что ему так и не удалось стать наблюдателем на далекой планете. Он просто проваливается в «чистую имманентность» и без всяких ограничений увеличивает хаос, частью которого сам является. Но эта невозможность внешнего наблюдателя придает фильму Германа, как и российской действительности, ощущение особой связи с жизнью, в которой, как известно, случайность господствует над порядком.

Если принять правила метафорической игры, предложенной Каттином, — в России нельзя быть наблюдателем, хаос жизни до такой степени затягивает в себя любого созерцателя, что рефлексивная внешняя позиция становится невозможной. Рефлексия угасает, и неудавшийся наблюдатель сам становится частью какой-то неструктурированной биосферы. Каттину все еще кажется, что он пришлый швейцарец, но это — иллюзия. Он давно переварен российской жизнью.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить