Вздыхание матери о розе
Переведенные Кириллом Медведевым стихи из книг «Вздыхание матери о розе» (1954) и «Религия моего времени» (1961).
Из циклов «Униженный и оскорбленный. Эпиграммы» и «Новые эпиграммы»
Духу
Только потому что ты мертв, я могу говорить с тобой —
как с человеком, иначе мне мешали бы твои законы.
Никто не защищает тебя — тот мертвый созданный мир,
чьим дитем и хозяином ты был, от тебя отрекся.
Изумленный прах старика, призрак, бормочущий слова,
заблудившись, ты начинаешь увязать в эпохах:
но я твой брат, нас связывают ненависть и любовь,
мое еще живое тело и твой труп спаяны всерьез,
и это воодушевляет, это вселяет дух в нас обоих.
Однако, для того, чтобы составить тебе приговор —
несчастный грешник, которого уже изгрызла смерть,
просящий, нагой, беспомощный и беспёрый —
моё сердце ещё будут сдавливать мириады слов! —
Ты оставил пустое место, и в этом месте другой —
неприкосновенный, потому что живой — начинает властвовать.
Но — «смерть не властна»! И только в абсурдной стране,
где над нами ещё стоят живые Византия и Тренто,
она властна: но я не умер, и я буду говорить.
Правителю
Солнце возвращается, если приходит вечер,
если ночь имеет вкус будущих ночей,
если кажется, что дождливый день возвращается
из времен любимых, но не прожитых до конца,
страдая или наслаждаясь, я не становлюсь счастливее,
не чувствую перед собой всю жизнь целиком…
Чтоб быть поэтом, нужно так много времени:
долгие часы одиночества — единственный путь
к творению, в котором был бы и отказ, и сила,
порок, свобода, и данный хаосу стиль.
У меня теперь есть немногое: по вине смерти,
приходящей заранее, когда юность переживает закат.
Но также и по вине нашего человеческого мира,
отбирающего у бедняков хлеб, а у поэтов покой.
Колоколам Орвието
Налицо безусловное господство и абсолютная
нищета: почему же так смутно и многократно
звучат колокола в это воскресное утро?
В жестком поезде, на белом и мокром вокзале
города, замкнутого в вековом молчании,
вы несете судорожную свежесть жизни.
Дома, вблизи и вдали, дороги, луга, дворцы,
железнодорожные переезды, каналы, туманные поля —
в этой материи не ваш мимолетный и цельный звук,
а ваша сокровенная и вечная сладость.
Значит ли это, что в глубинах жестокой власти
есть живучий страх, а в глубинах смирения –
загадочно и счастливо властвует жизнь?
Аристократам из охотничьего клуба
Бараны папские, когда-то вас не было и в помине,
а теперь вы есть, потому что вас поминает Пазолини.
Костанцо
Идиот! Искал мне соратников, подбирал для меня круг?
А я не верю в существование твоего мира,
в котором ищут соратников или подбирают круг, —
ты труп, и я верю только в твою могилу.
Принцу Барберини
Ты всегда был мертвым, а тут, кажется, решил воскресать:
что-то делаешь, болтаешь, грозишь… и вот ты труп мертвеца!
Пьер Паоло Пазолини
Из книги «Лучшая юность»
Воздыхание матери о розе
Я нашла на простыне
белой розу белую,
сыну койку застилала
и нашла на простыне.
Роза сына моего,
где тебя сорвали,
для чего сорвали
руки сына моего?
Ты молчи, строптивая,
как молчит он где-то.
Где — неведомо, а с ним —
тишина строптивая.
Как в небесном лоне
в его койке тишина,
в сердце мальчика она
как на небосклоне.
Так и забываете
мать и розу! Унесет
вас неведомо куда —
там нас забываете.
Перевод с итальянского Кирилла Медведева
Читайте также
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре
-
Территория свободы — Польша советского человека
-
Ничего лишнего — Роджер Эберт о «Самурае» Мельвиля