То, что некрореализм, каким мы его знали, подходит к концу, было ясно уже два года назад, когда с маркой «Ленфильма» появились юфитовские «Рыцари поднебесья». Прежний некрореализм был нагл, брутален и, несмотря на декларативную замогильность, поразительно жизнерадостен. Его короткометражная фильмография отличалась афористичностью формулировок и походила на перебранку в каком-нибудь специфически мужском месте, в бане или у пивного ларька: «Санитары-оборотни», «Мочебуйцы-труполовы», «Вепри суицида»… Наконец, классика стиля была программно бесстильной и восходила к анонимному слою позднесоциалистического фольклора, овеществлённому в образах «жмуриков» и «пидарасов».
Некрореализм начала восьмидесятых, по существу, явился здоровой рефлексией народной культуры, изживающей застойные табу в гротесковой пляске смерти. «Рыцари поднебесья» скорректировали ее авторской интонацией. В былой какофонии появились тяжелые и звучные ноты: скупой пафос гомосексуальной страсти, поэзия бессмысленного подвига и движение по замкнутому кругу. Тут-то и стало понятно, что, во-первых, некрореализм дал эффект главным образом общественно-терапевтический — сколько ни тверди про говно, что это говно, по шкале эстетических ценностей оно все равно остается на нулевой отметке. А во-вторых, что наследие героического периода стремится в некое новое качество.
Мальчика жалко, но не очень.
«Папа, умер Дед Мороз» — конец некрореализма хотя бы потому, что, подобно собственным героям, то и дело выбивающим у себя из-под ног опору и повисающим в вычурных позах, Юфит спрыгнул со своего надежного постамента — продуманной установки на скандальное ниспровержение устоев (допускаю, впрочем, что акция носила недобровольный характер — просто устоев больше не осталось). Во всяком случае, новая история разыграна на нейтральной территории, вне вторичного культурного пантеона — всех этих военных-альпинистов, летчиков-героев и разведчиков-самоубийц. Им на смену пришел Дед Мороз, персонаж патриархальный, отсылающий к толще архаических представлений. Соответственно и дедушка-вурдалак, перекусавший к чертям собачьим все семейство — образ, куда более архетипический, чем мужики в тельняшках, предающиеся однополому сексу на железнодорожных путях.
«Папа, умер Дед Мороз». Реж. Евгений Юфит. 1991
Из чащи авторских инстинктов, судя по всему, не менее дремучих, чем недра пралогической символики, прискакала в «Деда Мороза…» мышка-полевка. Герой собирается написать о ней рассказ, но, наверное, так и не напишет, потому что на свою голову отправляется в деревню и попадает там в жуткую историю. В ход идет обойма фирменных юфитовских гэгов: герою набивают рот ватой, пеленают в длинные бинты и если не подвергают лютому надругательству прямо в кадре, то делают это где-то очень близко за кадром. В финале обессилевший горе-писатель катит в дрезине непонятно куда и попутно переезжает колесами мальчика, томно положившего шею на рельсы. Мальчика жалко, но не очень, потому что в вещем сне, приснившемся герою в прологе фильма, этот мальчик вместе с безногим дедушкой цинично мародерствовал над трупом водопроводчика, удавленного в канализационном туннеле.
«Папа, умер Дед Мороз» больше всего похож на ночной бред Брессона, неосторожно посмотревшего «Ночь живых мертвецов».
Таким образом круг (любимая юфитовская композиция) замыкается. Все или почти все персонажи добиваются искомого летального исхода, а по экрану после титра «вскоре похолодало» бредет вереница мужиков в одинаковых черных костюмах. Дабы блеснуть интерпретацией, замечу, что открывает это шествие мужик, смахивающий на Ельцина, а замыкает — вылитый Годар. Кто интересуется, пусть ищет потаенные смыслы.
Выйдя из охранительного круга эпатажа и скандала, Юфит и его соавтор Владимир Маслов тут же наследили на узкой, полузатоптанной, но вполне еще различимой тропе кинематографической традиции. На тропе, по которой сравнительно недавно прогуливались молодой Дэвид Линч и таинственный венгр Джим Джармуш. В целом же «Папа, умер Дед Мороз» больше всего похож на ночной бред Брессона, неосторожно посмотревшего «Ночь живых мертвецов» Джорджа А. Ромеро. Негоже фамильярничать с классиками, но для полноты метафоры стоит добавить, что во время просмотра Брессон был сильно пьян и вернулся к увиденному в состоянии тяжелого похмелья. Только так можно объяснить тягучее серое кино с невыразительными акцентами на слабых долях, экранизацию подсознания в унылых формах обыденной реальности, кино наступательных комплексов и скуки, возведенной в разряд еще большей скуки, и всего остального, что составляет внешность некрореализма, пережившего собственную смерть.
«Папа, умер Дед Мороз». Реж. Евгений Юфит. 1991
Статичные глубокие кадры нехотя сменяют друг друга и временами создается ощущение, что оператор по ту сторону камеры просто заснул (виноват — умер)… По лесной реке, ворочаясь на поворотах, плывет кол, который герои-дебилы обронили вместо того, чтобы как положено воткнуть в кишки вампиру. Сам вампир вскакивает среди ночи и палит из ружья в белый свет как в копеечку, тупые пейзане кувыркаются на лугу, а застолья напоминают коллективный прием транквилизаторов в психиатрической больнице. Глобальная онтологическая тоска этих сцен обнажает их бесспорную укоренелость в национальном менталитете, однако, при ближайшем рассмотрении, выдает еще одну — вероятно, главную — авторскую интенцию.
Что-что, а полноценное опупение картина вызывает.
В фильмах отца некрореализма часто присутствует мотив провокации-подглядывания. Многочисленные потасовки, изнасилования и самоликвидации увидены извне, с дистанции, когда камера как бы отождествляется со взглядом стороннего наблюдателя, в оргаистических судорогах переживающего чужой беспредел. И если для вуайера Хичкока высшим наслаждением было подглядывание за своими персонажами сквозь съемочный визир, то ось взгляда вуайера Юфита направлена в обратную cторону. Настоящие статисты его макабрических эскапад не те, кто откручивают друг дружке головы на экране, а те, кто, опупев от нелепицы, смотрят на это из зала. Почти как в известном анекдоте про французский бордель: заняться любовью стоит денег, подсмотреть за теми, кто занимается любовью, стоит больших денег, а подсмотреть за теми, кто подсматривает, стоит целое состояние.
За зрителями «Деда Мороза» подсмотреть стоит — что-что, а полноценное опупение картина вызывает. Евгений Юфит смог уберечь свой творческий капитал от всепоглощающей инфляции шоковых средств. И хотя вместе с коротким метражом и узкопленочной техникой канули в прошлое небритые соратники, активно задиравшие благонамеренную публику, некрореализм, каким мы его еще не знали — жив. Потому что покойника нельзя убить дважды.
Для функционирования сайта мы используем файлы cookie и данные о вашем IP-адресе. Если вы не хотите, чтобы эти данные обрабатывались, вам придется покинуть сайт. Если вы не против, нажмите «Хорошо».
СЕАНС — 7
Авангардисты в небесах
Raiders of the lost avant-garde
