Без целлофана. Портрет одной роли
Кто такой Андрей Панин и в чем причина его теперешней востребованности? Панин представительствует от лица низов, массы, что называется, «народа», то есть тех, кто оказался отчужден уже по результатам социального передела 90-х и от кого поэтому принято ждать некоего асимметричного ответа. Живчик со стертой физиономией, он воплощает страх постсоветского общества перед предприимчивым и сильным трикстером, который возьмет, да и вынырнет на поверхность социальной жизни из своего потаенного омута, а после непременно понаделает дел и поналомает дров в этом будто бы устоявшемся, будто бы благополучном мире глянца и новой показухи.
Панин так же архетипичен, как в свое время, скажем, Иннокентий Смоктуновский. И тот и другой идеально соответствуют двум основным типам героя волшебной сказки. Первый благородного происхождения: князь Мышкин, принц Гамлет, на худой конец дворянин Иванов, короче, Иван-царевич. Второй — «не подающий надежд». Он занимает низкое социальное положение, плохо одет, презираем окружающими, на вид ленив и простоват, но неожиданно совершает героические подвиги либо получает поддержку волшебных сил и достигает сказочной цели. «Второй тип героя — сугубо демократический — особенно характерен для волшебной сказки» (Е. Мелетинский).
Поразительно, но Мелетинский подробно разбирает бытующий в сказках, анекдотах, новеллах тюркских и монгольских народов образ «лысого паршивца», который поначалу «лежит на печи, в золе и грязи» или даже продает золу, утверждая, что это золото, зато потом неожиданно оказывается героем. Часто его неказистый внешний вид оказывается обманчивым, неподлинным. На деле ведь он красавец, атлет, победитель. И действительно, едва Панин раздухарится, едва войдет в раж и начнет действовать, он радикально преображается — ровно как сказочный герой! Активный Панин воистину прекрасен.
В волшебной сказке Иван-дурак — герой не менее положительный, нежели Иван-царевич. Он — народный рыцарь без страха и упрека. В одной сказке про Ивана-дурака поразительно сказано: «Он был совсем рыцарь, только немного подурманившись». Таков Панин.
Исследователи рассматривали образ Ивана-дурака как своеобразную карикатуру на князя Мышкина: он легко сходится и с Идолищем поганым, и с Бабой Ягой, которая ему даже покровительствует, и с разбойниками.
Все вышеуказанное, равно как и многое другое, весьма точно реализовал в картине «Свадьба» Павел Лунгин. Панин здесь типичный трикстер: одновременно мироустроитель и плут. Он и могучий герой, обладающий магической (сексуальной) силой, и хитрец, и дурак-безумец. Он рано или поздно находит общий язык и с кавказскими торговцами, и с криминальными авторитетами, и с милицией, и с харьковской теткой невесты. Он — «не подающий надежд» — оказывается в результате главным героем сюжета, мотором. Он многократно заваривает кашу, и он же энергично ее расхлебывает. Как и положено, все «низкое», неприглядное вокруг героя и в нем самом в результате обращается в «высокое». Психофизика Андрея Панина идеально подошла Лунгину, а может быть, даже подсказала режиссеру вектор движения — в сторону фольклорной архаики.
Амбивалентный герой Панина по фамилии Гаркуша целенаправленно соотносится с положительным добрым молодцем Марата Башарова. Вот Гаркуша отговаривает приятеля жениться. Тот возражает: ты же сам женат, и ничего. «Я! — усмехается трикстер. — У меня дома, ты пойми, все по полочкам. Я дома, понимаешь, мистер Улыбка, мистер Весна!» Образ Гаркуши полемичен по отношению ко всем героям картины! Он несет опасность, он обещает тревогу всем социальным слоям!! Мистер Улыбка — но никому рядом с ним не смешно. Активно взаимодействуя со всеми, Гаркуша ото всех отталкивается, отбрыкивается.
Жена: «Гаркушечка, Гаркуша, посмотри на меня, давай потанцуем! Даже Валька танцует. Ну что же я, хуже людей?» Гаркуша: «Зоя, потом! Все будет, все будет: и танцы, и пение вокальное, и это — арфы золотые». Жена: «Ну что же это я — как вдова при живом муже!» Панину удивительно идут эти реплики, эта поэтика Отказа. Он замечательно делает неучастие в этой сволочной жизни, внутреннее невлипание в нее — при внешне активном участии. Панинская скороговорочка, панинская дистанция — неизменны и в этой, великой картине, и в других, похуже. Он будто бы повторяется? Пожалуй. Но это его психологическая защита, его бессознательная борьба с доминирующими сейчас сюжетами, в которых герой его типа, Иванушка-дурачок из крестьян, обречен проигрывать и холопствовать, прислуживать и бедовать. Внешность Панина неаристократического типа, небуржуазного и неглянцевого, но быть в новой социальной ситуации холопом герой Панина не согласен. Не та натура. Внутреннее достоинство и темперамент диктуют ему протест, борьбу и Великий Отказ. Когда и если в обществе будут доминировать иные ценности, панинским героям не придется доказывать очевидное — свое право на приличную жизнь. Тогда, возможно, он захочет быть разным. Но не раньше, нет.
В «Свадьбе» есть гениально точный эпизод. Гаркуша-Панин приставляет к голове Борзова-Семчева пистолет: «Жить-то хочешь?» — «Хочу». — «А я чего-то нет». То-то и оно: Великий Отказ; не безразличие, но холодное презрение к восторжествовавшему порядку. Позитив сюда, в абсурдный мир «Свадьбы», привносится, как ни странно, героем Панина — через его бескомпромиссный Отказ от этой чудовищной реальности, от этого страшноватого карнавала: «Бери, начальник! Бери меня, без целлофана!» Гаркуша сдается, но не сдается, и Панин не наигрывает эту коллизию, не оперирует мелкими психологическими жестами, а предъявляет крупно, как единственную проблему своего социального тела, которое не вписывается в евростандарт.
«Без целлофана» — значит только живое, только подлинное, только честное. Какое есть. В фильме средних достоинств «Бой с тенью» режиссер дает Панину сходную реплику, парафраз Достоевского: «Возвращаю Богу билетик!» Здесь герой Панина маркирован как злодей, как подонок, но это перевертыш. Панин — просто Другой нынешнего российского мира, поэтому и кажется кое-кому опасным, коварным, подлецом. «Тут же кругом эти, спонсоры и шефы, обложили, блин!» — вопит его Гаркуша в «Свадьбе». Кажется, Панин культивирует аффективную память, кажется, в процессе создания своих образов подключается к очень личным, очень острым воспоминаниям. Чаще всего он игнорирует последовательную психологическую сборку образа, включая на крупных планах электрический ток очень сильных, очень достоверных эмоций. Внезапно, безжалостно, немилосердно. Что у него болит, от каких таких недоразумений и проблем прошлой жизни его лицо столь выразительно искрит на потрясающе интересных крупных планах?! Может, это тайна, может, уже нет. Панин популярен, но я не читал ни одного его интервью. Я не знаю о нем ничего. Я видел пять-шесть фильмов с его участием. Андрей Панин — мой любимый русский актер. В следующий раз я насмотрюсь его картин, познакомлюсь с его биографией, как следует подумаю и напишу обстоятельнее, точнее.
Едва изменится жизнь — изменится Панин. Конечно, в лучшую сторону. В самую лучшую.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино