Андрей Плахов
Андрей Плахов

Остров


Швеция помещается на полуострове, почти со всех сторон омываемом водой, и, кажется, вовсе отделена от европейского континента. «Остаток Швеции» Готланд — уже настоящий большой остров, где снималось большинство знаменитых фильмов Бергмана. Находящийся рядом Форе — совсем крошечный островок, известный ныне главным образом тем, что на нем уединился великий и недоступный Мастер.

Может возникнуть впечатление, что кроме него на Форе никого больше нет, хотя на самом деле там проживает еще полтысячи человек. Сам же режиссер довольно часто, во всяком случае в период репетиций, обосновывается в своей стокгольмской квартире, расположенной где-то за Драматеном. Легенда о Робинзоне, живущем на необитаемом острове, возникла вполне закономерно. Возникла с тех пор, как после проходивших здесь натурных съемок «Персоны» Бергман перебрался на Форе с Лив Ульман, выстроив одноэтажный дом из местного камня и дерева. Это был остров на острове, расположенный не на летнем песчаном пляже, а на противоположном берегу, на каменистой земле. Никто из обитателей Форе в ту пору не мог понять пришельца.

И во многих фильмах Бергмана действие разворачивается вблизи моря, или даже буквально — на острове. Первые кадры «Как в зеркале» — четверо героев (молодая женщина Карин, ее отец, муж и брат) являются из морской глади, словно мифологические прообразы, прототипы человечества. Именно этим героям (других не появится) предстоит пережить на экране все экзистенциальные, сексуальные и духовно-религиозные драмы, что написаны на роду человеку. Остров — символ пожизненного заключения, ловушка, предельно обостряющая поле психологической напряженности. Здесь Карин испытает ужас отчуждения с отцом и мужем, неизбывную жажду любви, попытку инцестуальной близости с братом, страстное ожидание Бога, который явится в виде насилующего ее паука, а потом — в образе зловещего вертолета, что увезет героиню с Острова в психиатрическую клинику.

В «Персоне» Остров — это уже сознательная идея не одного лишь автора, но и самих его персонажей: героиня Лив Ульман и, вслед за ней, Биби Андерссон самым радикальным образом изолирует себя от ужасов мира. Это и протест, и акт отчаянья, и чистота психологического эксперимента. И… клиника для душевнобольных, только перенесенная на Остров. Неразрешимые конфликты все равно проникают в эту обитель тишины и молчания: они изнутри взрывают личность, разлагают ее на составные части. Пара супругов-музыкантов в «Стыде» перебралась на Остров, спасаясь от бушующей на континенте войны. Но и им не уйти от своих внутренних драм, к тому же война с неизбежностью настигает их, провоцирует самые темные стороны их подсознания, разрушает тонкий слой, который нанесла культура на человеческое естество. Остров — лабораторная модель жизни, элемент продуманной, несколько театрализованной структуры, организации пространства и времени, по-протестантски четкой и рациональной. Но Остров — и естественная среда обитания героев Бергмана. Не только близость моря, не только малонаселенность, но и характер прилегающего ландшафта создает ощущение изолированной от центров цивилизации крайней точки, конца света. Это — Север, твердь, Ultima Thule — остров, некогда открытый на далеком Севере греческим мореплавателем Пифеем и предположительно отождествляемый с нынешней Исландией. Это — нордическая земля Бергмана, где мимолетны и коротки улыбки летней ночи и вообще лето, проведенное с Моникой или еще с кем-то. Морок белых ночей, блеск воды и шелест деревьев, шум дождя, игра прибрежной светотени на камнях и дюнах исполнены ощущения хрупкой недолговечной красоты. Зато бесконечна и сурова зима страданий, которые суждены обитателям Острова. Хотя бы и метафорического: разве не Остров — родильный дом («У истоков жизни»), гостиница в чужом городе («Молчание»), стандартная городская квартира («Сцены из супружеской жизни»)?

Как в зеркале

Но тот же Остров может в какой-то момент стать незаменим как убежище, пристанище от жизненных невзгод. В книге «Латерна магика» Бергман описывает свое бегство из Швеции в пик налогового скандала. Он с женой Ингрид поселился в парижской гостинице, где оба изнывали от жары, сидя голышом у кондиционера под струйкой холодного воздуха. Жара, столь же выматывающая и враждебная, как в «Молчании», заставила беглецов переместиться ближе к Северу — в Копенгаген, зафрахтовать там частный самолет и слетать на Форе. «Возле старого дома <…> вовсю цвела сирень, — пишет Бергман. — Мы до рассвета просидели на крыльце, одурманенные тяжелым запахом, а рано утром улетели обратно в Копенгаген.» Дом — городской, как в «Фанни и Александре», или загородный, как в «Земляничной поляне», — нередко ассоциируется у Бергмана с ностальгией по детству. Но он же навсегда запомнил брошенную кем-то фразу о том, что жилище может стать смертельным оружием. Бергман ощутил ее смысл, когда в свое время попал в Кройцберг — примыкавший к Стене и населенный турками район Западного Берлина. Здесь не было ни одного немца, улицы воняли, и эта раковая опухоль на теле города приводила «в смущение немецкую совесть и с грехом пополам усмиренную расовую ненависть». По мнению многих, вместо подобных островов-гетто следовало бы создавать острова-лагеря, целые архипелаги. Единственным утешением служило то, что если восточный варвар ворвется в окруженный Стеной город-остров, он первым делом врежется в рыхлую массу не-немецких тел.

Бергман, даже ранний, остро ощущает драматическую отдельность человеческого существования. Четыре героини фильма «Женщины ждут», датированного 1952 годом, коротают время в летнем доме на острове в ожидании своих мужей, и каждая рассказывает остальным историю своего замужества. В последней из четырех новелл супруги, возвращаясь домой со светского приема, застревают в лифте и, неожиданно оказавшись лицом к лицу, осознают, что эмоционально давно потеряли друг друга, а их брак превратился в сугубо деловой союз. Лифт уподобляется острову, на который выбросило благополучную пару после внезапного кораблекрушения. Проведя ночь в вынужденной изоляции, они вновь открывают силу былых чувств и решают провести следующий день романтично, словно молодожены. Но как только они попадают в свою фешенебельную квартиру, телефон напоминает мужу о важной деловой встрече, и рутина вновь торжествует. Современная жизнь, отразившаяся в фильмах Бергмана, рассматривает возможность любви только как случайность или выгородку из реальности. Каждый человек — Остров, и, лишь оставшись наедине с самим собой, он может попытаться понять другого. Мужество Бергмана в том и состоит, что, оставаясь одиноким Островом, он поведал своим современникам о чувствах и страстях, которые они похоронили в тайниках своего подсознания, но счастливыми от этого не стали.

Быть художником ради самого себя не всегда приятно. Но в этом есть одно великолепное преимущество: общность художника со всеми, кто существует ради самого себя. Вместе получается, очевидно, довольно большое братство, существующее, таким образом, в эгоистическом обществе на теплой, грязной земле, под холодным и пустым небом.

Мечты художника — предисловие к сценарию фильма «Персона»

Если я в Стокгольме издам дикий вопль или приду в театр в скверном настроении, слух об этом мгновенно распространится по всему этому чертову дому, и у меня возникнет представление о том, что быть в плохом настроении — странно и естественно. Но если я завоплю благим матом на Форе, что, разумеется, мне никогда не придет в голову, то абсолютно ничего не случится, разве что ворона слетит с места!

Мой поступок возымеет лишь свое истинное значение. И это вызывает у меня ощущение спокойствия и надежности.

Бергман о Бергмане

Эдвард. Ты жила в искусственном мире, опутанная искусственными чувствами. Я обязан научить тебя и твоих детей жить в реальном мире. Не моя вина, что действительность — ад. 

Фанни и Александр

Никакой болезни нет, доктор. Все это может показаться болезненным, но только снаружи. А изнутри все становится совершенно ясным и логичным.

Благословенные

Исак. И каков же приговор?

Альман. Приговор? Полагаю, что обычный, как издавна повелось.

Исак. Обычный?

Альман. Разумеется. Одиночество.

Исак. Одиночество?

Альман. Именно. Одиночество.

Земляничная поляна

Мы будем жить в нашем маленьком, маленьком мирке. За него мы будем держаться, его будем возделывать и украшать. <…> Люди должны, черт меня возьми, быть понятными, иначе ни у кого не хватит духу ни любить их, ни дурно о них отзываться. Мир и действительность должны быть понятными, чтобы мы могли с чистой совестью жаловаться на их однообразие. <…> Мир — это разбойничий притон, над которым опускается ночь. Скоро наступит время воров и убийц. Зло освобождается от своих оков и как бешеная собака набрасывается на мир. Все мы будем отравлены, все без исключения. <…> Поэтому необходимо, а вовсе не стыдно, радоваться нашему маленькому мирку, вкусной еде, добрым улыбкам, цветущим фруктовым деревьям, вальсам.

Фанни и Александр

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить