«Горы могут уйти» Цзя Чжанкэ: Ошибка 2000 года
Печаль будет длиться вечно.
Ван Гог
Можно представить себе такой лозунг большой коммунистической стройки: «Горы могут сдвинуться с места». Это, наверное, не фантастика в стране, где построили плотину «Три ущелья», затопив целую долину с ее городами и селами, то есть изменив географию, а вместе с ней стерев кусок истории. Об этом Цзя Чжанкэ снял «Натюрморт». В его новой работе история разворачивается на наших глазах в нескольких десятилетиях (включая недалекое будущее), а география простирается от провинциального города Фэньяна в северном Китае до австралийского Мельбурна. Но что значат здесь история и география?
В открывающей сцене «Горы могут уйти» гремит Go West, хит Pet Shop Boys о конце Холодной войны: в клипе участники дуэта танцевали на Красной площади и пели о мирной жизни на Западе. После того, как Россия и остальные страны Варшавского договора влились в дружную либерально-демократическую семью народов, а КНР провозгласила политику открытости, на том же Западе решили, что их цивилизационная модель победила, а история закончилась. Молодые герои фильма Цзя — Тао (ее играет постоянная актриса режиссера и его жена Чжао Тао) и влюбленные в нее два друга Лянцзы и Чжан Иньшэнь — под Go West готовятся встретить новый 2000 год и осваивают новые для их страны рыночные отношения. Им немного за двадцать, они — первое поколение китайцев, которое не помнит Мао; они хотят, чтобы в XXI век Китай вошел другим. Личные отношения подражают рыночным, и Тао выбирает из двух друзей богатого — Иньшэня, владельца бензоколонки, который покупает городскую шахту и увольняет с нее Лянцзы. Своего сына пара называет Долларом. В ночном небе — фейерверк, в землистой палитре — вспышки цвета: Тао носит красное пальто, Чжан Иньшэнь ездит на красном же фольксвагене. Долой серые френчи бюрократов из КПК! Впереди — время больших надежд. К концу первой части фильма проходит уже 50 минут, но только после них случаются открывающие титры. История только начинается — а может, наоборот, уже заканчивается?
Осталось только время, лишенное своего содержания.
В первую главу Цзя вмонтировал документальные съемки, сделанные им самим на бытовую камеру еще тогда, накануне смены веков, в Фэньяне. Это то самое празднование нового года, к которому готовятся герои «Гор»: на хронике в тревожном желтоватом полумраке колышется море людских лиц, они молча смотрят на представление; кажется, начинается давка. Эти кадры — классический Цзя Чжанкэ, момент коллективной чувственности, которая, как оказывается в новом фильме, стала уходящей натурой. Во второй главе, где действие разворачивается в 2014 году, таких сцен уже нет, а экран заволакивает холодный зелено-голубой цвет нового века. Что-то сломалось там, в 2000 году: Иньшэнь развелся с Тао и забрал с собой сына, Лянцзы уехал из города и возвращается тяжело больным. Редкие оставшиеся вкрапления красного — только отблески из прошлого, как запылившееся приглашение на свадьбу, куда Лянцзы не пришел, или брелок ключей от дома, которые уже не нужны переехавшему в Шанхай Доллару. В картине появляются прежде немыслимые для режиссера «восьмерки», оставляющие в кадре одиноких персонажей: общности, ощущения «мы» нет, оно осталось в прошлом столетии, а теперь распалось на отдельные лица и тела. Когда Доллар приезжает к матери, они вместе слушают музыку, воткнув себе в уши по наушнику, и смотрят в разные стороны.
«Горы могут уйти» можно назвать китайским аналогом «Мишени» Зельдовича и Сорокина или романов Уэльбека.
В каждой из трех глав экран постепенно расширяется: 1999 год увиден в узком, академическом соотношении сторон 1,33:1, современность — в промежуточном 1,85:1, а заключительную часть, 2025 год, оператор Юй Ликуай снимает в полноформатном размере 2,35:1. Мир становится разреженным, разлетаясь на элементарные частицы. В стерильном будущем (основной краской третьей главы становится белая) живущий теперь в Австралии Доллар уже не помнит, как зовут его мать, а с отцом общается через Google Translate. В колледже он вяло пытается выучить китайский, но слишком поздно: родившийся в 2000 году сын глобального мира уже не помнит своей идентичности. В эпоху транснационального капитала и реактивных самолетов слово «география» превратилось в пустой звук, да и история для Доллара, чьим родным языком стал международный английский, тоже не имеет значения. Осталось только время, лишенное своего содержания; теперь его ход отмечают лишь модели телефонов — очень простой, но очень точный символ, который Цзя использует как лейтмотив: когда мы говорим о ретро или, напротив, о футурологии и сайфае (а в фильме Цзя есть и то, и другое), то разговор всегда начинается с потребительских технологий, по внешнему виду которых сейчас можно определить время действия с минимальной погрешностью. В первой части «Горы могут уйти» громоздкий мобильник с антенной — фетиш, статусная вещь, которой гордится Иньшэнь; вторая глава начинается с того, что Тао приходит на чужую свадьбу, где молодоженам дарят парные айфоны; в третьей Доллар ходит с прозрачным устройством, похожим на кусок стекла (других примет будущего, кроме гаджетов, в этой версии 2025-го нет вовсе, даже автомобили там такие же, как сейчас, не говоря уже об интерьерах).
Принято считать, что конец истории в девяностые был все-таки объявлен преждевременно, но в картине Цзя даже те современные процессы, которые бесспорно можно назвать историческими, укладываются в ту же неумолимую логику победы капитализма над коммунизмом, личного над коллективным, разума над эмоцией, белого и голубого над коричневым и красным. Так, например, массовая эмиграция китайцев из метрополии порождает не новые сообщества (хотя диаспоры хуацяо известны в мире своей сплоченностью), а напротив — обрыв старых связей, включая семейные. «Горы могут уйти» можно назвать китайским аналогом «Мишени» Зельдовича и Сорокина или романов Уэльбека; случайность ли, что у французского автора была книга под названием «Платформа», вышедшая через год после одноименного фильма Цзя Чжанкэ? Ту работу режиссер выпустил в 2000 году, подводя итоги XX столетия, — тоже растянувшееся на целую эпоху повествование о судьбе поколения, снятое в Фэньяне. Спустя пятнадцать лет Цзя снова приезжает в родной город: всё в конечном счете возвращается в исходную точку, к старому дворцу императорских времен и всё тем же танцам — только теперь это танцы в одиночестве. Будущее не прекрасно, как говорят нам утопии, и не страшно, как говорят антиутопии; оно печально.
