Интервью
Подготовлено редакцией
Подготовлено редакцией

Опросник Марселя Пруста

Отвечает Клод Шаброль. По книге Claude Chabrol, cineaste. Et pourtant je tourne…

СЕАНС - 61 СЕАНС – 61

— Ваша самая характерная черта?

— Терпение или безразличие — зависит от того, в каком свете на это смотреть.

— Качества, которые вы больше всего цените в мужчине?

— Вежливость.

— Качества, которые вы больше всего цените в женщине?

— Ум.

— Что вы больше всего цените в ваших друзьях?

— Переживания, которые они мне доставляют.

— Что является вашим главным недостатком?

— Возможно, искать его и не находить. Я эгоист, как все… Если подумать — некоторая двуличность.

— Какое ваше любимое занятие?

— Размышление.

— Какова ваша мечта о счастье?

— Не иметь времени на размышления.

— Что вы считаете самым большим несчастьем?

— Либо быть всегда одному, либо не иметь возможность быть одному.

— Каким вы хотели бы быть?

— Неопровержимым! Я хотел бы быть несомненным.

— В какой стране Вам хотелось бы жить?

— Во Франции, к югу от Луары.

— Ваш любимый цвет?

— Я люблю белый и черный, коричневый и зеленый.
Цвета, которые кажутся противоположными и хорошо сочетаются.

— Ваш любимый цветок?

— Я люблю цветы, потому что они изящны. Я люблю розу, но я не знаю, самая ли она изящная.

— Ваша любимая птица?

— Соловей, из-за своей легенды: Nightingale.

Клод Шаброль в фильме Филиппа де Брока «Любовные игры». 1960

— Ваши любимые писатели?

— Есть линия: Бальзак, Джеймс, Сименон. И другая: Эдгар По, Клиффорд Саймак, Филип Дик.

С 1832 года Бальзак перестал писать романы и начал создавать произведения, объединенные общим замыслом, и это привело к изменению формы. Отныне книга сама по себе может быть более или менее удавшейся, более или менее законченной.
Важно, что ее структура занимает место в общей архитектуре. Длинноты, медлительность Бальзака или, напротив, части, сделанные на скорую руку, — все это нужно рассматривать через такую оптику. Разве можно судить о шпиле собора в отрыве от собора целиком? Он — значимый элемент целого, от которого его нельзя отделить.

Сложность в том, что никто не знает, в каком порядке читать «Человеческую комедию». В 1845 году Бальзак установил последовательность: описание нравов XIX века, романы о прошлом, философские и аналитические исследования. Многие задуманные им произведения так и не были написаны, и некоторые из последних романов не были запланированы в этом списке. В начале века «Человеческую комедию» издавали в порядке выхода. Но порядок появления — это не порядок замысла. Двадцать лет назад другое издание было построено в соответствии с развитием действия, что привело к переносу в конец исторических романов или «Иисуса Христа во Фландрии». Единственное решение — беспрестанно читать и перечитывать все написанное Бальзаком до тех пор, пока не станет понятно, что вопрос о хронологии даже не стоит.

Бальзак неудобен также и для политических классификаций. Он сказал, что писал при свете двух факелов, Церкви и Монархии. Действительно, по убеждениям он был монархист и католик. В то же время то, что он пишет, кричит об обратном. Его изображение июльской буржуазии безжалостно. Итак, реакционер или революционер? Вот вопрос, на который никогда нельзя будет ответить и который не представляет никакого интереса. Никакого.

Еще один штамп относительно Бальзака перебегает из одного учебника литературы в другой. Из-за того, что он много написал, что он обладал огромной жизненной силой, что физически он оставлял ощущение мощи, часто говорят, что его творчество разливается, как большая река.

Большинство авторов научной фантастики — писатели с принципами

Как раз наоборот: Бальзак — это ручей или, скорее, много ручьев с очень чистой водой, как в Турени, регионе, который он чаще всего описывал из-за глубокого родства. (Пейзаж имеет у него первостепенное значение. Разве он не утверждал, что описания важны?) Даже когда приходится расширять тему, как в «Блеске и нищете куртизанок», самом масштабном его романе, он прибегает к уловкам фельетониста.

Когда есть большая склонность к миниатюре, чем к большим мазкам, то как смастерить произведение, начиная с мелочей? Единственный способ — создать пазл. Каждый элемент включится в общую композицию. Никогда не знаешь, как будет выглядеть пазл. Его собирают постепенно.

При всей скромности, это и мой образ действий. Я в ужасе от всяких огромных штуковин и больших толп людей. Я вовсе не Сесил Б. Де Милль. Я чувствую себя более склонным к точности рисунка, к тщательности. Я пробую изображать с помощью малого, ничтожного, показательного, образцового. Совсем не обязательно, чтобы каждый мой фильм сочли завершенным. Возможно, я просто хотел изобразить идею, которая появилась в фильме и которую я подхватил. Я стремлюсь к тому, чтобы совокупность постановок давала очень точную идею моего видения вещей.

Генри Джеймс — это идеал, которого, я уверен, мне не достигнуть никогда. Его творчество может показаться менее внушительным, чем творчество Бальзака. Джеймс один из первых атаковал историю не прямым образом. У него, насколько я знаю, рассказчик никогда не является главным героем. Он также редко бывает свидетелем всей истории целиком. Рассказчик может подхватить слух, сцену… Все проходит через серию фильтров, которые пропускают только незавершенные, иногда противоречащие друг другу элементы. Когда я экранизировал новеллы Джеймса, я спрашивал себя, возможно ли перенести его искусство в кино. Теперь я думаю, что нет. Мы еще не пришли к такой утонченности. Однако мне нравится Le banc de la désolation (1976), сыгранный Катрин Сами и Мишелем Дюшоссуа. Меня очень увлекала эта работа.

По Филипу Дику, мир управляется небольшим количеством индивидов, в руках которых сосредоточена вся власть

Сименон мне еще ближе. Я разделяю его вкус к патологии. Он был зачарован преступлением, бегством. С каждым разом он все глубже. Он не остается поверхностным или анекдотичным. Ему пришлось столкнуться с той же проблемой: он не был склонен строить огромные сооружения. Зато обладал удивительной легкостью. Теперь, когда пазл сложился, нужно признать, что Сименон — очень важный писатель. Так как он много написал, его несправедливо сравнивают с Бальзаком. Наиболее близкий ему автор — Достоевский. Но Сименон отличается тем, что не хочет выходить за пределы хроники происшествий. Он боится взлететь над землей, отдаться фантазии — тому, что он, должно быть, больше всего ненавидит. Отсюда это беспокойство, временами неприятное и завораживающее желание остаться как можно ближе к реальному. Я бы хотел экранизировать Сименона. Может быть, «Призраков шляпника».

Эдгар По — это одновременно логика и фантастика, бред и связность. <…>

Большинство авторов научной фантастики — писатели с принципами. Имея в своем распоряжении бесконечные возможности, они отталкиваются от одного или двух принципов, чтобы не впасть в безосновательность.

По Филипу Дику, мир управляется небольшим количеством индивидов, в руках которых сосредоточена вся власть. Прочие — лишь наивные безумцы, их можно заставить проглотить что угодно. В «Предпоследней истине» человечество, скрывающееся под землей, работает, чтобы поставлять нескольким оставшимся наверху все необходимое для ведения войны, которая не заканчивается. В действительности они уже давно не сражаются. Военные воздерживаются от распространения этой информации, чтобы пировать за счет других. <…>

Клиффорд Саймак — гуманист. Он думает, что люди добры. Единственная их ошибка в том, что они испытывают инстинктивное недоверие к тому, что не есть они сами. Саймак развивал эту простую идею через совершенно ошеломительные прогулки по времени и пространству, исполненные безраздельного оптимизма по отношению к природе человека и даже андроида. Он дал великолепную трактовку проблемы расизма. В одном из своих романов «Снова и снова» он ставит вопрос о том, может ли андроид, искусственное создание, имеющее все физические и умственные характеристики человека, сам быть человеком. Ответ красив: да, так как рождение от мужчины и женщины не является необходимым и достаточным условием для того, чтобы быть человеком. <…> Интересны многие другие авторы научной фантастики. Дик и Саймак лишь дороже моему сердцу.

— Ваши любимые поэты?

— Это Пьер Корнель, мой любимый поэт — и даже более чем.

— Любимый литературный герой?

— Сын Кардино Жоржа Сименона.

— Любимые литературные героини?

— Эстер ван Гобсек.

Клод Шаброль на съемках фильма «Девушка, разрезанная надвое». 2007

— Любимые композиторы?

— Под настроение. В любом случае Моцарт, Дебюсси. За лирику — Прокофьев.

«Божественный» Моцарт — на самом деле математик. Его легкость иногда маскирует бездонные глубины, его ребячество может оказаться плачем, его уникальная грация — все рождается из комбинаций и строгих, чистых вычислений. Я все больше и больше восхищаюсь Моцартом.

Веласкес — абсолютное совершенство

Он как никто изобразил конец цивилизации. «Женитьба Фигаро» — красивое произведение, однако немного наглядное. В «Женитьбе» Моцарт выходит за пределы творчества Бомарше эффектно и ловко. Он добавил гнили под пудру. Музыка припудрена, и в то же время она скользкая, противная. В пресловутых переходах между комнатами Графини, Керубино, Сюзанны и Альмавивы — условная, поверхностная комедийная игра, и в то же время подлость, жестокость. Когда, работая над «Дон Жуаном», Моцарт привносит в него несколько тактов из «Женитьбы», туда внезапно вторгается вырождение, которое звучит на протяжении всего произведения. Однако его «Дон Жуан» более велик, более глубок. Смешнее, чем у Мольера. Разврат, осуждение, смерть здесь лучше представлены. Через музыку. Я не сумел бы сказать, почему.

У кинематографа не было своего Моцарта. Он не достиг своего классицизма. Академизма — да, и очень быстро. Но не классицизма. Верно, что это новое искусство.

Я хочу поклониться Дебюсси, потому что он тоже попытался рационализировать неразумное. Он почувствовал, что в его время музыкальный язык зашел в тупик. Он придумал новые формы, чтобы рассказать о том, что до сих пор не было выражено в музыке. Он создал архитектуру. Я не музыковед, но я могу сказать, что у него музыкальное развитие перестает двигаться по горизонтали. Покончено с утонченностью деталей, чувственной неопределенностью. Все это разрушается, чтобы тотчас восстановиться, все спутывается, оставаясь ясным. Кинематографисту есть чему поучиться у Дебюсси.

В Прокофьеве меня привлекает здоровье. Рассказывают, что во время путешествия в Домреми, пока его жена посещала дом Жанны д’Арк, он справлялся о лучшем местном бистро. Сверх того, он каждый день писал музыку. Очень много. А ведь я думаю, что главное качество музыканта — сочинять музыку, писателя — писать, художника — рисовать, кинематографиста — снимать кино. Я держусь этого убеждения.

Магритту удалось пробудить к жизни нереальное, фантастическое, а в душе зрителя — вызвать смятение, или страх, или изумление

Прокофьев тоже пробовал совместить несовместимое, совместить полный аккорд в до мажоре с самыми сумасбродными звуковыми шумами, самыми дерзкими конструкциями.
С сорока лет он стремится использовать все свои находки так, чтобы они были поняты, приняты, оценены самой широкой аудиторией. Так как эта перемена совпадает с возвращением в Советский Союз, его обвинили в том, что он потонул в сталинской помпезности. Его надо было послушать. Но готовые представления мешали критикам слышать.

— Любимые художники?

— Несомненно, Веласкес. Ренуар. И Магритт.

Веласкес — абсолютное совершенство. До сих пор никто не достигал такого успеха в живописи. Картина с маленькой инфантой сочетает в себе все, что я люблю в живописи, в музыке, в литературе: совершенство формы, изящество контура и цвета, манеру подходить к вещам сбоку, так, что нам становится неясно, что это за предметы. Это метафизическая картина — из-за двух зеркал, двери, взглядов. Из-за одной только мизансцены.

Ренуар — из-за его чувственности. Из-за того, что его сын привнес в кинематограф: совершенно новое понимание и использование среды. И очевидность. Я плохо понимаю свою страсть к Огюсту Ренуару, но это именно страсть.

Магритту удалось пробудить к жизни нереальное, фантастическое, а в душе зрителя — вызвать смятение, или страх, или изумление из-за соположения обычных вещей, изображенных с кропотливым реализмом.

Пейзаж. Полотно на мольберте. На полотне часть пейзажа, который находится позади, который уже написан.

Картина с трубкой и надписью: «Это не трубка». Что же тогда трубка? Предмет, который позволяет курить табак. Значит, это не трубка, это рисунок.

Роза в комнате, которую она полностью занимает. Аномалия рождается из-за различия масштабов. Мы не допускаем существования гигантской розы размером с комнату. Может быть, это такая маленькая комната? Может быть, мы в комнате розы… но такое «объяснение» тем более нельзя принять во внимание.

Каждая картина немного вычищает вам мозги, как этого хотели сюрреалисты. Магритт — самый убедительный из них. Он гигиенист.

— Любимые герои в реальной жизни?

— Филипп Август. Но, возможно, здесь идет речь о конкретной, нашей с вами жизни. А я полагаюсь на Пруста и отвечаю как он: месье Дарлю, месье Бурту.

Мне совсем не присущ политический ум. <…> И все же я могу распознать в Филиппе Августе великого политика. Он понял, что не нужно сомневаться в делах, что цель оправдывает любые средства, лишь бы эти средства были достойны, то есть бескровны. <…> Во время Третьего крестового похода он притворился больным. Оставив Ричарда Львиное Сердце воевать с Саладином, он вернулся на христианскую землю и захватил французские владения Ричарда, не обнажая меча. Таким же находчивым он был при Бувине. Он великолепно использовал эту битву, которая не была такой уж ожесточенной, чтобы сделать из нее великий национальный праздник, укрепить национальное чувство, которое он первый нам дал.

Теперь мне объясняют, что он представлял реакцию и, под угрозой отлучения, защищал церковь, тогда как немецкие и фламандские князья были свободны в своих действиях. По-моему, это слишком изощренно. Он содействовал неполной, но реальной свободе коммун и тем самым установил центральную власть, которая ограничивала своеволие мелких тиранов и феодальных замков.

Она была немного шлюха, и это очень хорошо

Он, наконец, изобрел мощеную улицу — политик в первую очередь должен быть хорошим администратором. Мне он нравится — маленький, рыжий. (Есть еще тайна его сексуальной жизни. Он развелся с Ингеборгой на следующий день после свадьбы. Никто никогда не узнал, почему. Она не была девственна? Она была мужчиной, транссексуалом?) Я восхищался им уже в детстве. В моем историческом альбоме он, однако, не был ни маленьким, ни рыжим. У него была выправка молодого бога. На нем было длинное синее платье, отороченное лилиями. После всех минувших неприятностей, а главное, перед лицом будущих, я сказал себе о победителе битвы при Бувине: «Вот это государь». Он должен быть героем кино. Он гораздо более привлекателен, чем этот невротик Ричард Львиное Сердце, у которого на самом деле нет ничего, кроме имени. Но французы нечасто рассуждали о Средних веках на экране.

— Любимая героиня в истории?

— Ода, невеста Роланда. Жозефина де Богарне. Ода — это верность. Я люблю верность. Случай Пенелопы кажется мне сомнительным: она как-то слишком любезно принимает у себя женихов. Ода в похожих обстоятельствах умирает. Я бы хотел, чтобы женщина умерла за меня.

Жозефина. Она была красива. Она умела обращаться с мужчинами. У нее должны были быть все недостатки, которые любят в женщинах. Она была немного шлюха, и это очень хорошо. Очень расточительная, у нее была причина. Она предала своего мужа, это меня не задевает. В нищете или на троне, она не сильно изменилась в своем поведении. В итоге — верная.

— Любимые имена?

— У меня слабость к красивому имени Август.

— Что вы больше всего ненавидите?

— Все, что касается политической низости и, прежде всего, когда политик принимает тебя за дурака.

— Исторические персонажи, которых вы презираете?

— Тьер. А также маршал Петен.

Месье Тьер. Свинья. Правая свинья в самой своей показательной подлости. Националист, предающий своих, стоит его врагу выйти на площадь. Может быть, не он был первым. В любом случае он не стал последним. Он зашел дальше всех. И потом он стал палачом Коммуны. Это слишком для одного человека.

— Какой момент в военной истории вы цените больше всего?

— Битву при Вердене.

— Реформа, которую вы цените особенно высоко?

— Право женщин на аборт.

— Способность, которой вам хотелось бы обладать?

— Умение рисовать.

— Как вы хотели бы умереть?

— Очень старым, слабоумным, в своей постели.

— Ваше состояние духа в настоящий момент?

— Ох!..

— К каким порокам вы чувствуете наибольшее снисхождение?

— Все пороки вызывают во мне снисхождение.

Око лукавого Око лукавого

— Ваш девиз?

— «Да не обосрусь я никогда».

Перевод: Дмитрий Жуков

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить