Десять лет без войны — «Возвращение Одиссея» Уберто Пазолини
Троянская война окончена. Кто победил — возвращается на Итаку. В российских кинотеатрах еще можно увидеть экранизацию гомеровской «Одиссеи», в которой Рэйф Файнс совсем не похож на хитроумного героя. О фильме рассказывает Егор Шеремет.
Древняя Греция. Итака. Некогда прекрасный остров, пришедший в упадок после отъезда царя Одиссея (Рэйф Файнс), покинувшего свою жену Пенелопу (Жюльет Бинош) и сына Телемаха (Чарли Пламмер) ради боевой славы под стенами Трои. Одиссей отбыл на войну два десятилетия назад. Пенелопа продолжает верить в возвращение героического мужа, но за шанс разделить с ней ложе уже сражаются десятки женихов. Настырные мужчины насилуют и убивают жителей острова, угрожают избавиться от наследника Телемаха, если Пенелопа не выберет себе нового царя. А затем Одиссей возвращается.
Финальный аккорд «Одиссеи» Гомера — триумф героя-хитреца. Читатели тысячелетиями восторгались смекалкой царя Итаки, ликовали, радуясь его неожиданному возвращению и потешаясь над нерадивыми женихами, убитыми рассерженным Одиссеем.
От «Возвращения Одиссея» Уберто Пазолини я ждал именно этого — очередной беззубой голливудской инсценировки величайшего хэппи-энда в истории человечества. Влюбленные воссоединяются после долгих лет разлуки, Итака возрождается из пепла, юный Телемах наконец обретает отца, бла-бла-бла. К счастью, эти ожидания обмануты.
Древняя Греция Пазолини — не идиллическое царство любителей поэзии и искусств, а полусгнившее общество убийц и насильников. Однофамилец великого Пьера Паоло не бросает и взгляда в сторону стерильной «Одиссеи» Андрея Кончаловского. В его картине нет места приключениям, древним богам, циклопам, сиренам, Сциллам и даже Харибдам — миром Одиссея правят насилие, похоть и деньги.
Но всё это будет потом.
Стоическое нежелание спасать семью — черта Одиссея, которую придумал сам Пазолини
Пазолини начинает фильм с красиво невзрачных пейзажей ионического острова. Колеблющиеся от ветра оливы, суровые гряды прибрежных камней, засохшая от жаркого солнца трава и непрестанный треск цикад. В темном зале сетевого кинотеатра горит не только луч проектора, но и слабый лучик надежды. А что если Пазолини решил пойти по стопам античных драм Жан-Мари Штрауба и Даниэль Юйе? Пейзажные кадры «Возвращения Одиссея» явно вторят безыскусным ландшафтам «Смерти Эмпедокла» или «Из мрака к сопротивлению». Мне чудится, что вот-вот в кадр чинно прошествуют Рэйф Файнс и Жюльет Бинош, которые начнут беспристрастно декламировать стихи Гомера, очищая свои увенчанные славой лица от малейших намеков на психологизм.
Возвращаясь с небес на землю, понимаю — Пазолини не посмеет. И действительно — не посмел. Но первые кадры задают «Возвращению Одиссея» верный тон: итальянский режиссер не пытается снять блокбастер, не стремится экранизировать миф. Его волнует конкретная ситуация — возвращение Одиссея домой спустя годы скитаний — и конкретный вопрос: почему Одиссей не мог вернуться на Итаку целых двадцать лет?
Обнаженного Одиссея выносит на берег родного острова в самом начале фильма, но лишь спустя час экранного времени царь Итаки начнет действовать. Одиссей наблюдает за перекачанными, будто сошедшими со страниц ретро-номеров Playgirl молодчиками, которые насилуют и убивают жителей его царства, но упорно отказывается действовать. Потупив взгляд, он проводит дни в компании местного свинопаса, пока его сыну и жене угрожают расправой.
Стоическое нежелание спасать семью — черта Одиссея, которую придумал сам Пазолини. В поэме Гомера герой разведывал обстановку, готовился нанести удар в подходящий момент. В фильме царь Итаки намеренно бездействует, с болью вспоминая осаду Трои — война превратила прославленного воина в импотента, который может наблюдать за своей женой, лишь прячась за личиной другого человека.
Беседуя с Одиссеем, явившимся в родной дворец в образе нищего попрошайки, Пенелопа задается вопросами, смелая формулировка которых закэнселила бы и самого Гомера: «Убивал ли мой муж женщин и детей? Насиловал ли он жительниц Трои?» Вместо ответа Одиссей молчит. Герой Файнса уже не находчивый гомеровский хитрец, он изуродованный войной ветеран, который убивал во имя собственной славы.
В мир оживших мраморных тел прискорбно затесалось одно исключение — Пенелопа Жюльет Бинош
Ему стыдно и страшно. Стыдно за то, что с войны вернулся он один. Страшно, потому что никакой он не герой, а детоубийца и насильник. Одиссей Пазолини не мог вернуться на Итаку не из-за гомеровских приключений с мифическими монстрами, а из-за обостренного чувства вины перед женой и сыном.
Конечно, «Возвращение Одиссея» не антивоенный памфлет. В голливудских лентах о ветеранах с ПТСР герои отрицают милитаризм, находят бескровные способы избавиться от своих проблем. Пусть Одиссей в фильме Пазолини и страдает от воспоминаний о резне в Трое, он даже не пытается договориться с женихами Пенелопы, чтобы избежать кровопролития: в одной из финальных сцен фильма он жестоко расстреливает мужчин из лука, а затем вспарывает их мечом, не щадя ни юношей, ни стариков.
Кровавая развязка «Возвращения Одиссея» не камень в огород героя. Пазолини не наказывает Одиссея за очередную вспышку агрессии. Да, Пенелопа расстроится из-за жестокости своего мужа, но спустя несколько сцен будет заботливо смывать запекшуюся кровь с лица и тела супруга. Насилие — органичная часть древнего мира, неизбежная кульминация любого конфликта. Режиссер не пытается предостеречь современников об опасности войны (да и нужно ли предостерегать?), он лишь приводит один из эпизодов древнего эпоса — жестокий, кровавый и не причесанный в соответствии с нормами современного пеплума.
Файнс явно усвоил правила игры древнего мира, созданного Пазолини — серьезный драматический актер играет не царя Итаки, а ожившую древнегреческую статую с телом культуриста и непроницаемой скорбной маской вместо подвижного лица. Мрамор заменяется шрамированной кожей старого вояки, и в моей голове стучит лишь одна мысль: «Пожалуйста, не играй!».
Реалистичный портрет жестокой эпохи
Файнс и не играет. Он присутствует в кадре как Лаокоон Агесандра. Грязная борода скрывает лицо актера, но он работает остервеневшим взглядом. Одиссей напоминает скорее загнанного зверя, чем бравого вояку Арманда Ассанте из наивной версии Кончаловского. Минималистичная игра Файнса опять ведет меня в сторону Штрауба и Юйе — антипсихологичная манера актера хорошо подходит для работы над экранизацией древнего текста.
Но в мир оживших мраморных тел прискорбно затесалось одно исключение — Пенелопа Жюльет Бинош. Французская актриса в очередной раз отыгрывает свой коронный образ усталой женщины средних лет. Пока Файнс устало пялится куда-то за камеру, Бинош деланно поджимает губы и натужно вздыхает, от психологизма ее персонажа устаешь.
После просмотра фильма вычитал у одного западного критика, что пейзажи «Возвращения Одиссея» красивы, но неинтересно сняты, а самой картине не хватает страсти и полировки на постпродакшене. Назрел вопрос: а кто сказал, что фильм о древнем мире должен быть красивым и страстным? Снимать костюмированные аттракционы может и Ридли Скотт, тогда как Уберто Пазолини удалось создать нечто гораздо более ценное — реалистичный портрет жестокой эпохи.
