Поддержать «Сеанс»
Ольга Калинина
Ольга Калинина

Ночь продолжается


То ли это осень, то ли весна такая линялая. Но все-таки осень. Конечно, осень. Городская автобусная обшарпанность с обязательной дымящей трубой; съежившиеся, кое-как сидящие на стенах обои. Берег, ветер, тишина, по серой слившейся с небом воде уплывает за край кадра лодка и становится совсем пусто. Это еще одно продолжение Самого Длинного Фильма — про то, что «с нами ничего не происходит и вряд ли что-нибудь произойдет».

На серо-рыжем фоне — вялые неловкие попытки младшего лейтенанта Гели вскрыть что-то в глупом механизме жизни. Записаться на танцы. Завести роман с гастарбайтером. Сходить на день рождения к однокласснице. Неубедительно: танцевать не с кем; жизнерадостный Баграт убегает, увидев форму; вместо праздника — трезвое унизительное купание в холодной воде. Мир всегда по другую сторону грязного стекла, и, кажется, дело не в том, что оно небьющееся, а в том, что нет решимости как следует замахнуться. Только и остается — жить одной, стирать в тазу, ходить к пустому берегу, курить на лестнице у бело-зеленой стены.

Слабой возможности любви, весь фильм пылящейся в дыму лестничной клетки, конечно, тоже не сбыться. В нервных матерных фразочках толстого Димыча (при каждой встрече он сообщает о своем намерении «поиздеваться» и «повыебываться» — по-школьничьи вытянув шею в ожидании реакции). В деревянных Гелиных приглашениях пойти на танцы. В скучно-несостоявшемся сексе на рабочем месте. Но все-таки эта полумертвая затасканная возможность есть — она тлеет в неряшливом пейзаже, прикуривается с бесконечными сигаретами, выползает из-под драных обоев — и окончательно не сбывается в финальном признании героини. «Ты скажи, скажи мне, вишня, почему любовь не вышла?» — напевает Димыч. Ответа, разумеется, нет.

Вообще, в «Сказке про темноту» возможность почти неотличима от невозможности (как и утро от вечера, сон от бодрствования, танец от неподвижности) — в призрачном мире одинокого человека в одиноком городе по-другому и не бывает. Одиночество, вошедшее в привычку, ставшее чертой характера, почти невозможно разрушить — как ни прикладывай к себе чужие тела, как ни меняй положение в пространстве.

Осенний город, переполненный потенциальными невозможностями, в этом фильме едва ли не важнее главной героини, бредущей по нему на неизменно высоких каблуках. Тусклая вода, неприглядные двери и окна, прохожие, как будто отгороженные от взгляда мятым полиэтиленом, — все это очень точно, все это очень одиноко — само по себе, само в себе. Не атмосфера дополняет события и героев, а наоборот — герои давно слились с провинциальным городом, как серое небо с морем. Размытость, ненасыщенность красок — несмотря на название, эта сказка не про настоящую темноту, а про сумерки, про отсутствие настоящего света.

Света мало, даже электрического — и в кабинете, и в квартире Гели, — пасмурное оконное освещение. И хотя осень золотая и можно купаться, солнце какое-то призрачное — похоже, оно совсем не греет. Под таким солнцем невозможно раздеться — и несколько раз мелькающая в кадре нагота выглядит жалкой и стыдной. Неловкая ненужная Венера стоит на камне в красных отсветах костра. Хочется накинуть на нее что-нибудь, укрыть — даже у рыбины, которой вспарывают брюхо в предыдущей сцене, менее беззащитный вид. И когда через несколько тихих и долгих секунд видишь, что это зябкое женское тело уже спрятано под необъятный свитер, испытываешь облегчение. Кажется, это вообще одно из свойств русского кино — асексуальность, непривлекательность наготы. Бледные тела, сиротское белье, плохо отапливаемые помещения — откуда тут красота? Какой тут секс? Темно.

В слабоосвещенной сказке невозможен секс, невозможно взаимодействие; разговор невозможен — вместо него повторы, однобокие, какие-то среднешкольные «обзывалки», все вопросы заменяет невнятное «и чё?». Дело не в ограниченности словарного запаса — просто грязное стекло не пропускает звук точно так же, как свет. Герои очень естественно матерятся, но этот мат не выражает ничего особенного — бытовой, банальный, он через секунду растворяется в прокуренном воздухе.

Когда от сказки становится грустно и страшно, ребенок зовет маму. Одинокий взрослый ребенок Геля зовет маму во сне — она хочет знать, «сколько еще ночь продолжается». Но мамы нет даже во сне, и на вопросы никто не отвечает.

То ли ночь продолжается, то ли давно уже утро. «Сказка» — фильм с потрясающе низким контрастом, без начала и без конца; вообще без времени. Эта серия Самого Длинного Фильма — не последняя, последней не снять ни Николаю Хомерики, ни кому-то другому. И не надо — пусть этот другой придет, пусть он продолжит и точно так же смолкнет на полуслове.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить