Василий Степанов

17 / 11 / 2011

Осколочным по настоящему. Новые несмешные

Шоссе не туда

СЕАНС – 49/50

Допустим, так: толстоватый деревенский мужичок Ар­ман — лицо-картошка, продавец тракторов, гей — вдруг влюбляется в школьницу, пышную восточную красавицу (Хаф­сия Хер­ци, прославившаяся танцем живота в фильме «Кус-кус и барабулька»), которая непонятным образом уродилась в семье его ближайшего конкурента по торговле тракторами, чистокровного француза. Влюбляется стремительно и нежно, после случайного и совсем негероического спасения объекта своей страсти от местной гопоты. «Король побега» (Le roi de l’évasion, 2009), режиссер Ален Гироди.

Или так: несправедливо отсидевший семь лет в психушке за убийство одноклассников американский школьник с французским именем Блез выходит на свободу. У ворот исправительного учреждения его встречает приятель (он, собственно, этих одноклассников и убил), который объясняет, что жизнь, как это обычно бывает, изменилась. Уличные хулиганы теперь пьют из бутылочек 0,33 не пиво, а молоко; бейсбольный мяч распух и стал квадратным; и вообще Блезу давно пора сделать подтяжку лица, подправить подбородок, а то, извини, не модно. «Смени лицо» (Steak, 2007), режиссер Квентин Дюпье.

Или даже так: уволенная компанией-банкротом труженица швейной фабрики предлагает бывшим коллегам скинуться и оплатить выходным пособием наемного убийцу, который сможет поквитаться с ненавистным капиталистическим рвачеством в лице бывшего шефа. Вскоре, впрочем, выясняется, что оплаченный наемник не тот большой профессионал, за которого себя выдавал, а, скорее, идиот с претензией на фантазию: субподрядчиками смертельного заказа становятся раковые больные в терминальной стадии, что, конечно, не гарантирует успеха операции. «Луиза-Мишель» (Louise-Michel, 2008), режиссеры Густав де Керверн, Бенуа Делепин.

Хотя на самом деле так: очнувшаяся от вечной спячки где-то в пустыне Невады автомобильная покрышка стряхивает с себя пески времени и совершает первые са­мостоятельные, очень неуклюжие обороты при неравнодушном попустительстве зрителей (в руках у зевак бинокли: глаза просят действия). Вскоре ожившая шина докатится до того, что начнет убивать. «Шина» (Rubber, 2010), режиссер Квентин Дюпье.

В довольно парадоксальном и довольно несмешном мире живут герои кино, которое во Франции называют словом «комедия». Франкофонная комедия — что вообще положено знать о ней среднестатистическому зрителю? Луи де Фюнес поднимает бровь, могучий Депардье семенит за Ришаром, Бельмондо в костюме гориллы проносится на тарзанке. До немоты умный Тати. Всё, кажется, позади. Для бесконечных телеповторов и сентиментальных воспоминаний. Память — материя грустная, и все же именно на ее территории разыгрываются события веселых фильмов, о которых идет речь в этой заметке.
В «Последнем мамонте Франции» (Mammuth, 2011) Гюс­тава де Керверна и Бенуа Делепина великое ископаемое Же­рар Депардье торжественно выкатывает из гаража занесенный пылью мотоцикл (настоящий палеолитический мамонт из далеких семидесятых) и пускается на нем в путешествие, цель которого — ни много ни мало наладить связь с прошлым. Вышедший на пенсию мясник Серж Пи­лар­досс (герой Де­пар­дье) должен собрать справки для пенсионного фонда: где работал, сколько получал, с кем знался… Только вот незадача — жизнь скрылась где-то за поворотом. Должность вышибалы, чернорабочего или могильщика не гарантирует, что тебя внесут в производственные табели о рангах. Пи­лар­досс забыт еще при жизни, а мотоциклу все равно. Он уверенно несет наездника по дороге туда, откуда нет возврата. Призраки встречают того, кто вернулся: мертвая и окровавленная Иза­бель Ад­жа­ни обнимает длинноволосого трудягу. Старый друг мотогонщик за банкой пива сочувственно сообщает: «Ты всегда можешь рассчитывать на бак бензина, старик» — в телевизоре гонка двадцатилетней давности, щедрый дядя в кожанке тоже потерялся, распался на воспоминания. Седой кузен пытается вновь пережить с Пи­лар­дос­сом мгновения шаловливой юности — в кровати два обнаженных тюленя, привычно впившихся друг в друга. «Вот так кончили!» — «Как сорок пять лет назад!» За каждым новым поворотом ничего нового.

В середине фильма Пилардосс погружает свое грузное тело в живописное лесное озеро: на шоссе, которое ведет в прошлое, полно пыли. Оно выложено частичками человеческих жизней, словно по нему прошлись Ген­зель и Гретель. Камешков не хватило, а крошки памяти давно уже съедены, и сведения об утерянной вселен­ной фрагментарны. Кажется, самостоятельно собрать найденное воедино нельзя ни при каких обстоятельствах: подаренный Пилардоссу по случаю выхода на пенсию пазл из двух тысяч деталей останется разобранным.

Если нельзя собрать собственные воспоминания, то можно присвоить чужие. Племянница Пилардосса Соланж (сыгранная страннейшей поэтессой и художницей Мисс Мин) выкладывает из останков чужого бытия (ошибочно принятых за мусор) целые скульптуры. Вдохнуть жизнь в оставленные предметы пытается и сам месье Пилардосс. Неслучайно за спиной у него металлоискатель. Он в поиске. Идет по знакомому пляжу, и первая же находка — браслет — провоцирует фантазию: вот уже придумана владелица украшения, домыслены обстоятельства, при которых она потеряла вещицу. Человек оживляет вещь, чтобы вещь оживила человека. Кто мы, если не следы собственного пребывания на Земле?

Часть вместо целого

Несмешные персонажи новой французской комедии силятся собрать разорванное временем в клочки пространство и систематизировать находки, надеясь, в конце концов, среди них обнаружить себя. Каждый терпит на этом пути по-своему горькую неудачу.

Главный герой «Смени лицо» неудачник Блез (Эрик Жюдор — половина популярного комического дуэта Эрик и Рамзи), выйдя на улицу после семилетнего срока в психушке, обнаруживает за дверью мир, которого не знал. Тщательно фабрикуемый абсурд и неадекватность кажутся неизбежными особенностями стиля каждого комического экзерсиса, производимого сегодня во Франции, но режиссер «Смени лицо» музыкант-электронщик Квентин Дюпье, когда-то веселивший зрителей MTV желтым плюшевым монстриком, судя по всему, готов установить рекорд. Действие «Смени лицо» разворачивается в анекдотическом американском пригороде из недалекого будущего, где молодежь увлечена пластической хирургией, молоком (которое попивает из смехотворных мерзавчиков на заднем дворе школы), гигантскими внедорожниками и странной игрой (смесь бейсбола, крикета, членовредительства и арифметики для младших классов). Пародия на «Заводной апельсин»? Если и так, то лишь отчасти. У Дюпье всё отчасти. Целого нет. Центробежная сила толкает сюжет к распаду. Неслучайна и Америка в качестве выбранного места действия: распылять на атомы территорию чужого кинематографического мифа приятней, чем родную Францию. Весь фильм — диалог потерявших связи предметов, деталей, которые вдруг зажили своей жизнью. Машина управляет владельцем, правильная куртка становится залогом общественной состоятельности, подправленный подбородок меняет человеческую судьбу, а слетевший еще на титрах с головы зазевавшегося военного парик — заставляет пойти трещинами весь мир. Блез, совсем не зря названный в честь математика Паскаля, пытается скалькулировать в этом мире тотальной невесомости точную траекторию какой-никакой жизни. Чем нужно себя окружить, чтобы обрести вес, встать на полку, которая для тебя? Во-первых, подтяжка, чтобы скулы были видны. Блез берет строительный степлер, натягивает на щеке кожу — и щелк! Точно, рационально. Смешно?

Декарт когда-то пытался описать человека как устройство. Организм подвластен единым для всего сущего законам механики, утверждал он, разнимая человеческое существо на функции и отделяя от тела мыслящую душу. Дюпье, как, наверно, и все французы, до некоторой степени прилежный картезианец. Функциональность героев Дюпье определяет та же общая механика, но о мыслящей душе речи нет. Пусто. В центробежной вселенной, распадающейся на части, которые удаляются друг от друга с точно заданной скоростью, душу заменяет память о связи, моменте близости (о дружбе, любви, родителях — то, что кажется важным). Память определяется простыми вещами, она предметна. Вышедший на свободу Блез первым делом видит друга Джорджа (Рамзи, который не похож на себя, — голова обмотана бинтами после пластической операции), затем Блез попадает в свою бывшую комнату (там он узнает, что родители его бросили, и дом уже не будет прежним), садится на велосипед (который вышел из моды, и, вообще, уменьшился за годы простоя). Пустота, с которой сталкивается Блез, по его справедливому разумению, должна быть заполнена: он превращается в собирателя аксессуаров новой жизни, вещей, которым люди, в общем-то, уже ни к чему: в финале ружье, за которое взялся герой, выстрелит самовольно, будто бы подчинившись общей логике распада. Детали пазла под названием «Блез» разлетятся в разные стороны.

В своем следующем фильме «Шина» Дюпье завершит демонтаж: выкатит на дорогу одинокую разгневанную автомобильную покрышку — убийцу. Распад станет необратимым. Именно этот процесс будет в дальнейшем определять повествование. И даже задействованные в фильме актеры хотели бы закончить пораньше: они говорят об этом прямо в камеру. Власть вещи в «Шине» становится абсолютной (хотя сама она уже неполноценна: на экране ведь не целое колесо, так — покрышка). Человек, способный на действие (actor), отползет куда-то к границам кадра, превратившись в беспомощного наблюдателя с биноклем в руках. Фильм начинается отважным уничтожением полудюжины стульев, стоящих в пустыне. Так люди воюют против вещей, так вещи мстят людям.

Бег

Герой несмешной комедии обычно бежит. Катится разъяренное биомассой черное колесо. Несется на своем «мамонте» Депардье. Кажется, вынужденно преследуют свою жертву убийцы-дилетанты Луиза и Мишель из фильма «Луиза-Мишель»; на самом деле эта парочка трансвеститов скрывается от себя и своего незавидного прошлого: Луиза — печальный алкоголик и убийца, Мишель — толстая девочка, замкнутая и свирепая. Толстяк Арман («Король побега») ежедневно садится на спортивный велосипед, чтобы ехать. Куда?

Арман (Людовик Бертийо) — цельный человек. Таким противопоказано менять жизнь — это было бы смешно. Открытый гей, успешный продавец тракторов, уважаемый селянин, он вдруг влюбляется в школьницу. А она, кажется, в него. Сильно. Родители, понятное дело, против. Полиция вешает на Армана электронный браслет педофила, превращая странную парочку в настоящих криминальных любовников. Буколические обстоятельства места карикатурно напоминают об одноименном фильме Франсуа Озона, но бегство Армана и Карли не обосновано никакой логикой: ни жанровой (это же не криминальная драма), ни сюжетной (мы толком не понимаем, чего хотят преследователи), ни сексуальной (он же гей, в конце концов). Мотива нет. В какой-то момент это осознает и сам Арман, бросая неистовую возлюбленную прямо посреди поля.

Герой-колобок катится от одного пункта к другому. Этот бег не нуждается в мотивации. Но Гироди, в отличие от Дюпье, снисходит до зрителя, придумав некий галлюциноген-афродизиак, который на самом деле сводит французское село с ума. Причина безумия названа. Смешно?

Гироди, Керверн, Делепин, Дюпье — этот юмор не назовешь бронебойным. Скорее, они бьют осколочным. По настоящему. Чтобы затем выглянуть из окопа с биноклем, фиксируя распад среды обитания, отход от правил, поломку в механике жизни. Привычный обитаемый мир то ли активно готовится к концу, то ли уже слетел с катушек. Мысль не оригинальная — но они, кажется, именно об этом. Великая история закруглилась. Без соответствующего пиротехнического шоу, достойного оперного сопровождения, и без излишней паники среди местного населения. Более того — и вот это уже действительно смешно — все выжили. Просто «убежало одеяло, улетела простыня, и подушка»… то есть покрышка катится по дороге в совершенном одиночестве. Водитель не нужен.

Получать рассылку «Сеанса»

Leave this field empty if you're human:

Читайте также

• 

  Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...

• 

  Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана

• 

  Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»

• 

  Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда

• 

  Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина

• 

  Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо