«Мой друг Борис Немцов»: «А ты что, снимаешь?»
Мой друг Борис Немцов. Реж. Зося Родкевич, 2015
В этой повести нет ангелов и нет злодеев… Нет грешников и праведников нет.
Да и в жизни их не существует.
Сергей Довлатов. «Компромисс»
Цитата из Довлатова, наверное, может быть эпиграфом почти к любому документальному фильму — ведь в нём, как и в жизни, не должно быть ангелов и злодеев. Но к фильму о Немцове эта формула уж точно подходит как нельзя лучше. Зося Родкевич, как и её старшие товарищи — Костомаров и Расторгуев, — показывает политика обычным человеком. Новый фильм и задумывался только как часть большого проекта «Срок». Но если взгляд Костомарова, как обычно, «холоден» и отстранён от героев, то Родкевич общается с Немцовым весь фильм — и от этого возникает новая напряжённая драматургия — развитие отношений между автором и героем. Не самая привычная ситуация для документального (особенно российского) фильма, где автор обычно прячет себя за семью печатями, даже если интервьюирует героя — лишь бы не нарушить «документальность».
Родкевич и сама подчёркивает эту линию — предуведомляет фильм титрами, в которых объясняет — ей поручили снимать Немцова, ей он не нравился и был неинтересен. А стал другом. Потому что «хотел нравиться всем» — и чаще всего у него получалось. Родкевич как будто сама себе пытается объяснить, почему немного самовлюбленный, зачастую даже кокетливый Немцов ей всё равно так симпатичен. Может быть, потому, что это тот самый герой, которого так мало в русской культуре, будь то литература или кинематограф. Он сошёл как будто со страниц американского романа — немного авантюрист, чуть больше — герой-любовник, обаятельный и уверенный в себе self-made man.
Рефреном через весь фильм проходит ироничная фраза Немцова «уберите эту женщину с камерой!», но по большому счёту — этот политик оказывается идеальным героем для документального фильма. Обычно он не обращает внимания на камеру — и время от времени только удивляется — «А ты что, снимаешь, балда?»
Незадолго до работы над фильмом о Немцове Родкевич снимала Василия Якеменко — бывшего главу «Наших». Однако собрать этот материал в кино не получилось: российские политики вообще не любят подпускать к себе близко, и это не зависит от того, за власть они или против неё. На месте Немцова, который в трусах расхаживает по небольшой квартире и не может найти футболку, одинаково сложно представить себе и Путина, и Касьянова.
Родкевич рассказывает, что изначально в фильм планировали вставить длинные монологи Немцова о политике — снимал их в основном Костомаров. Кажется, Зося тут переиграла своих учителей: её короткие разговоры с Немцовым — гораздо интереснее тех долгих речей, которые мы могли услышать. Первый разговор происходит в купе — сразу же после знакомства. Немцов рассуждает о главном — «балансе между демократией, свободой и возможностью выполнять собственные решения». Кажется, что он уже спит, но как только Немцов понимает, что его снимают — он начинает говорить о политике. Кадры со спящим Немцовым сейчас смотрятся как отсылка к будущей трагедии — и, похоже, Родкевич это понимает. Вот Немцов говорит — «Нас ***, а мы крепчаем — а как еще в моем возрасте с ними воевать?» — и сразу следом — кадр, где он крепко спит на заднем сидении машины.
Мой друг Борис Немцов. Реж. Зося Родкевич, 2015
К собственной безопасности Немцов относится спокойно и иронично — предлагает бабушке Вере Петровне стать начальником его несуществующей охраны, потому что «бояться ему нечего». Иногда кажется — мы имеем дело не с респектабельным политиком, бывшим преемником и вице-премьером, а с каким-то революционером-народовольцем — когда Немцов, например, рассказывает, что имущества у оппозиционера быть не должно, потому что «имущество делает человека несвободным». Или когда он взбирается на звонницу Ростовского Кремля, видит колокола и говорит: «Хочу быть звонарём. Я разбужу Россию тогда» — и эта фраза Ленина о декабристах и Герцене воспринимается совершенно естественно: Немцов импровизирует, это не спичрайтеры ему написали.
Родкевич ловит все эти моменты: из мозаики историй про несостоявшуюся женитьбу на внучке Рокфеллера, крещенское купание с Яшиным и поездку на суд к Навальному складывается портрет политика-романтика — может быть, одного из последних в России. Жюльен Сорель, который идёт по головам, — удивительное сочетание. Наверное, именно оно привлекает убежденную левачку и анархистку Родкевич. А ещё — самоирония. Вещь в российской политике вообще редкая — у нас принято относиться к себе максимально серьёзно. Немцов же со смехом рассказывает, как он создавал инфразвуковое оружие и испытывал его на коровах. Коровы, как выясняется, не умирали, а «просто *** [были поражены]». К своей и своих товарищей роли «оппозиционеров» Немцов тоже подходит с изрядной долей иронии: называет Яшина «нашим Сурковым», говорит про коллег по демократической коалиции — «*** [Балбесы] они хорошие, а не политики». Неожиданный вывод — даже эти *** лучше «настоящего политика» Путина (других-то политиков и не осталось, похоже: не воспринимать же всерьёз члена ЛДПР, с которым «дебатирует» Немцов). Но даже по отношению к своему главному врагу Немцов скорее снисходителен — Путин просто троечник, который получил слишком много власти.
Немцов говорит — «Жить стало лучше, но противней». В этот момент камера переходит на его носки — и мы видим, что носки дешёвые, такие продаются в супермаркетах, а не в бутиках. И становится понятно — бывшему вице-премьеру лучше жить не стало, но его это волнует не сильно — имущество же только «делает несвободным». На какие-то детали и не обращаешь внимания — например, что весь фильм (а его снимали три года) Немцов ходит всего в двух свитерах. Родкевич рассказывала, что монтировать было удобно: «Берешь кадр, как он выходит в одном свитере где-нибудь в Екатеринбурге, потом он идет по улице и потом уже через два года в таком же свитере встречается с Навальным в Кирове».
Родкевич заканчивала фильм, когда Немцова уже убили — и тем не менее он не кажется мрачной эпитафией. То есть, конечно, это эпитафия, но… лёгкая и смешная. И только в финале фильм о самом живом, самом витальном политике России превращается в трагедию. Во время похорон Немцова в кадре впервые появляется сама Родкевич — буквально на несколько секунд. Но и этого достаточно, чтобы понять, как документальное кино создаётся прямо у нас на глазах — не волей режиссёра, а самой жизнью.
Сама жизнь подсказывает и финал фильма — песню Пахмутовой-Добронравова «До отправленья поезда». Немцов напевает её на вокзале в Ярославле — и это его последние слова в фильме: «Кажется, будто вся жизнь впереди, — не ошибись, выбирая пути!»
