Александр Бронский
Александр Бронский

Не о других, а про себя


Сначала я думал написать про деньги. Не вышло. Потом про то, как танк стрелял по Белому дому, а я сидел у ящика и ждал «Спокойной ночи, малыши».

Не дождался и не вышло.

Потом написал про порно. Если Авдотья Смирнова написала про секс, то мне в самый раз писать про порно.

А потом я подумал, почему бы не написать про то, чего я боялся. Но выходило очень длинно и подробно. Скука. Сделай проще, подумал я, напиши про смерть.

В девять лет меня чуть не сбил автобус, я перебегал улицу в неположенном месте. Я выбежал прямо на дорогу, и махина остановилась рядышком. Водитель с предынфарктом и матом лаял на всю улицу. А я шел домой обедать, жрать хотелось до смерти. За неделю до того автобус сбил ребенка, и был большой шухер. Второй случай за пару недель — это была бы мегаистория на вечные времена в нашем маленьком городке. Может быть, в параллельной вселенной того водилу посадили за мою тупость. А на моей могиле всхлипывают: «Ах, какой ребеночек, жалко-то как. На ангелочка похож. За что ж Боженька таких милых деточек на тот свет забирает?» Ну да, Боженька. Забирает. Как крестьян в рекруты. Во второй раз я чуть не помер в одиннадцать лет скоропостижно и в муках. Здесь уж мои грехи ни при чем и вины никакой нет. Тогда я болел какой-то редкой дрянью и меня чуть не вылечил в гроб местный светила — начальник инфекционной больницы. Редкая сволочь. Теперь начальник местной медсанчасти. В параллельной вселенной над моей могилой льют горячие слезы и произвели в мученики и страдальцы, неофициально, без церковной бюрократии. А того врача, надеюсь, посадили. Хотя в этой
вселенной этот врач спас многих и помог многим, в том числе детям — известно из надежных источников. Но мы ведь не о других, а про Себя, остальные побоку.

Говорят, квант может находиться в двух местах одновременно. На этом основании гипотетически возможно существование параллельных вселенных. В одной вселенной квант повернул налево, в другой — направо. Если в одной вселенной вы умерли, то в другой могли не родиться.

В мои семь лет хоронили бабушку. В закрытом гробу. Был июль месяц, мух было очень много, жутко злобных, кусучих, крупных и каких-то маслянистых.

Гроб привезли домой. Зеркала были завешены черным. Дверь раскрыта настежь. Пришла куча народу, никого, кто был бы знаком мне. Пожилые люди заняли стулья у гроба, заняли все, так что протиснуться было нельзя. Я ощущал, что не делаю должного. Хотелось, никак не получалось плакать, я не мог ничего сказать бабушке.

Стул у гроба кто-то освободил, я быстро его занял. Стало легко и просто вдруг. Я понял, что должен сидеть тут. Без усилий заплакал, без надрыва, без истерики, тихо, просто сидел, плакал. Было хорошо. Какая-то незнакомая старушка вывела меня на улицу, я не сопротивлялся, ощущал — нельзя. Еще по дороге перестал плакать, потому было обидно.

Потом я снова пробился к гробу, все повторилось, меня кто-то вывел и больше вообще не пускал в дом. Это был июль 1993-го, а в октябре я сидел у ящика в без четверти девять и ждал, когда покажут «Спокойной ночи, малыши». Танк стрельнул, вальяжно встряхнулся, на заднем фоне — Белом доме — появилось
крохотное пятнышко пыли. И растаяло.

В мои девять лет умер прадед. Фронтовик. Хоронили с воинскими почестями. Виделись мы только по праздникам, во время застолий, раза три-четыре в год. Я его боялся и никогда не обращался к нему, никогда не говорил с ним. Когда я уходил из гостей, он давал мне гостинец — яблоко, мытое хозяйственным мылом. Для него такой гостинец был чем-то щедрым. А для меня это было только яблоко, какие дома в холодильнике есть всегда. Яблоко странно пахло. Надеюсь, я тогда говорил спасибо. Сейчас я всегда мою яблоки с хозяйственным мылом. На похороны прадеда меня не взяли, хотя я очень хотел. Это были третьи похороны для меня, я уже успел привыкнуть, это было вроде Нового года и дня рождения. Это было каждый год.

Фото Дмитирия Конрадта

В мои восемь лет умер дед. Он два года тяжело болел, последнее время мало походил на человека. Я его боялся. Он не мог говорить, еле ходил, шоркая ногами. Во всю грудь была татуировка орла. Дед сделал ее в
молодости. А потом никогда не загорал, потому что стеснялся татуировки. На руке была то ли русалка, то ли женщина с якорем. Дед не был связан с флотом. И не сидел. В четырнадцать лет сбежал из дома, учился в ФЗУ, кормил себя сам, потом был вакуумщиком высшего разряда, черт его знает, что это такое, но получал он больше молодых инженеров.

Запомнился первый умерший кот. Мы его усыпили, чем-то он болел сильно, ветлечебница умела только усыплять. Дома была икона. Это жестяная штука, их делали зэки где-то недалеко от нас. Нам ее подарили знакомые. Эта болванка до сих пор где-то лежит. Ну вот, я рыдал весь вечер и молился этой жестянке, мол, Боженька, спаси моего кота, а я за это буду хорошим. К религии и церкви мы были равнодушны, ничего такого я не знал. Видимо, насмотрелся по ящику.

В итоге все мы в могиле ровесники.

Пожалуй, даже представители одного вида.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить